Вопрос о конфигурации «Готской позиции» в те дни имел далеко не формальное значение. Это был вопрос о принципиальных намерениях: оставаться здесь надолго или рассчитывать на быстрый отход? Начались ожесточенные споры: так, генерал Руофф выступал за «малую позицию», Клейст — за «среднюю», а Гитлер — за «большую». Эти три варианта обсуждались не день, не неделю, а почти целый месяц, после чего фюрер решил встретиться с командующими в Запорожье.

Обстановка для Гитлера была критической: его расчеты один за другим перечеркивались новыми советскими ударами. Манштейн боялся, что без войск из «кубанского резервуара» он не удержит Донбасс. В свою очередь, Руофф предсказывал, что на Кубани все еще «грозит второй Сталинград». Таким образом, вопрос о конфигурации линии обороны приобретал стратегическое значение. В первую очередь следовало решить: включать ли Новороссийск в эту новую линию?

Совещание в Запорожье 19 февраля не принесло полной ясности. Фельдмаршалам как будто бы удалось склонить Гитлера к признанию возможности ухода из Новороссийска. Но по-настоящему обсудить вопрос не удалось: Гитлеру пришлось преждевременно покинуть Запорожье, ибо здесь он едва не попал... в плен.

Несколько отвлекаясь от нашей основной темы, я приведу любопытный рассказ адъютанта фюрера Отто Гюнше:

«Гитлер на своем самолете «Кондор» под эскортом истребителей вылетел в Запорожье. Его сопровождали генералы Иодль, Буле, адъютанты, врач Морель и камердинер Линге. Он взял с собой также секретаршу Шредер и двух стенографов для записи протокола совещаний, которые он намеревался проводить в Запорожье. Но уже на следующий день после приезда Гитлеру пришлось спешно покинуть Запорожье. В этот день около 11 часов утра Гитлер принял приехавшего к нему из Днепропетровска инженера Брукмана, руководившего работами по восстановлению Днепрогэса. Брукман был известен в Германии как строитель зданий для партийных съездов в Нюрнберге. В Днепропетровске он фигурировал в качестве руководящего работника строительной «организации Тодт». Гитлер приказал Брукману разрушить Днепрогэс, если придется отступать. Затем Гитлер ушел на совещание.

Вскоре к Линге, который находился в кабинете Гитлера, прибежал взволнованный адъютант фюрера Белов.

— Надо скорее укладываться! — закричал он.

— Что случилось?

— Русские танки появились у аэродрома. Надо спешить!

Линге начал лихорадочно собирать вещи. В это время в комнату вошел Гитлер. Он очень нервничал и стал сам подавать Линге вещи для упаковки. Когда чемоданы уже укладывали в автомобиль, Белов доложил Гитлеру, что русские танки прорвались не к тому аэродрому, где стояли самолеты Гитлера, а к другому, восточнее Запорожья, и отброшены назад Гитлер облегченно вздохнул».

Но ни Клейет, ни Руофф «облегченно вздохнуть» не могли. Хотя в Запорожье они получили согласие фюрера на прекращение попыток ликвидировать Малую землю, в конце февраля — начале марта вопрос о Новороссийске встал с новой остротой. Войска советского Северо-Кавказского фронта возобновили наступление: 22 февраля снова пошла в бой 18-я армия, а 56-я армия завязала бои за Абинскую. Немцы, боясь окружения, отошли. 22 марта была освобождена Славянская. Что же было делать с Новороссийском?

20 марта Гитлер снова прилетел в Запорожье и фельдмаршалы услышали о его намерении, зафиксированном в таких строках: «Желательно включение Новороссийска в позицию «Готенкопф»; во-первых, для политического воздействия на Турцию, во-вторых, для того, чтобы держать советский Черноморский флот подальше от побережья Крыма»[35].

Но споры на этом не кончились: решение было принято лишь 23 марта. А пока лихорадочно взвешивали «за» и «против». Так, 15 марта штаб 17-й армии изложил доводы в пользу отхода из Новороссийска, считая, что для удержания города нужно дополнительно 7 дивизий, а их нет в наличии. Руофф докладывал: «В этом случае (при продолжении обороны. — Л. Б.) надо ликвидировать плацдарм южнее Новороссийска. Но где взять для этого силы?»[36].

На следующий день Руофф продолжал развивать свои аргументы: для обороны «большой линии» нужны три немецких корпуса и один румынский, для обороны «малой линии» — лишь один. Далее он сопоставлял все возможности на тот случай, если Новороссийск не сдавать:

«Выгоды: сковывание большого количества советских сил, ограничение дееспособности русского флота, облегчение обороны Крыма, выгодное политическое воздействие.

Недостатки: сковывание собственных сил в предстоящих боях, психологическая нагрузка на румын, необходимость подтягивания авиации, осложнения с подвозом (надо ежесуточно доставлять 1270 тонн грузов), необходимость скорейшей ликвидации плацдарма противника южнее Новороссийска»[37].

Все ждали окончательного решения Гитлера. Цейтцлер на настойчивые запросы отвечал, что не может ничего сказать, пока в ставку не вернется фюрер. 28 марта Цейтцлер сообщил, что Гитлер снова отложил решение. И лишь вечером пришла телеграмма: «Фюрер решил, что 17-я армия должна удерживать «большую» позицию «Готенкопф» и должна включить в нее Новороссийск»[38].

Но вот что важно: в адрес Клейста сразу же поступил запрос: «Сообщите подробно, как можно ликвидировать русский плацдарм южнее Новороссийск а?»[39].

Отсюда мы можем сделать весьма серьезный вывод: внутренняя борьба в гитлеровской военной верхушке по вопросу об обороне на Кубани была вызвана созданием советского плацдарма. Малая земля путала стройные планы немецких штабов, угрожая намерению Гитлера и Клейста надолго закрепиться на «Готской позиции» и в Новороссийске. Так маленький, еле различимый на карте «самый южный пункт» становился фактором, оказывающим влияние на огромный участок фронта.

Февраль, март, начало апреля. На Малой земле не смолкала перестрелка, не прекращались артиллерийские схватки, плацдарм бомбила авиация противника. За это время плацдарм приобрел свой облик, свою «географию». Если смотреть с прибрежных гор, то он представлял собой холмистую полосу, спускавшуюся к морю. Ближе к западной ее части протекал ручей, образуя неширокую долину — ту самую, которую бойцы назвали «долиной смерти». Недалеко от ручья расположились поселок Мысхако и на берегу моря — совхоз, носивший то же название. Кстати, откуда оно взялось? Весь мыс, тянувшийся от южной окраины Новороссийска, на адыгейском языке именовался Хако (Зеленый). С течением времени из двух слов — мыс Хако — образовалось одно.

Западной границей мыса была гора Мысхако, весьма своеобразной конфигурации: у нее пять вершин или, как говорили бойцы, пять сопок. Четыре следуют одна за другой (самая высокая из них — 446 метров над уровнем моря), а пятая находится в некотором удалении (она дольше других оставалась в руках противника). В просторечии гору называют «Колдун». Она покрыта густым, порой непроходимым кустарником и низкорослым лесом; взобраться на нее со стороны Малой земли можно лишь по еле заметным тропам. Первая сопка круто обрывается в море — так круто, что немецкие подразделения и не пытались здесь пройти.

В отличие от гористой и холмистой западной части восточная часть Малой земли совершенно ровная. Когда-то здесь, на берегу залива, была турецкая крепость Суджук-кале. Ее руины еще сохранились в предвоенные годы, а теперь осталось лишь квадратное земляное укрепление. Здесь же у моря тянется длинная и узкая Суджукская коса.