— Итак, что вы можете рассказать мне о правах животных? — сказала она, одаривая нас улыбкой.

Разве она приехала не затем, подумал я, чтобы нам об этом рассказать? Если она хочет услышать что-то от нас, то зря теряет время. Маргамонхийцы не особенно расположены откровенничать с посторонними. Гораздо приятнее, если они сами все узнают. А что касается прав животных… Что ж, среди самых несообразных вещей, оставленных нам колониальным прошлым, от британцев мы унаследовали любовь к домашним животным. У меня самого была дворняжка, такая дикая помесь, что, может, это была уже и не вполне собака, дядя Кен с Ньюхаусом делили общую страсть, и вообще мало в каких маргамонхийских домах, даже самых убогих, не держали животных. И тем не менее мы не страдаем ни слащавой сентиментальностью, ни угрызениями совести, которые омрачают отношения между человеком и животными в сильноразвитом мире. В стране, не страдающей от изобилия, беспокоиться о том, что именно ты кладешь себе в рот и какой путь оно прошло от копыт до ложки, — это эксцентричная причуда. Раз уж оно проделало этот путь, скажи спасибо и жуй молча. Тишина, которая встретила вопрос Мэри Эдди Эдди-младшей, затянулась, углубилась и омертвела.

— Ладно, — сказала она, в ее голосе зловеще прозвучало понимание, улыбка не дрогнула. — Мне нужны три добровольца. Кто хочет быть добровольцем?

Мы все чуть пригнулись, и тогда Милостивый Бог Дональд окинул взглядом наши ряды.

— Эррера, — сказал он, показывая на меня. — Ты… и…

И тогда произошло нечто ужасное.

— Ах, молодцы! — воскликнула Мэри Эдди Эдди-младшая.

Я оглянулся, проследив за ее взглядом, и что-то нежное внутри меня повернулось лицом к стенке и тихо умерло. Не знаю, как это случилось. Может, они потягивались, может, им снились фрукты, может, они хотели нащупать музыку сфер, но Мальчики подняли руки вверх и невольно вызвались быть добровольцами. Мэри Эдди Эдди-младшая поманила их вперед, чем совершила, как я опасался, роковую ошибку. Похлопав по скамье рядом с собой, она пригласила Мальчиков сесть по обе стороны от нее.

— Ты оставайся здесь, — сказала она мне, — а вы слушайте. Я хочу, чтобы мы сделали вот что. Давайте назовем наших самых любимых животных, хорошо? Я начну. Мое любимое животное — амеба! Спорим, я вас удивила.

Возможно, кто-то и удивился, но Мальчики пялились в пол с отвисшими челюстями и низкими лбами, а я был слишком ошеломлен ее безрассудным поступком, чтобы удивляться чему бы то ни было.

— Наверняка вы хотите спросить меня, почему я выбрала амебу. Хотите спросить?

По правде говоря, нет. Меня всегда удивляет, как в общем-то здравомыслящие взрослые — хотя я не хочу сказать, что у Мэри Эдди Эдди-младшей было много здравого смысла, — забывают о том, что такое детство. Большинство подростков скорее проглотят жабу, чем будут разговаривать с кем-то, кому уже за двадцать. В конце концов Милостивый Бог Дональд сам задал ей этот вопрос.

— Ладненько, — сказала она. — Вот почему мне нравится амеба. Видите ли, амеба — это одно из чудес природы. Она все время меняется. Это и значит слово «амеба». Оно значит изменение по-гречески. И наша амеба все время изменяется. Все время. Разве это не чудо? Это урок для всех нас. Все мы, все мы должны меняться, все время. Все мы должны быть как амебы.

Со стороны помоста, где сидел Зовите-Меня-Дэн, раздалось ироническое фырканье, но Мэри Эдди Эдди-младшая его проигнорировала.

— Теперь ваша очередь. Вот ты, каких животных ты любишь больше всего?

Огорошенный тем, что кто-то добровольно сел между Мальчиками, я потерял дар речи. Тем временем они отвлеклись от той загадки в полу, которую пытались разгадать, и с несколько задумчивым видом наблюдали за нашей гостьей.

— Так каких же? — терпеливо переспросила она с видом «что ж ты молчишь как рыба?».

— А, точно, рыба! Я рыб люблю.

— Как интересно. Правда, очень интересно. А вы, ребята?

Мальчики что-то буркнули про то, что неравнодушны к кролику.

— Прекрасно. Это один какой-то зайка или все маленькие зайки?

— Кролик, — повторили Мальчики.

Это был вопрос времени, когда мы перешли бы к сравнительным достоинствам тушеной и жареной крольчатины. К счастью, Мэри Эдди Эдди-младшая удовлетворилась ответом и объяснила цель этого упражнения.

— А теперь я хочу, чтобы все остальные представили себе, что эти ребята и есть их любимые животные. Вот это котеночек, а эти ребятки зайчики, хорошо? И тогда я расскажу вам кое-что о том, что случается с котятами и зайчиками в нашем мире и почему это нехорошо.

Я испытал реальную боль. То, что у нее повернулся язык назвать двух неуклюжих бугаев «ребятками», было уже достаточно плохо. А то, что мы должны были представить их в виде зайчиков, это фактически приравнивалось, к жестокости. Хотя мои двоюродные братья едва вступили в подростковый возраст, они уже оставили след в летописи нанесения увечий, величественных в своем размахе. Любые ответственные родители уже давно определили бы их под особый надзор, предпочтительно под надзор кого-нибудь здоровенного, голодного и трехголового, обитающего в пещере. Но дядя Кен был безответственным родителем, а тетя Долорес снисходительной до степени уголовного преступления и предпочитала измышлять себе Горести по другим поводам, а в Мальчиках души не чаяла и считала их образцами всех добродетелей. Но даже она не назвала бы их «зайчиками». Возможно, она еще могла бы позволить себе «ягнят», но «зайчики» — это уж вовсе выходило за рамки приличий.

— Цель, которую ставим мы перед собой в ЖТЛ, — сказала Мэри Эдди Эдди-младшая, — открыть доступ в моральную общность и для других особей, кроме особей человеческого вида.

Я лично сомневался в том, что это пошло бы на пользу другим особям, но если она-таки намеревалась это сделать, то могла бы начать с Мальчиков. Они сидели рядом с ней, как два каменных великана с острова Пасхи, пока она описывала неврологический диапазон от медуз, которые «почти растения», до «высокоразвитых» человекообразных приматов. В этот момент произошла первая передача жизненной материи. Что-то прыгнуло. Что-то с одного из Мальчиков. Что-то маленькое и в своем роде высокоразвитое. И оно приземлилось на пучок миссионерши.

— Есть три основных права, — объясняла она. — Право на жизнь, личную свободу и запрет на жестокое обращение.

Милостивый Бог Дональд занервничал. Не думаю, что он заметил начальную фазу колонизации Мэри Эдди Эдди-младшей (что-то черное и умеренно волосатое ползло по ее левому носку), но на Санта-Маргарите-и-Лос-Монхес разговоры об основных правах считались подстрекательством к мятежу, и если бы сторонники Пожизненного Президента их услыхали, то показали бы нам, где зимуют высокоразвитые особи ракообразных.

— Животные — это не имущество, созданное ради человеческой выгоды, — продолжала она, — и то, как мы используем их, не имеет нравственного оправдания. В будущем к этому будут относиться так же, как мы сейчас относимся к рабству.

Мэри Эдди Эдди-младшая запнулась. Что-то ее насторожило. С того места, где я сидел, мне было видно, как у нее на щиколотках скопилась небольшая армия многоногих существ. Но она только чувствовала, как что-то щекочет ей затылок. Она потеребила пучок, но продолжила говорить, теперь уже о косметической промышленности. Она показала рукой на «зайчиков» и вслух задалась вопросом, как вообще можно додуматься до того, чтобы закапывать шампунь в их розовые глазки, и затем перешла к доказательству от частного к общему.

— То, что животные не обладают так называемым разумом, еще не является причиной, чтобы не допускать их в нашу моральную общность, — сказала она. — Вопрос не в том, могут ли животные размышлять, и не в том, могут ли они разговаривать, а в том, могут ли они страдать.

Удручающий тезис, так как он подразумевал, что Мальчики состояли со мной в более близком родстве, чем мне бы того хотелось. Тот, чья мать тетя Долорес, не может не знать страдания. И лишь когда Мэри Эдди Эдди-младшая переключилась на свои главные лозунги («Мясоедение равно убийству», «Нравственная шизофрения», «Растительная диета и Прямое действие»), лишь тогда она поняла, сколько прав животных ей придется нарушить в этот самый миг.