— Не пойду, — отказался Лой-Быканах.

— Как это — не пойду? — не поняли философы. — Ты благоговеть не хочешь?

— Не нужны Патриархам ваши благоговения.

— А что же им нужно?

— Поиски истины.

— Так, а с этого места подробнее, — сказали философы, схватили эксцентрика и унесли в Ложу, где положили перед Главным Кальяном, забили балданаков и принялись слушать, благоговея уже перед Лой-Быканахом.

Тот без утайки и в мельчайших подробностях пересказал увиденный накануне глюк, и все присутствующие прониклись еще большим благоговением к Лой-Быканаху. Философ-эксцентрик, изрядно уже напыхавшись, хотел было встать и уйти, но ноги не держали. Чтобы как-то сконцентрироваться на процессе подъема, Лой-Быканах начал читать мантру "Вышли хваи", и в это время он вновь увидал Патриарха. Патриарх покачал головой, потом подул сквозняк, и видение растворилось.

— И последнее, — выдавил из себя эксцентрик. — Им не нравятся балданаки.

Трудно сказать, как отреагировали бы философы на данное заявление, ибо торч являлся неотъемлемой частью познавательного процесса, но, на счастье Лой-Быканаха, все уже балдели и последних слов эксцентрика не слышали.

Известие о соглядатаях не то, чтобы поразило экспедицию, но всем стало как-то неуютно.

— Где? — то и дело вертел башкой Тым-Тыгдым. — Где они?

Но этого Дол-Бярды не знал. Воин тщательно обыскал окрестности, но единственным свидетельством наличия слежки оказалось лишь стойкое ощущение чужого взгляда.

Заканчивался первый период совместной экспедиции. Этап назад попутчики обошли по краю огромный бездонный провал, из которого жутко сифонило холодом. Там, в глубине, что-то маняще мерцало, и Раздолбаи едва не ухнули в бездну, движимые жаждой познания. Рискуя жизнью, воин спас всех троих, ибо понимал, что продовольствия надолго не хватит, но Раздолбаи посчитали, будто Дол-Бярды проникся к ним симпатией.

Светило по прежнему вело себя престранно: поднималось по утрам слева по ходу движения, взлетало в зенит, а под вечер опускалось справа, ставя в тупик своим поведением даже Тып-Ойжона. Конечно, цикличность дня и ночи сохранилась, но как объяснить, что подъем небесного тела слева, а спуск — справа? По логике, в какой карман положишь — оттуда и возьмешь, а здесь получалось — кладут всегда в один карман, а вынимают всегда из другого. Сложно понять.

А Ыц-Тойболу пришло в голову именовать эти стороны света восходом и закатом.

— Хм, — пробормотал уязвленный мудрец, которому, тем не менее, идея молодого ходока пришлась по душе. — А как же тогда называть ту сторону, куда мы идем?

— И ту, откуда вышли, — добавил Тым-Тыгдым.

На помощь Ыц-Тойболу пришел Торчок, случайно шедший рядом:

— Там — глюк, — и его палец показал вперед.

— А сзади что?

— Клевер, — Торчок с грустью вспомнил самую вкусную траву, с которой чача особенно торкала.

— Как-то все это антинаучно, — Тым-Тыгдым презрительно фыркнул.

И тут Гуй-Помойс, который все время глядел вперед, поднял ногу, приказывая всем остановиться. Ыц-Тойбол быстро нагнал коллегу:

— Что там?

— Видишь — зубы впереди?

Молодой посмотрел на подернутый багровой дымкой горизонт — и тоже заметил ряд ощеренных зубов.

— Думаешь, это она нас поджидает?

— Вот именно.

Ыц-Тойбол задумался.

— Но ведь она чем ближе — тем меньше, значит, съесть нас она не сможет, — попытался он успокоить напарника.

— Она-то чем ближе, а мы — все дальше, — резонно заметил Гуй-Помойс. — Ты смотри, как все изменилось. Может, и она теперь не уменьшается?

— Тогда почему она нас прямо сейчас не съест?

Это был аргумент, и старый надолго задумался. Впрочем, очень скоро совсем стемнело, и пришлось устраиваться на ночлег.

— Нужен караул, — озаботился за ужином воин.

— А по-моему, и так вкусно, — Желторот вынул голову из котелка, весь перемазанный кашей.

— Заткнись, — процедил Ботва.

— Объясняю для гражданских, — Дол-Бярды недолюбливал Раздолбаев и все время спрашивал у мудреца, почему бы их не съесть: продукты благодаря троице походили к концу. — Караул — это не приправа, а охрана на случай внезапного нападения.

— Я та-арр-чуу, — восхитился Торчок познаниями воина.

— Вот вы вдвоем, — Дол-Бярды ткнул в Желторота с Торчком, — и будете стоять в карауле.

— А я? — спросил Старое Копыто.

— А ты — на следующую ночь, вместе с Ботвой.

Ботва мерзко захихикал, а Старое Копыто в испуге сел на огрызок хвоста.

— Потом ходоки, потом я с мудрецом, а брюл-брюл — в запасе. Вопросы есть?

— У меня не вопрос, а сообщение, — встал с места Ыц-Тойбол. — Мы тут подсчитали с Гуй-Помойсом… ну, короче, завтра еды уже не будет.

— Бич! — освистали докладчика Раздолбаи. — Мы протестуем!

— Заткнитесь! — рявкнули воин с пан-руххом.

— Я это к тому, что пора переходить на автономное питание. У кого большие толстые хвосты? — продолжил молодой ходок.

Таковые оказались в наличии только у ходоков. Остальные обладали какими-то жалкими метелками, или же вообще не имели таковых.

— Ладно, — Ыц-Тойбол почесал голову. — Завтра и решим.

Выставили караул. Снаружи, за пределами шатра, дули холодные ветры, на небе мерцали неподвижные искры, Желторот раскрыл клюв и зачарованно пялился вверх.

— Бич, ты не замерз? — спросил у него Торчок.

— Нет, бич, только пальцы зябнут.

Ночь, кстати, была светлая: помимо непонятных искорок на небе то тут, то там торчали какие-то блестящие штуковины с острыми концами, один в один напоминающиедуг воина, а еще сияли круглые и продолговатые предметы, величиной чуть ли не с голову Желторота.

— А вот как ты думаешь, от кого мы этих бичей сторожим? — не унимался Торчок.

— Ну, не знаю, — задумался Желторот. — Может, от них?

Прямо на караул наступали зловещие рогатые тени.

Контору они назвали "Стандарт". Вывесили табличку и стали ждать: кто первый придет?

Но никто не шел.

— Слушай, а почему все мимо проходят, и даже на вывеску не смотрят? — Дуй задумчиво протирал окуляры.

— Видишь ли, Скиппи, — Уй-Диболом стоял за кульманом и бойко что-то чертил, — возможно, это потому, что никто не умеет читать.

— Интересная гипотеза, — Дуй нацепил окуляры на нос и уткнулся в свой чертеж. — А вот, скажем, почему мы умеем?

— Это уже совсем просто. Мы — Диболомы.

— А это как-то связано?

В это время в "Стандарт" вошел первый посетитель.

— Рады услужить, — хором приветствовали Уй и Дуй Ваз-Газижоку.

— Опять вы? — расстроился архитектор. — Я думал, это какая-то новая забегаловка. И такой странной формы…

— Параллелепипед!

— Кто — я?

— Нет, — Уй жестом приказал Скипу заткнуться, — это форма так называется — параллелепипед.

Ваз-Газижока удивился:

— Кто же это придумал?

— Мы!

— Скиппи, потише, пожалуйста. Так вот, эту форму придумали мы сами, и она замечательна тем, что универсальна и устойчива.

— Но это же уродство какое-то!

— Что? — Уй как будто не расслышал, а глаз его предательски дернулся.

— Я говорю — уро… огхгхгхгх… бульбуль… — из распоротого горла Ваз-Газижоки хлынула ярко-желтая струя, голова архитектора, недоумевающе вращая глазами, опрокидывалась за спину. Лапки сикараськи тщетно пытались поймать потерянную голову, а чтобы эти попытки не увенчались таки успехом, Уй отрубил и их.

— Ну и зачем? — расстроился Скип. — Опять тратить еду на восстановление тупореза. Когда у этой тупой башки новое тело вырастет, ты подумал?

Уй делово отрезал голову от туловища и поставил на подоконник.

— Вы мне за это ответите! — возмущалась голова. — Я временно недееспособный!

— Жуй, — отрубленная лапка архитектора заткнула голове рот. — И запомни: уродство — загромождать ландшафт без плана застройки. А из одного параллелепипеда можно выстроить красивый правильный город.