— Кто говорит о том, чтобы строить заговоры против Сети? Весь народ почитает его. Но фараон тоже человек, и поговаривают, что в последнее время у него не все в порядке со здоровьем.

— Если я правильно понял ваши обычаи, после его смерти на трон должен взойти регент; какая бы то ни было война за наследство исключена.

— Царствование Рамзеса погубит Египет. Мой брат не способен управлять.

— А вы, противопоставляя себя ему, неужели вы пойдете против воли вашего отца?

— Рамзес воспользовался им. Если вы согласитесь быть моим союзником, будущее вам улыбнется.

— Будущее? Но я собираюсь как можно скорее вернуться к себе! Даже если Египет принимает меня и кормит лучше, чем я мог бы вообразить, я здесь всего лишь гость без всяких прав. Забудьте ваши бессмысленные мечтания.

Нефертари показала Елене гарем Мер-Ура. Прекрасная блондинка с белой кожей была поражена великолепием земли фараонов. Разбитой и уставшей, ей, наконец-то, выпало счастье отдохнуть, прогуливаясь в садах и наслаждаясь звуками музыки; изысканное времяпрепровождения, которое вот уже несколько недель дарила ей царица Туйа, действовало как лекарство. Но недавняя новость опять повергла ее в ужас: два греческих корабля уже были приведены в порядок. Близилось время отъезда.

Сидя на берегу пруда, покрытого лилиями и лотосами, она плакала, не в силах сдержать слез.

— Извините меня, Нефертари.

— Разве в вашей стране вас не почитают как царицу?

— Менелас, конечно, соблюдает приличия; он постарается доказать, что он, настоящий воин, смел с лица земли целый город и перебил все его население, чтобы вернуть свою жену и смыть нанесенное ему оскорбление. Но моя жизнь там превратится в ад; смерть была бы милее.

Нефертари не стала произносить бесполезных слов, она постаралась отвлечь красавицу, раскрыв ей секреты искусства ткацкого дела. Увлеченная этим занятием, гречанка проводила в мастерских целые дни напролет, расспрашивая самых опытных ткачих, и сама принялась за изготовление роскошных нарядов. Она ловко работала руками и быстро сумела снискать уважение лучших мастериц. Эти работы позволили ей забыть о Трое, о Менеласе и неотвратимом возвращении вплоть до того вечера, когда переносной трон Туйи появился на пороге гарема.

Елена метнулась в свои покои и бросилась на кровать вся в слезах; присутствие великой царской супруги означало конец ее счастливых дней, которые никогда уже больше к ней не вернутся. Она пожалела, что ей недостало мужества покончить с собой.

Нефертари очень ласково попросила ее следовать за ней.

— Царица желает видеть вас.

— Я никуда отсюда не пойду.

— Туйа не любит ждать.

Елена покорилась. В который раз она опять оказывалась сама себе не хозяйка.

Сноровка египетских плотников удивила Менеласа. Слухи о том, что египетские корабли могли находиться в плавании целыми месяцами, казалось, были обоснованны, поскольку судостроительные верфи Мемфиса восстановили и укрепили греческие корабли в невероятно короткие сроки. Царь Лакедемона видел огромные баржи, способные выдержать целый обелиск, быстроходные парусники и военные укрепления, которые он не пожелал бы брать приступом. Сила египетского устрашения была не пустым звуком.

Он постарался отогнать эти мрачные мысли, радуясь, что, наконец, можно готовиться к возвращению. Эта остановка в Египте позволила ему восстановить силы; его солдат хорошо выхаживали и кормили, экипажи были готовы к отплытию.

Победным шагом Менелас направился во дворец великой царской супруги, где остановилась Елена после своего возвращения из гарема Мер-Ура. Нефертари встретила его и провела к супруге.

Одеяние Елены, на которой по египетской моде было длинное платье из льна на завязках, показалось ему почти непристойным; к счастью, никакой другой Парис не собирался выкрасть ее! Нравы фараонов запрещали подобные действия, тем более что женщины здесь явно были гораздо независимее, чем в Греции. Они не сидели в заточении в гинекее, могли свободно передвигаться, не пряча лицо, противостояли мужчинам и даже могли занимать высокие посты — странные и прискорбные обычаи, которые Менелас ни за что не хотел бы занести на свою землю.

При приближении своего мужа Елена позволила себе не встать и осталась сидеть, увлеченная своим занятием за ткацким станком.

— Это я, Елена.

— Я вижу.

— Разве ты не должна была меня приветствовать?

— С какой стати?

— Но… я твой муж и хозяин!

— Единственный хозяин здесь — это фараон.

— Мы отправляемся в Лакедемон.

— Я еще не закончила свою работу.

— Поднимайся и следуй за мной.

— Ты поедешь один, Менелас.

Царь кинулся на свою жену и попытался схватить ее за запястье. Кинжал, внезапно появившийся у нее в руке, заставил его отступить.

— Не приближайся, иначе я позову на помощь; в Египте насилие карается смертью.

— Но… ты моя жена, ты принадлежишь мне!

— Царица Туйа доверила мне управление ткацкой мастерской; это счастье, которого, как мне кажется, я достойна. Я буду делать платья для придворных дам, а когда мне это наскучит, мы поедем. Если ты слишком торопишься, езжай, я тебя не держу.

Менелас изломал два меча и три копья о мельничный жернов булочника. Его ярость напугала слуг; не появись вовремя Шенар, полиция забрала бы буяна. Старший сын фараона предусмотрительно держался на расстоянии, пока гнев воинственного грека не утих; когда, наконец, тот утомился рубить и колоть, Шенар принес ему кружку крепкого пива.

Царь Лакедемона жадно выпил все до капли и уселся на мельничный жернов.

— Эта стерва… Что она еще выдумала?

— Я понимаю ваш гнев, но все это бесполезно. Елена свободна в своем выборе.

— Свободна, свободна! Цивилизация, которая предоставляет столько свободы женщинам, должна быть уничтожена!

— Вы останетесь в Мемфисе?

— А разве у меня есть выбор? Если я вернусь в Лакедемон без Елены, меня поднимут на смех; мой народ станет презирать меня, а какой-нибудь из моих офицеров перережет мне горло, пока я буду спать. Мне нужна эта женщина!

— Дело, которое доверила ей Туйа, не просто предлог; царица высоко ценит мастерство вашей супруги.

Менелас ударил кулаком по жернову.

— Будь проклята эта Елена!

— Криком здесь не поможешь. Теперь у нас общие интересы.

Грек внимательно прислушался.

— Если я стану фараоном, я отдам вам Елену.

— Что я должен делать?

— Помочь мне убрать с дороги Рамзеса.

— Сети может прожить до ста лет!

— Девять лет царствования измотали моего отца; отдавая себя без остатка Египту, он растрачивает драгоценные силы. И вам еще раз повторяю, что нам понадобится время; когда будет объявлено о том, что трон опустел на время траура, нам придется действовать умело и быстро. Подобная стратегия должна быть тщательно разработана.

Убитый этим известием, Менелас весь сгорбился.

— Сколько еще надо будет ждать?

— Нам повезет, поверьте; но нам еще предстоит исполнить несколько щекотливых дел.

Опираясь на руку Рамзеса, Гомер отправился осматривать свое новое жилище, особняк в двести квадратных метров, окруженный садом и находящийся в трехстах метрах от одного из крыльев дворца, предназначенного для регента. Повар, горничная и садовник составляли всю прислугу поэта, который потребовал прежде всего большой запас сосудов с оливковым маслом, анисом и кориандром для придания особого вкуса его вину: он предпочитал особенно хмельное.

Из-за своего плохого зрения Гомеру приходилось склоняться перед каждым кустом, каждым цветком; их разнообразие почему-то не радовало его. Рамзес даже стал опасаться, как бы это недавно выстроенное жилище не показалось ему недостойным. Внезапно поэт загорелся.

— Ну, наконец-то, лимонное дерево! Если рядом нет лимонного дерева, невозможно слагать прекрасные стихи; это вершина творения. Стул, скорее.