Половину пути я провел сидя в удобном седле, даже сумел задремать….

«Смотри, проговорил за моей спиной голос, это всё может быть твоим. Ты должен только сказать, да. Видишь? Видишь это? Не отводи, взгляд и не зови своего бога, он не поможет тебе. Они прекрасны, они подарят тебе истинное наслаждение, познаешь рай.

С — смотри…. С — смотри …»

Я очумело затряс головой, прогоняя остатки сна и осматриваясь по сторонам. Всё было по-прежнему, однообразная поступь верблюдов, пересыпающийся с каждым шагом песок, не громкие голоса людей. И над всем этим огромная, как блюдо, луна, освещающая путь.

У меня ломило всё тело, и начинало стучать в висках, а затылке наливалась тяжесть.

«Приснится же такая дрянь, когда ни будь можно заикой проснуться. Как-то мне не того, не хорошо, только простыть не хватало, хороший лекарь, самого лечить надо. Как там мой больной? Шагает впереди….»

Справой стороны шло человек десять, столько — же и с другой. Караван раскинулся по пустыне широким потоком.

Давно я слышал одну историю, про феллахов, которым удалось, уйдя в пустыню разбить отряд стражи отправленной за ними следом. Тогда долго судачили про это. Ни кто не мог понять, как им это удалось. В своих измышлениях дошли до того, что стали выдумывать всякие россказни: мол, им помог всевышний, покарал несправедливость, даровав победу, чести и достоинству. Вернувшиеся живыми, стражники, молчали. Ничто не могло заставить их открыть рот. Я лечил одного из них и всё что смог узнать, — Они не люди, они порождение шайтанов, люди, так не бьются. — И замолчал. На вопросы ничего не отвечал, только загадочно улыбался…. Его через два дня нашли с перерезанным горлом…. Я молчу до сих пор. Кто его знает, что или кто напал и убил почти весь отряд в двести человек. А феллахов, никто, никогда, нигде больше не видел. Пустыня умеет хранить свои тайны.

конец третьей главы.

Удар, второй, тело извернулось, уходя на шаг в сторону. Но коварный враг не спал, окончание шеста, как змея скользнув, смачно врезалось в бок, сбивая дыхание. В груди захрипело, стало колоть в правом боку, руки враз ослабели и стали опускаться. Уже не думая о нападении, стал отступать назад, беспорядочное удары посыпались со всех сторон, один из них достиг цели. С глухим звоном, отдавшимся во всей голове, я сел на задницу, откинул посох в сторону и выставил перед собой руки, — Всё! Сдаюсь.

Но врагу моему, не ведомо милосердие. Мне ещё раз досталось по шлему, одетому на чалму.

— Бери своё оружие и сражайся, неверный пес. — С этими словами ткнули в плечо.

— Помилуй меня доблестный воин и я помогу тебе.

— Мне не нужна помощь врагов….

— Но я не враг тебе, а друг.

— Ты не обманешь меня, христианская собака.

Пока мы разговаривали, он подошел ближе, я ухватил за шест и дернув опрокинул его на себя. Он упал в мои объятия, и мы покатились по песку, мгновение и он оказался прижат моим телом. Не много по сопротивлявшись, закричал, — Так не честно, ты не должен был так делать.

— А как я должен был делать? — Ответил я и отпустил. Он вскочил на ноги, отбежал в сторону. Присел на корточки, выставив мосластые коленки, почесав бедро, скривился от боли. И уставился за мою спину, по звуку шагов к нам кто-то подходил.

— Что Мухаммад, побили тебя?

Оглянувшись, увидел подходящего Ибрагима.

— Я тебе предлагал:- «давай поучу», а ту всё время отказываешься. — Он остановился рядом со мной.

Подхватив свой посох, встал, нагнулся и поднял оружие своего противника, протянул ему,

— Так я и не отказываюсь, просто не было повода.

Он взял его в руки, крутанул, махнул пару раз, со свистом разорвав воздух. Опустил в ноге, — как биться будем?

— Голова убит, тело ранен, рука перекладываешь в другую.

— Идет.

«Сейчас из меня будет один большой кусок мяса. Что там дальше то….»

В ушах зазвучал голос учителя: — «Так, мелюзга, я дважды повторять и показывать не буду, смотрите и запоминайте»

— Ноги ставите на ширину плеч и они должны быть чуть согнуты в коленях для того чтоб можно было успеть отскочить в сторону, уходя от удара. Посох для боя держать посередине на уровни груди. Хватка должна быть мягкой, но сильной. Вот так.

Он взял оружие и показал. После этого стал медленно вращать им, объясняя, что делает.

Мы стали послушно повторять, на первом же перехвате шест выскакивает у меня из рук и со всего размаху бьет соседа по спине. Он, шипя от боли, упускает свой, тот взмывает вверх и падает бедолаге на голову.

Учитель опускает посох, — Всем продолжать, Мухаммад, подойди ко мне.

Я вздохнул и втянув голову в плечи подхожу ближе и мне на плечи обрушивается удар, второй. Отшатнувшись, пытаюсь закрыться руками. Меня бьют по ним, приговаривая при этом. — Хват должен быть мягким, но сильным. Это нужно для того чтоб можно было изменить направление движения, так и вот так.

От тычка в живот я сгибаюсь, шлепок по спине заставляет выгнуться, а удар в лоб усадил меня на задницу. В грудь мне упирается конец шеста и опрокидывает на спину, стоящий надо мной учитель спокойным голосом продолжает говорить, — Все видели, что и как я сделал?

Я молил Аллаха, чтоб все ответили, — «Да» — но по закону подлости всегда найдется доброжелатель. Сосед по строю, пострадавший от моей руки, поспешил сказать — «Нет»

Учитель ухватил меня за шиворот, поставил на ноги и проделал все по новой. Я был готов, но удары были настолько быстры и стремительны…. В чувство меня привело ведро воды вылитое в лицо. После этого следующие полгода стали одним не проходящим кошмаром. Утро начиналось с того что мне давали в руки метлу и я шел подметать двор.

И что с того скажете вы, а с того что метлу надо было крутить как посох, так чтоб ветки только чуть чиркнули по земле. Она подпрыгивала, норовила выскочить из рук или просто пролетала, не касаясь земли. Но вскоре у меня стало получаться. Расслабиться мне не дали, заменили метлу на жердь у которой с двух сторон висели глиняные баклажки, залитые водой наполовину. И тут я взвыл, за каждую разбитую посудину меня били, кнутом.

Мне запретили ходить в медресе на занятия, читать, писать. Я набрался смелости и обратился к учителю, когда он однажды вечером проходил через двор.

— Учитель, — Он остановился и посмотрел на меня. — Разреши спросить.

Он кивнул, — Зачем мне нужно уметь….

Меня перебили, — Затем чтоб ты остался жив. Это всё что, что хотел спросить?

Я кивнул, закусил губу и прижал к себе, своё орудие пытки.

— Если сумеешь устоять против меня отразив пять ударов и нанести один, тогда я буду считать что ты готов, если нет….

Он прошел к стене дома, у которого стояли метлы, отломал черенок и кинул его мне, а себе взял целую, вышел на середину, — Нападай….

Очнулся я вечером, когда ночная прохлада опустилась на город. На разбитой голове коркой запеклась кровь, отбитые пальцы не сгибались из-за того что кисть опухла. Когда я попробовал сесть. То чуть опять не лишился чувств от боли во всём теле. Похоже после того как я пропустил удар и упал на песок, учитель отделал меня как черепаху, стоя на четвереньках по середине залитого лунным светом заднего двора, я как раз напоминал её.

Если не видом то скоростью, с какой пополз до своей койки. Утром меня подняли наравне со всеми, скинули с лежака, и когда я попробовал застонать от боли во всем теле, обозвали толстожопой бабой, всучили пустое ведро и послали за водой. До арыка было около ста шагов, столько же обратно, обычно возили в бочке на тележке, но сегодня это был мой урок. И завтра и ещё три долгих дня….

— Мухаммад, о чем задумался? — Ибрагим стоял неподалеку, в двух шагах от меня.

— Жду, когда ты будешь нападать.

— Как прикажете уважаемый, — С этими словами он вскинул палку на уровень груди, крутанул и шагнул ко мне, намереваясь атаковать голову, но по положению кистей удар должен был нанесен в область правого бока, в печень.