Стрела угодила знаменосцу прямо в глаз, пробив затылок навылет. Воин завалился на гриву лошади, тяжелый золоченый стяг с ликом Христа стал клониться к земле, выпав из его ослабевших рук. Михаил Всеволодович, увидев, что знамя вот-вот упадет, крикнул своим оруженосцам, чтобы те подхватили хоругвь новгород-северского полка. Расторопные княжеские слуги живо бросились исполнять повеление своего господина. Они воткнули длинное древко знамени в землю.

Темно-красный лик Спасителя в золотом нимбе вдруг показался Михаилу Всеволодовичу каким-то печальным и скорбным, словно Сын Божий был полон самых тяжелых предчувствий.

«Рано отчаиваться, Отче! Рано! – подумал Михаил Всеволодович. – Мы еще покажем нехристям кузькину мать! Вот подойдут пешие полки…»

Тревожный окрик воеводы Всеслава прервал ход мыслей Михаила Всеволодовича. Он оглянулся на воеводу.

– Гляди, княже! Смоляне и галичане отступают, бегут обратно к Калке! – Привстав на стременах, Всеслав указывал князю рукой туда, где на залитой солнцем равнине соединились два конных полка – галицкий и смоленский, но они не ударили с новой силой на татар, а повернули вспять, обратно к косогору, за которым скрылись разбитые половцы.

– Мстислав Удатный бежит! – изумленно воскликнул кто-то из старших дружинников. – Небывалое дело!

Зрелище отступающих галичан враз лишило мужества новгород-северскую дружину. Зазвучали голоса воевод и сотников: мол, надо и нам спешно уходить вслед за галицким и смоленским князьями.

– У них самые сильные полки, – молвил кто-то из воевод. – Без них нам против татар не выстоять!

«Да что же это такое?! – растерянно думал Михаил Всеволодович. – Да как же это?! Мстислав Удатный бежит!.. Уму непостижимо!»

Надлом, произошедший в русском войске, ощутили и татары, их натиск усилился на те русские дружины, которые еще сражались, и, наоборот, отступающих смолян и галичан татары оставили в покое, преследуя их на безопасном расстоянии.

Без долгих колебаний Михаил Всеволодович велел трубачам трубить отступление. Новгород-северская дружина, продолжая отбиваться от наседающих татар, стала отходить к возвышенности, по склону которой стремительно удалялись на северо-запад конные отряды под стягами смоленского и галицкого князей.

Курская дружина сражалась неподалеку от новгородцев, в ее рядах бился с татарами и каневский князь с остатками своей дружины. Олег Святославич был весь покрыт ранами, но продолжал рубиться впереди всех, орудуя тяжелым двуручным мечом. Он был забрызган кровью с головы до ног, вид его был страшен. Татары шарахались от него в ужасе. Обрубки иссеченных на куски мунгалов лежали грудой возле копыт Олегова коня, который уже начинал дыбиться и беситься от вида множества мертвых тел и острого запаха крови.

Каневский князь окликнул Олега Святославича, сообщив ему, что Мстислав Удатный отступает обратно к Калке.

– За ним подались смоляне и Михаил Всеволодович, – выкрикивал Святослав Владимирович, прикрываясь щитом от летящих татарских стрел. – Что будем делать, брат? Дружины наши редеют на глазах!

Олег опустил меч и выругался.

– Придется и нам отступать, брат, – хрипло проговорил он.

Трубные сигналы боевого рога возвестили о том, что куряне, доблестно стоявшие в сече, вынуждены обратить тыл перед врагом. Отступающие куряне оказались в потоке свежих татарских отрядов, которые продолжали прибывать с юга, из степной дали, спеша к Калке. Куряне были вынуждены, отступая, то и дело перестраиваться, чтобы опрокидывать татарские заслоны, отбрасывать со своего пути тех татар, что откололись от главных сил для грабежа убитых русичей.

В одной из таких стычек Святослав Владимирович сошелся один против троих мунгалов. Двоих мунгалов он сразил, а третий оказался ловчее и снес каневскому князю голову с плеч. Но и сам татарский удалец не ушел от возмездия. Кто-то из курян пробил его копьем насквозь. Олег Святославич придержал коня возле безголового тела храброго каневского князя.

«Отлетался воробушек… – подумал он, скорбно склонив голову в островерхом шлеме. – Далече залетел удалец в погоне за воинской славой, залетел без возврата… Может, и мне суждено ныне голову сложить».

Когда загудели трубы отступающих курян, Мстислав Немой сначала не поверил своим ушам, а когда он увидел вдалеке откатывающиеся назад к Калке дружины галицкого и смоленского князей, то не поверил собственным глазам.

«Наверное, Мстислав Удатный что-то замыслил, – подумал луцкий князь. – Не может быть, чтобы Мстислав Удатный не выстоял перед врагом и побежал!»

Однако соратники Мстислава Немого думали иначе. Луцкие бояре бросились к нему с криками, что галицкий князь спасается бегством. «Битва проиграна, княже! Сам Удатный ноги уносит! Пора и нам отходить на Калку!»

У Мстислава Немого сердце кровью обливалось, только что у него на глазах был сражен татарской саблей один из его племянников, Святослав Ингваревич, а другой племянник, Изяслав Ингваревич, пребывал в беспамятстве после удара татарской палицы по голове. Мстислав Немой жаждал мести, но события поворачивались так, что выбора у него не оставалось: нужно было спешно отступать вслед за прочими русскими дружинами.

О том же торопливо совещался с волынскими воеводами гридничий Прошута. Князь Даниил Романович и слышать не хотел об отступлении. Но Даниила, который еле держался в седле от множества ран, никто из старших дружинников уже не слушал. Все взирали на воеводу Велимира и седоусого гридничего Прошуту.

– Уходим к Калке! – громогласно объявил Велимир. – Дружине построиться собачьей головой! Стяги и князя в середину! Идем на грунах! Отставших не ждем!

Овсень и Зикора поддерживали израненного Даниила с двух сторон. Шлем на князе был помят, кольчуга была залита кровью, которая сочилась из раны на груди. В ране засел железный наконечник сломавшегося татарского копья. Гридничий Прошута запретил телохранителям князя вытаскивать из раны обломок копья.

– Коль выдернете наконечник из раны, тогда сразу хлынет кровь, а вместе с нею из Даниила уйдут все силы, – наставлял Овсеня и Зикору опытный Прошута. – Оберегайте Даниила от вражеских стрел. Ежели он лишится чувств, привяжите его веревками к седлу. Князя нужно довезти живым до наших становищ! Я за Даниила головой отвечаю перед Мстиславом Удатным!

– И мы отвечаем за него головой перед Анной Мстиславной, – сказал на это Овсень. – Княгиня нас не пощадит, ежели мы не убережем Даниила!

Черниговские князья, оставшиеся в стане за рекой Калкой после ухода на битву с татарами курской и новгород-северской дружин, проводили время в яростных спорах. Мстислав Святославич был зол на Мстислава Удатного и поэтому не собирался нарушать приказ великого князя не двигаться с места. С ним были не согласны его двоюродные племянники Мстислав Рыльский и Изяслав Сновский, к которым присоединился младший сын черниговского князя Дмитрий Мстиславич.

Мстислав Святославич орал на сына и строптивых племянников, нравоучая их и доказывая им правоту киевского князя, который, по его словам, радеет о победе над татарами не меньше Мстислава Удатного, но при этом не лезет на рожон.

Племянники не скрывали своей досады, говоря, что осмотрительность великого князя выйдет им боком. Вся слава и добыча достанутся непокорным князьям, пошедшим за Мстиславом Удатным, а они-де, такие смирные и покорные, останутся ни с чем. Старший сын черниговского князя Всеволод Мстиславич помалкивал, но по его лицу было видно, что в душе он согласен не с отцом и великим князем, а со своими недовольными двоюродными братьями.

Когда до полудня оставалось не более часа, из холмистой степной дали к берегам Калки вдруг прихлынули толпы половцев на взмыленных лошадях. Часть степняков задержалась в своих становищах, чтобы сменить загнанных лошадей и перевязать раны, но большинство половцев без промедления переходило вброд Калку и продолжило свое бегство на север, в сторону Залозного шляха.