– Читай! – И когда боярин поднял голову от свитка, спросил: – Что молчишь?

– Весть нова, а про ушкуйников мне ведомо. То новгородские молодцы. Ходили за зипунами в северные моря в Скандинавию. Но это было лет двадцать тому, и ноне те молодцы уже зрелые мужи. Им, поди, не до разбойных походов.

– Так кто же взял на копье Жукотин? – вспылил Дмитрий Константинович.

– Не ведаю, великий князь. Но дознаюсь, – заверил боярин Семен.

Не прошло седмицы[12], как боярин доложил князю обстоятельства похода ушкуйников в Волжскую Булгарию.

Почти две тысячи охочих молодцев набралось в ватагу ушкуйников. Долго спорили, куда пойти походом: одни настаивали идти на татарский город Укек – торговый, богатый, с числом жителей до десяти тысяч, но большинство ватажников, знавших по рассказам отцов и дедов о богатых городах булгар, прокричали поход в устье Камы. Здесь стоял город Джокетау, по-русски прозывавшийся Жукотиным. Рать вести доверили умному, в меру осторожному, хорошо знавшему ратное дело молодому боярину новгородскому Александру Абакуновичу, а в помощники ему определили купца Анфима Никитича. Бояре и купцы новгородские, ссудив деньгами ушкуйников, надеялись не только вернуть долги, но и получить прибыль, ибо сами были в доле с молодцами. А потому снаряжали ватажников всем необходимым в достаточном количестве: и оружием, и доспехами, и продовольствием, а главное – быстрыми, легкими лодками-ушкуями на шесть-восемь гребцов каждая. Размещалось на ушкуе два десятка молодцов да немало поклажи.

Водой шли скрытно, больше ночами, до поры до времени ни открываясь даже в русских землях, но если встречался татарский купеческий караван или купеческая барка, то брали суда на абордаж и, освободив от товаров, суда топили вместе с хозяевами.

Жукотин взяли лихим налетом, рано утром, лишь только открылись городские ворота для выгона скота на пастбище. Воротные сторожа даже сполох поднять не успели, а те немногие очаги сопротивления были подавлены отрядами ушкуйников, грабившими город. И хотя воеводы предупреждали ватажников от чрезмерного усердия, Жукотин в нескольких местах запылал пожарами.

Нагрузив ушкуи награбленным, ватажники ушли восвояси.

– И где же они теперь? – не скрывая тревоги и раздражения, спросил князь Дмитрий Константинович боярина Семена, поведавшего ему о походе разбойных людей на Жукотин.

– В Костроме, государь. Зипуны добытые пропивают.

– Вон оно как… А ты вот что мне скажи: так ли ушкуйники сильны, что булгары им отпора дать не смогли? – озадаченно произнес князь. На что Семен, неспешно поглаживая окладистую бороду, со значением ответил:

– Жукотинцы не ждали этакой напасти. Городок-то их далек от порубежья. Что до ватажников, то дерзки разбойники, смерти не страшатся, потому как молоды и глупы.

– Только их молодость и глупость могут большой кровью для Руси обернуться, – больше для себя, нежели для боярина Семена, произнес князь Дмитрий. – Хан Булат-Тимур подобного оскорбления не потерпит.

Вскоре из Золотой Орды прибыл посол. Через него хан Хидыбек выказал свое неудовольствие русскими князьями и потребовал от них выдать головами разбойников, разоривших город Джукетау.

По зову великого князя владимирского Дмитрия князь нижегородский Андрей Константинович и ростовский Константин с дружинами спешно выехали в стольный град Владимир.

Под Владимиром на берегу Клязьмы разбит военный лагерь. С высоты городских стен и башен горожане с неослабевающим интересом рассматривали небывалое доселе представление.

– Вона, вишь ты, шатры княжеские под яркими бунчуками. Что слева – то нашего князя Димитрия Константиновича, а тот, что справа, его брата – князя нижегородского Андрея, – обстоятельно рассказывал ранее бывавший на стене гончар Фока – дородный, краснощекий, благодушный.

– И еще один, – обрадованно тыкал перстом в сторону реки мальчишка лет пяти. – С голубым вершием!

– То князя суздальского шатер. А батюшки нашего вон тот, что слева, крайний, ближе к вязу.

– Махонький какой, – разочарованно протянул малыш.

– Как у всех. Он, чай, не князь, сотник всего.

– Вот я, батяня, выросту и тож в ратники подамся. Уж больно у них железо блестит, и комонь к тому же…

– Вырасти поначалу, а там уж решим кем тебе быть: горшки лепить или мечом махать, – рассмеялся Фока, обнимая сына за плечи.

Уже прошло две седмицы, как пришли под Владимир княжеские дружины из Нижнего Новгорода, Суздаля, Городца, да и владимирская дружина была выведена за стены города, а все бездействовали.

«Чего собрали князья воинский люд?» – ломали головы владимирцы. Одни поговаривали, что поход на татар князья затеяли, другие – воевать булгар вознамерились, третьи – на Литву пойдут. Знающие возражали. «На какую Литву?! Припасу на неделю пути, вот и прикидывай, куда путь держать будут». Да и сами дружинники тоже толком ничего не ведали, а когда их о том спрашивали приходившие в лагерь для обмена или продажи горожане, только пожимали плечами.

Лишь князья да ближайшие воеводы знали истинную причину задержки: ждали приезда татарских и булгарских послов. Хан Хидыбек приказал учинить ряды[13] над ватажниками, пограбившими булгарский город, виновных же выдать головами. А чтобы все было без обмана, послал из Орды мурз да пять сотен конных воинов для их охраны и сопровождения ватажников на правеж[14].

Князья тоже томились ожиданием.

– Доколи стоять под стенами володимирскими? Прознают ушкуйники… и поминай как звали! Ищи их потом по Руси! – горячил кровь Константин ростовский.

Более спокойный и рассудительный князь нижегородский Андрей Константинович его успокаивал:

– Не уйдут. Чего им от хмельного меда да от сладких баб костромских уходить… Пока не пропьются, с места не стронутся. Ты-то вот сам, коли б не нужда, ушел из вотчины? Да от княгинюшки? От детишек?

– Я – нет! А они-то, поди, молодцы не женатые. Им что Кострома, что Володимир – все едино.

– А ведь ты прав, князь Константин, – подал голос сидевший доселе в глубокой задумчивости Дмитрий Константинович. – Простые-то ватажники уйдут – беда не велика, а как воеводы ушкуйников подадутся до родных мест?! Не будет повинных голов, свои подставлять придется. Так что надо бы в Кострому человека послать, чтобы упредил, коли что… Эй, – позвал князь Дмитрий стоявшего у входа в шатер молодого широкого в кости гридя, – найди Даниила Скобу. Пусть поспешит!

Вскоре воевода великого князя владимирского уже перетаптывался у входа. Внимание трех князей ему было лестно, но и напрягало изрядно.

– Мы порешили, Данило Петрович, доглядчика в Кострому направить. Молодого, резвого да умного. Есть опасения, что разбойные прознают про ряды да разбредутся. Есть ли таков на примете?

– Есть, государь, – тряхнул кудлатой бородой воевода, – и молод, и сноровист, и… – сделав многозначительную паузу, добавил, – и глазаст. Батюшка его – купец новгородский, и сам он, хотя и молод, а при торговом деле состоит. Мне сыновцем[15] приходится, – не без гордости заметил Даниил Петрович.

Ярослав входил в Кострому через Волжские ворота. На удивление, воротных сторожей он не увидел, а на вопрос: «Куда подевались воротные псы?» – проходивший мимо горожанин мимолетом бросил:

– С разбойными… и сами в разбой подались!

– А как же воевода Александр? Он-то куда глядел? – недоумевая, протянул Ярослав и тут же, правда уже другой костромич, пояснил:

– Сидит в тереме, заперся, глаз не кажет. Ватажники пригрозили, что на воротах повесят, коли веселиться мешать будет, вот он взаперти и сидит, – рассмеялся прохожий. – А ты откель такой любознательный выискался? – поинтересовался он в свою очередь.