– Красивая нынче луна на небе, сэр, – заметил Пайн.

– Да, красивая. – Эвери вошел внутрь. Пайн задержался, чтобы запереть замок.

– А я помню, как парни на фронте проклинали такие лунные ночи.

– И было за что, – рассмеялся Эвери.

– Слышали о результате матча в Мельбурне, сэр? Брэдли высадили после трех подач.

– Вот беда, – вежливо отреагировал Эвери. Крикет его никогда не интересовал.

На потолке в холле висела лампа под синим стеклом, напоминая ночное освещение больничных помещений. Эвери поднялся по лестнице. Ему было холодно и неуютно. Где-то прозвенел звонок. Странно, но Сэра во сне никогда не слышала звонков их телефона.

Леклерк ждал его.

– Нам нужен человек, – сказал он сразу, причем слова его прозвучали так, словно он только что очнулся.

Свет настольной лампы был направлен на папку, которая лежала перед ним на столе.

Леклерк – невысокий, чуть полноватый, с неброской внешностью, чисто выбритый и холеный – носил короткие жесткие воротнички, а галстуки предпочитал одноцветные, полагая, вероятно, что лучше чуть отставать от моды, чем не следовать ей совсем. Глаза у него были темные и подвижные, он часто улыбался, когда разговаривал, но улыбки эти, как правило, ничего не означали. На рукавах всех его пиджаков имелись отвороты, куда он по привычке засовывал носовые платки. По пятницам он надевал замшевые ботинки, которые сообщали всем, что он отправляется за город. Где он жил, казалось, не знал никто. В его кабинете всегда царил полумрак.

– Больше полетов организовать мы не сможем. Этот был последний. В министерстве категорически против. Нам придется заслать туда своего человека. Я перебрал свою картотеку, Джон. Есть некто по фамилии Лейсер, поляк. Он справится.

– Что случилось с Тейлором? Кто убил его?

Эвери вернулся к двери и включил верхний свет. Они посмотрели друг на друга, чувствуя некоторую неловкость.

– Извините, я все еще не до конца проснулся, – сказал Эвери.

Они попытались начать разговор вновь, нащупывая его нить.

Первым заговорил Леклерк:

– Вы что-то долго добирались сюда, Джон. Какие-то проблемы дома? – Начальственного тона он так и не освоил.

– Никак не мог поймать такси. Звонил в Клэпэм, но там не снимали трубку. У моста Альберта тоже не повезло.

Он не любил вызывать недовольство Леклерка.

– Вы вправе потребовать возмещения расходов. В том числе и на телефонные звонки по автомату, – рассеянно заметил Леклерк. – С женой все в порядке?

– Я же говорю: никак не мог поймать такси. А дома все отлично.

– Она не возражала?

– Нет, разумеется.

Вообще-то они никогда не обсуждали Сэру. Складывалось впечатление, что оба относились к ней совершенно одинаково, – так дети могут легко передавать друг другу игрушку, если она им успела надоесть.

– Впрочем, у нее есть ваш сынишка, чтобы не чувствовать себя одиноко, – сказал Леклерк.

– Да, вы правы.

Леклерк явно гордился тем, что помнил – у подчиненного был сын, а не дочка.

Он достал сигарету из лежавшего на столе серебряного портсигара. Как-то он рассказал Эвери, что портсигар ему подарили еще на войне. Человек, сделавший подарок, погиб, а по какому поводу был сделан презент, уже забылось: гравировка на крышке отсутствовала. И даже сейчас, признался Леклерк, он не мог с уверенностью сказать, на кого тот человек работал, на чьей сражался стороне, а Эвери рассмеялся, чтобы доставить ему удовольствие.

Взяв со стола папку с досье, Леклерк подставил ее прямо под свет лампы, словно хотел изучить содержимое досконально.

– Джон, идите сюда.

Эвери подошел, но встал так, чтобы не касаться Леклерка плечом.

– Что бы вы сказали о человеке с таким лицом?

– Даже не знаю. Трудно судить по фотографии.

На снимке он увидел голову юноши – круглую и ровную, с длинными светлыми волосами, зачесанными назад.

– Это тот самый Лейсер. Выглядит нормально, не так ли? Хотя этому фото уже двадцать лет, – добавил Леклерк. – Он имеет у нас очень высокий рейтинг. – С неохотой он положил папку на место, щелкнул зажигалкой и поднес ее к сигарете. – Что ж, – сказал он отрывисто, – мы, кажется, напали на что-то важное. Я понятия не имею, что произошло с Тейлором. К нам пока поступило обычное донесение из консульства, и больше ничего. Выглядит как несчастный случай на шоссе. Кое-какие детали, но никакой конкретики. Такие письма обычно отправляют родным и близким покойного. Из министерства иностранных дел, как только до них дошли новости, тут же прислали нам изображение по телетайпу. Они знали, что это один из наших паспортов. – Он подвинул через стол лист тонкой бумаги.

Эвери просмотрел ее:

– Маллаби? Это был оперативный псевдоним Тейлора?

– Да. Мне теперь нужно будет заказать две машины из министерского гаража, – сказал Леклерк. – Какой абсурд не иметь собственного транспорта! У Цирка огромный парк. – И добавил: – Быть может, хотя бы теперь в министерстве прислушаются ко мне и признают наконец, что мы тоже оперативный департамент.

– Тейлор забрал пленку? – спросил Эвери. – Известно, при нем ли она была?

– Даже у меня пока нет списка обнаруженных при нем вещей, – ответил Леклерк. – Сейчас на все его пожитки наложила лапу финская полиция. Возможно, среди них и пленка. Это небольшая страна, и есть надежда, что они будут придерживаться законной процедуры. В МИДе обеспокоены возможностью неразберихи и скандала, – закончил он небрежно, но так, чтобы до Эвери дошла вся важность проблемы.

– О господи, – вырвалось у него. Это была давняя привычка выражать свои эмоции неопределенно, принятая в их конторе.

Леклерк смотрел прямо на него, уже не делая вида, что все это ему малоинтересно.

– Наш резидент, прикомандированный к МИДу, полчаса назад говорил с помощником министра. Они отказываются ввязываться в это дело. Говорят, что если уж мы являемся частью спецслужб, то нам самим и выходить из затруднения. Кто-то из наших должен отправиться в Финляндию под видом близкого родственника. Они считают это наиболее надежным способом. Забрать тело, личные вещи и привезти сюда. Я хочу, чтобы это были вы.

Эвери только сейчас вдруг снова обратил внимание на фотографии, украшавшие стены кабинета. Парни, сражавшиеся на войне. Снимки висели в два ряда по шесть штук по обе стороны от модели бомбардировщика «веллингтон», довольно запыленной, покрытой черной краской и без всяких опознавательных знаков. Большинство фото были сделаны не в помещении. Сзади Эвери мог разглядеть ангары, а между молодыми, улыбающимися лицами виднелись фюзеляжи самолетов.

Под каждой из фотографий были проставлены подписи, уже порыжевшие и выцветшие. Некоторые выглядели лихими быстрыми росчерками, другие – видимо, принадлежавшие низшим чинам, – были выведены тщательно и неуклюже, словно человеку нечасто доводилось браться за перо. Причем подписывались не фамилиями, а кличками из детских журналов: Джеко, Шорти, Пип или Лаки Джо. Только Мэй Уэст был в мундире, но с длинными волосами и мальчишеской усмешкой на губах. Им всем явно нравилось сниматься, словно это была редкая возможность собраться вместе и повеселиться, которой могло потом больше и не представиться. Парни в первом ряду удобно уселись на корточки, привыкшие к такой позе в пулеметных башнях, а те, кто стоял, небрежно обняли друг друга за плечи. Между ними не возникло крепкой дружбы, а всего лишь установилась краткая взаимная симпатия, которая после войны, как правило, не имеет продолжения.

Только одно лицо встречалось на всех фотографиях от первой до последней – лицо стройного темноглазого мужчины в шерстяной шинели и вельветовых брюках. Он не носил спасательного жилета и держался чуть в стороне от остальных, словно не принадлежал к общей компании. Он был ниже ростом и старше остальных. Этот человек выглядел уже сформировавшимся. В нем чувствовалась целеустремленность, отсутствовавшая у молодежи на снимках. Это мог быть директор школы, в которой парни учились. Эвери однажды специально всмотрелся в снимки, чтобы проверить, изменилась ли за девятнадцать лет подпись Леклерка, но тот, как выяснилось, не расписывался на фото вообще. И он все еще был очень похож на себя прежнего: только под подбородком обозначилась складка да волосы немного поредели.