Я хочу представить тебе одно доказательство, что я себя не обманываю. Неужели ты думаешь, что у меня хватило бы дерзости писать тебе обо всем этом, если бы у меня не было бы уверенности? Ты думаешь, я смогла бы так поступить?

Послушай меня: сейчас, когда ты читаешь эту страницу, закрой глаза! Я осушу твои слезы поцелуями!

Теперь ты знаешь, что я рядом с тобой, и что я все еще жива!? Не бойся, мой мальчик, что сама моя смерть может причинить мне страдания! Я так люблю реку, что она ничего мне не сделает, когда я вверю ей свое тело.

Ах, если бы только я могла быть похоронена возле нашей скамейки! Я не хочу просить Бога об этом, но, быть может, он угадает мое наивное детское желание и совершит чудо! Ведь он и так уже совершил множество еще больших чудес!

И еще одно, мой мальчик! Если это возможно, когда ты станешь взрослым человеком, сильным и мужественным, пожалуйста, помоги моему бедному отчиму!

Но нет! Не беспокойся об этом. Я сама буду рядом с ним и помогу ему. Это также будет тебе знаком, что моя душа может больше, чем могло в свое время мое тело.

А теперь, мой любимый, мой верный, мой славный мальчик, тебя тысячи и сотни тысяч раз целует твоя счастливая Офелия!»

Я больше не знаю, мои ли это руки держат, а затем медленно складывают письмо?

Я больше не знаю, я ли это трогаю свои веки, лицо, грудь?

Но почему эти глаза не плачут?

Губы из царства мертвых поцелуем осушили в них слезы; до сих пор я чувствую их ласковое прикосновение. И однако мне кажется, что бесконечно много времени прошло с тех пор. А может, это только воспоминание о нашей прогулке на лодке, когда Офелия поцелуем осушила мои слезы?

Быть может, покойники умеют пробуждать нашу память, когда хотят, чтобы мы ощутили их присутствие в настоящем? А может быть, они движутся вспять в потоке времени, чтобы добраться до нас и остановить наши внутренние часы?

Вся моя душа замерла; странно, что моя кровь еще течет и пульсирует!

А может быть, это пульс какого-то другого, постороннего существа?

Я смотрю вниз — неужели это мои ноги так механически, шаг за шагом движутся к дому? А вот сейчас они идут по ступенькам? Если бы они принадлежали мне, они бы дрожали и подгибались от боли!

Ужасная боль, как раскаленное копье, на мгновение пронзает меня с головы до пят, так, что я почти падаю на ступени. Я пытаюсь найти источник этой боли, но не могу. Боль молниеносно сгорела во мне, поглотив саму себя.

Может быть, я умер? Может быть, мое раздробленное тело уже лежит там, внизу, у лестничного пролета? Быть может, это лишь мой призрак сейчас открывает дверь и входит в комнату?

Нет, это не призрак! Это я сам. На столе стоит обед, и мой отец идет мне навстречу и целует меня в лоб.

Я пытаюсь есть, но я не могу глотать. Каждый кусок застревает у меня в горле.

Значит, мое тело страдает, но сам я ничего не чувствую! Офелия держит мое сердце в своей руке — я чувствую холод ее пальцев — поэтому сердце не разрывается на части! Да, только поэтому! Иначе бы я закричал от горя!

Я хотел было обрадоваться, что она снова со мной, но я забыл, как это делается.

Радость исходит из тела, а у меня над ним более нет власти! Что же, я должен теперь бродить по земле живым трупом? Старая служанка безмолвно убирает еду. Я встаю и иду в свою комнату. Мой взгляд падает на стенные часы. Три? Ведь сейчас должен быть час, самое позднее! Почему они остановились?

Мне становится ясно: в три часа ночи Офелия умерла!

Да, да, во мне снова проснулись воспоминания: сегодня ночью я видел ее во сне. Она стояла у моей кровати и смеялась от счастья. «Я иду к тебе, мой мальчик! Река услышала мою просьбу… Не забудь свое обещание, не забудь свое обещание!» — говорит она. Все слова отдаются во мне эхом.

«Не забудь свое обещание, не забудь свое обещание!» — повторяют непрерывно мои губы, как бы пытаясь разбудить мозг к пониманию тайного смысла этой фразы.

Беспокойство овладевает моим телом. Как будто оно ждет от меня какого-то приказа, который я должен ему дать.

Я пытаюсь собраться с мыслями, но мой мозг омертвел. «Я иду к тебе. Река услышала мою просьбу!» Что же это значит? Что же это значит?

Я должен сдержать свое обещание? Какое обещание я давал ей? Внезапно как будто кто-то встряхнул меня: это же обещание, которое я дал Офелии во время нашей лодочной прогулки! Теперь я знаю: я должен спуститься к реке! Я перепрыгиваю через четыре-пять ступенек за раз, мои руки скользят по перилам. В дикой спешке я одолеваю один лестничный пролет за другим.

Вдруг я снова оживаю; мои мысли бешено скачут. «Этого не может быть, — говорю я себе, — это всего лишь безумный сон!». Я хочу остановиться и повернуть назад, но тело мое рвется вперед.

Я бегу по узкому проходу к воде. На берегу лежит лодка.

Два каких-то человека стоят рядом.

«Как долго плывет бревно из столицы до нашего города?» — хочу я их спросить.

Я стою перед ними и смотрю на них. Они удивленно уставились на меня, но я не могу произнести ни слова, потому что в глубине моего сердца звучит голос Офелии:

«Разве ты сам не знаешь лучше всех остальных, когда я приду? Разве я заставляла тебя когда-нибудь ждать, мой мальчик?». И тут во мне появляется уверенность, твердая, как скала и ясная, как солнце, развеивающая все сомнения, как будто сама природа во мне ожила и кричит мне:

«Сегодня ночью, в одиннадцать часов!». Одиннадцать! Этого часа я с таким нетерпением ждал каждый вечер когда-то.

Как и в тот раз, лунный свет отражается в реке. Я сижу на садовой скамейке, но теперь я больше не жду, как раньше, потому что теперь я слился с потоком самого времени. Зачем мне теперь желать, чтобы оно шло быстрее или медленнее!

В Тайной Книге Чудесного написано: последняя просьба Офелии должна быть исполнена! Эта мысль настолько потрясает меня, что все, что произошло — смерть Офелии, ее письмо, моя скорбь, трагическая просьба похоронить ее труп, страшная пустыня жизни, которая лежит передо мной — все это меркнет перед нею!

Мне кажется, что мириады звезд там, наверху — это глаза всезнающего архангела, который бдительно наблюдает сверху за мной и за ней. Близость какой-то бесконечной силы пронизывает меня. В руках этой силы все вещи — лишь живые инструменты! Дуновение ветра касается меня и я чувствую, как он говорит мне: спускайся к берегу и отвяжи лодку!

Никакие мысли не сковывают более мои действия. Я как будто вплетен в окружающую природу и прекрасно понимаю ее таинственный шепот.

Медленно я гребу к середине реки.

Сейчас она появится!

Какое-то светлое пятно приближается ко мне. Белое застывшее лицо с закрытыми глазами виднеется на гладкой поверхности воды, как отражение в зеркале.

Затем я достаю из воды умершую и кладу ее в свою лодку.

Глубоко в мягком чистом песке перед нашей любимой скамейкой на ложе из ароматных цветков акации кладу я ее и укрываю зелеными ветвями.

Лопату я утопил в реке.

Я думал, что уже на следующий день весть о смерти Офелии станет известной в нашем городе и распространится, как лесной пожар. Но проходили неделя за неделей, и ничто не менялось.

Наконец я понял: Офелия ушла из жизни, не сказав об этом никому кроме меня.

Я был единственным живым существом на земле, которому было известно о ее смерти.

Меня наполняла какая-то странная смесь неописуемого одиночества и ощущения внутреннего богатства, которым я ни с кем не мог поделиться.

Все люди вокруг меня, и даже мой отец, казались вырезанными из бумаги фигурками: как будто они вообще не имели никакого отношения к моему бытию и являлись лишь декорациями.

Когда я часами сидел на скамейке в саду, согретый постоянной близостью Офелии, я грезил и представлял: здесь, у моих ног, спит ее тело, которое я так горячо любил! И при этом меня охватывало глубокое удивление оттого, что я не ощущал никакой боли.