— Ладно, — перебил Симанюк. — С этим понятно. А двух пострадавших как спишем? Наверняка ведь пожалуются.

— Проводили задержание по поступившей оперативной информации, — не раздумывая, ответил Петров. — Один оказал неповиновение и пытался помочь скрыться преступнику, так что мы просто были вынуждены применить физическую силу. Если по «наркоте» дело возбудят, то, думаю, здесь все нормально пройдёт. А второй — просто попал в ДТП. Какая-то сволочь навалила куски поребрика на тротуар. И зачем это ей понадобилось?.. Ладно, ближе к делу! Мы с Костей тут ещё доработаем, а остальные как раз успевают по домам.

— Я тоже останусь, — сразу сказал Николаев.

— Отлично, тогда посмотри машины как следует, а мы с Костей начнём с уродами знакомиться.

— Хорошо, только сигаретой угости.

Петров вытащил из кармана пачку «Винстона», угостил желающих и сказал:

— Кто остаётся, оставайтесь, а остальные топайте по домам. Нечего тут высиживать!

— Не повезло, — вздохнул Ковалёв, когда они остались вдвоём. — Кто ж знал, что там этот гомик-депутат окажется?

— Как всегда: чем больше готовишься, тем больше неожиданностей. И хуже результат. С кого начнём?

— С очкарика. Он похлипче других будет.

Привели очкарика. Сидя на жёстком стуле с неудобной гнутой спинкой и стараясь поставить ноги так, чтобы не бросались в глаза трясущиеся колени, он попросил телефон и адвоката. Костя вздохнул. Дима встал с дивана. На разъяснение задержанному его прав и обязанностей ушло минут пять. Пока очкарик переваривал полученную информацию, оперы обменивались мнениями, стоя у открытого окна. Внизу, во дворе, Николаев методично прочёсывал салоны и багажники двух чёрных «девяток».

Потом общение продолжилось. Примерно через полчаса вдохновенные монологи Петрова и Ковалёва стали прерываться робкими замечаниями очкарика. К этому времени у него не только тряслись колени, но и начала подёргиваться голова. После возвращения Николаева, деловито выложившего на стол свои трофеи — дорогой «бизнес-организатор» Джона и патрон от пистолета Макарова, найденный под сиденьем «командирской» машины, — в кабинете произошло качественное изменение. Монологи перешли в живой, набирающий силу диалог.

Через полтора часа взмокший от напряжения очкарик отправился отдыхать в камеру. Спускаясь по тёмной скользкой лестнице из помещения уголовного розыска на первый этаж и слыша за спиной шаги толстого опера в рубашке с закатанными рукавами, он думал о том, что вернётся к старому своему занятию: мотаться «челноком» в Турцию за дешёвым товаром. Ну её на фиг, эту весёлую бандитскую жизнь!

Разговора с Чернявым не получилось. Он избрал старую проверенную тактику — признавать лишь то, что железно доказано, и упорно стоял на своём. Испуг, вызванный неожиданным появлением оперов и мгновенным задержанием в самом начале прибыльного воскресного вечера, давно прошёл, и, проанализировав ситуацию, Чернявый нашёл её не очень тяжёлой. На все вопросы об организации торговли малолетними проститутками он лишь невинно округлял глаза и клялся в своём полном незнании. А что касается ножа, то он купил его в обычном ларьке и носил на случай, если неожиданно приспичит нарезать колбасу.

Утром Чернявого отпустили. Изъятый у него нож холодным оружием признан не был, так как из-за некачественной сборки клинок не всегда чётко фиксировался в раскрытом положении, и проводивший исследование эксперт решил перестраховаться и вынес отрицательное заключение.

Выйдя из отделения вместе с очкариком, Чернявый завёл его в подъезд ближайшего дома и жестоко избил. Он был уверен, что именно очкарик заложил всю команду ментам. Перекатываясь под ударами пудовых ботинок, несостоявшийся сутенёр все больше укреплялся в желании вернуться на своё прежнее поприще. Получать по роже случалось и там, но уж лучше быть битым одними бандитами, чем и ментами, и бандитами по очереди.

Разговор с Джоном Костя начал в одиночку. Петров и Николаев отправились проверить адрес, указанный очкариком как «отстойник», в котором содержали малолетних проституток в ожидании клиентов.

По прибытии на место они обнаружили пустую однокомнатную квартиру и незапертую дверь. Судя по обстановке, жилплощадь сутенёрам предоставлял какой-то доходяга-алкаш. Полуразломанная мебель периода освоения целины, свисающие клочьями обои, разбитый унитаз. Под колченогим кухонным столом — шеренги пустых бутылок из-под хорошего пива и дорогой водки. Под раковиной — миска с сухим собачьим кормом. В коридоре валялся поводок. Комнату украшали настенный календарь с обнажёнными мужчинами и полдюжины разбросанных повсюду порнографических журналов. На ручке шифоньера косо висел вымпел с профилем трех вождей и затёртым лозунгом. Открыв дверь в ванную комнату, Петров поморщился и поспешил отойти. Судя по запаху, юные проказницы и их старшие друзья пользовались ею не по прямому назначению, а как естественной заменой пришедшего в негодность сортира.

В бельевой тумбочке, кроме ленивых тараканов, Николаев нашёл помятую тетрадь с многочисленными рукописными записями. Какие-то адреса, номера машин, денежные суммы и фамилии. Бегло пролистав страницы, опер сунул тетрадку в карман. Справедливо считая, что порнография — это плохо и с ней надо бороться, Петров прихватил пару наименее затасканных журналов. Чтобы успешно бороться с врагом, его надо хорошо знать.

Входная дверь в квартиру была металлической. Выйдя на площадку, Дима немного поковырялся в огромном накладном замке, потом захлопнул дверь и удовлетворённо подёргал ручку. Открыть её снаружи стало невозможно.

Вернувшись в отделение, Петров и Николаев застали Ковалёва, с усталым лицом оформлявшего бланк объяснения, и сидящего перед ним в расслабленной позе Джона. Фигура последнего излучала огромное чувство собственного достоинства, и Дима, не выдержав, отвесил ему тяжёлый подзатыльник. Прервав свою речь, в которой любовь к наркотикам объяснялась высокими душевными запросами и убогостью окружающего мира, сутенёр вернул голову в исходное положение, поправил пучок волос на затылке и степенно ответил:

— Не надо меня бить.

Слова были сказаны таким уверенным тоном, что Костя, рассмеявшись, бросил авторучку.

— Бить?! — рявкнул Дима, подходя вплотную и наклоняясь. — Да тебя, сопляк, ещё и не бил никто. А девочками малолетними торговать надо, козёл?

— За «козла» можно и ответить, — проговорил Джон и быстро-быстро заморгал.

Раскрытая ладонь Петрова хлёстко ударила его по щеке. Потом Дима спрятал руки в карманы брюк и отошёл к раскрытому окну.

— Козёл ты вшивый и гнида вонючая, — медленно проговорил он, усаживаясь на подоконник. — Да если я и буду перед кем-то отвечать, так только перед самим собой. Или ты мне про своих «братков» напоминаешь?

— Конечно, тут вы все смелые. А на улице…

— А на улице я тебя просто пристрелил бы, ишак. С большим удовольствием! Чтобы такая сволочь, как ты, больше жить никому не мешала… Что он тут наговорил?

Перегнувшись через плечо Ковалёва, Дима вгляделся в ровные строчки объяснения и забормотал:

— Так… Культяров Евгений Борисович, семьдесят четвёртого года рождения, не судимый, не работающий, прописанный… Папиросы с наркотиком приобрёл у неизвестного азербайджанца на Кузнечном рынке для того, чтобы расширить свой кругозор… Сейчас, засранец, я тебе расширю и кругозор, и всё остальное.

Расстёгивая браслет часов, Дима, специально распаляя себя все больше и больше, пообещал:

— Сейчас мы и про наркотики поговорим, и про девочек тринадцатилетних, и про мальчиков!

Ковалёв и Николаев принялись успокаивать своего коллегу, но этим только накалили обстановку. Несколько минут шла словесная перебранка, за которой притихший Джон следил с замирающим сердцем, так как основным вопросом, обсуждаемым тремя операми с самым серьёзным видом, было то, что в этом кабинете от сердечного приступа недавно уже умер один задержанный, и второй труп будет выглядеть слишком подозрительно. «Да на нём никаких следов не останется!» — обещал Дима, свирепо вращая глазами. Наиболее благоразумный Николаев предлагал какой-то другой способ и напоминал, что задержанный ещё в общем-то ничего не успел сказать и надо дать ему возможность исправиться. Прения Диме надоели, и, схватив со стола огромную хрустальную пепельницу, он бросился к Джону с бешеным криком: «Да я тебе всю матку наизнанку выверну!» Ковалёв и Николаев повисли у Димы на руках, отобрали пепельницу, осыпав остолбеневшего Джона окурками, и выволокли коллегу из кабинета. У самых дверей Николаев остановился, вернулся обратно и сел за стол.