Монотонность движения в сочетании с удобным креслом и бессонной ночью сделали своё дело, и одноглазый задремал, опустив голову и постепенно кренясь влево. Разбудил его зуммер радиотелефона. Помотав головой, он отцепил от брючного ремня трубку и ответил:

— Слушаю!

— Это Гарик. В общем, мы квартиру всю обшмонали. Ни хрена тут нету! Только на кухне, в ящике с продуктами, пистолет лежал.

— Хороший?

— Да хрен его знает, я такой и не видел никогда.

— Возьми его себе. Ещё раз все посмотрите хорошенько. Если действительно нет ни хрена, то собирайтесь и уходите. Понял?

— Все понятно.

Гарик сказал не всю правду. Кроме пистолета он нашёл довольно крупную сумму в валюте и рублях, а также несколько золотых колец. Прежде чем напарник зашёл в комнату, Гарик успел сунуть в карман самое толстое кольцо и несколько купюр по сто долларов, после чего сделал невинные глаза и предложил поделить неожиданную добычу честно, то есть пополам. Предложение было принято, так как настоящий хозяин ценностей никаких прав предъявить уже не мог.

Отдав распоряжения, одноглазый повесил радиотелефон обратно на ремень и снова задремал. Проснулся он только тогда, когда колеса машины съехали с ровного асфальта на разбитую просёлочную дорогу — даже мощные амортизаторы не могли справиться с неожиданными выбоинами и ухабами.

— Потише веди, — хмуро приказал одноглазый, отстегнул ремень безопасности и, вцепившись одной рукой в подлокотник, другой нашарил в бардачке банку лимонада. — Я говорю, потише езжай!

Банка открылась неудачно: напиток вспенился и брызнул на новую белую рубашку.

Одноглазый выругался:

— Твою мать! Говорил же тебе, не гони!

— И так еле тащимся, — примирительно ответил водитель, на минимальной скорости объезжая яму с водой.

Через несколько минут обе машины съехали с просёлка на обширную, поросшую травой и редким кустарником лужайку, описали широкую дугу и остановились перед огромным полуразвалившимся амбаром.

— Приехали, — пробормотал одноглазый, первым выбрался из машины и, потягиваясь, пошёл к приоткрытой массивной двери. — Хорошее место. Сейчас пикничок устроим. С шашлыком…

Сзади захлопали дверцы машин. Визгливо матерясь, Чирик ткнул худосочным кулаком в обтянутую коричневой шёлковой рубашкой спину парня.

— Иди, иди, сука! Козёл вонючий! Я тебе сейчас пасть-то разорву, будешь на меня скалиться!

— Останешься на стрёме. Мало ли чего, — приказал одноглазый водителю бежевого седана и первым вошёл в амбар.

В это время белая «шестёрка» соскочила с асфальтовой ленты шоссе и запрыгала по ухабам просёлка, повторяя путь, который перед ней прошли две иномарки.

— Давай побыстрее. Обидно будет, если упустим, — сказал сидевший на переднем пассажирском сиденье худощавый мужчина с напряжённым лицом и прищуренными глазами.

— Да уж, их тут упустить — как два пальца обо…ть, — отозвался водитель, невысокий полноватый мужчина лет тридцати. — Машин ведь больше, чем в городе. Смотри лучше, чтоб не выскочить прямо на них… Да и машину жалко: своя ведь всё-таки.

— Для хороших людей ничего не жалко, — пробормотал худощавый, всматриваясь в мелькнувшее через деревья полуразрушенное строение. — Притормози… Все, стой! Приехали!

Машина остановилась. Худощавый, сунув в боковой карман куртки трубку радиотелефона, распахнул дверцу.

— Ладно, я пошёл. Как приедешь, сразу отзвонись.

— Помню. Может, с тобой всё-таки остаться? Потом по телефону позвоним.

— По телефону позвоним — они потом полдня ехать будут и в конце концов дорогу не найдут. Так что езжай, а я здесь позагораю. Давай!

Худощавый вылез из машины, захлопнул дверцу и пошёл по тропинке, петляющей между деревьями и выходящей на лужайку, в конце которой, на берегу заросшего камышом озера, стоял амбар. Пройдя несколько метров, мужчина остановился, проводил взглядом удаляющуюся машину, сошёл с тропинки и сел на огромный, нагретый солнцем валун. Вздохнув, поднёс к глазам бинокль и направил его в сторону амбара.

Вечерело, и с наступлением сумерек пустели улицы города. Затихала жизнь в промышленных и «спальных» районах, и только центральные проспекты, хоть и безлюдные, продолжали сверкать огнями реклам.

В ряду машин, замерших перед светофором на углу набережной Красной речки и проспекта Ударников, своими габаритами и агрессивной мощью выделялся светло-серый джип «ниссан-патруль». Водители соседних машин, скучая в ожидании зелёного сигнала, поглядывали на его угловатый крепкий кузов, большие колеса с мощной резиной и вынесенный далеко вперёд бампер, но поспешно отводили глаза, замечая бритые затылки и крепкие плечи троих сидящих в салоне парней. Характерная внешность, излучающая уверенность в собственных силах и безнаказанности, в сочетании со стоимостью автомобиля давали веские основания для неприятного диагноза: бандиты. А потому не стоит пристально смотреть в ту сторону, лучше побыстрее убраться с дороги. Мало ли что, и из ничтожного пустяка родятся большие проблемы. Вон, во всех газетах об этом пишут.

Троица, сидящая в кабине «ниссана», знала о производимом впечатлении и гордилась достигнутым эффектом, считая это явлением закономерным. Чувствовать себя сильным всегда приятно. И вдвойне приятно, когда ощущаешь себя сильным не только физически, но и во всех других отношениях. В частности, в финансовом. Материальное благополучие и независимость, возможность потратить на себя столько, сколько нужно, а не сколько можно, уважение, пусть даже основанное на элементарном страхе, — все это может значить гораздо больше, чем здоровые лёгкие и массивные бицепсы, и в двадцать с небольшим лет вскружат голову почти любому, поддерживая сладкую иллюзию собственной исключительности.

Впрочем, со здоровьем — физическим — у них все тоже обстояло нормально, несмотря на освобождение от службы в армии в связи с хроническими заболеваниями. Любой командир десантно-штурмового батальона, увидев этих ребят на пляже, без долгих раздумий согласился бы принять их в своё подразделение. Некоторые сомнения могли бы возникнуть только в отношении Вовы, именуемого Толстым. Излишек веса он, несмотря на все усилия, так и не согнал, но прозвище давно перестало быть обидным, равно как и Вова много лет назад перестал быть зубрилой-отличником, которого такие шутки могли задевать. Чистенький и пухленький сынок обеспеченных родителей, умница и будущая опора семьи, он восемь лет собирал сливки на уроках, но после занятий постоять за себя не мог и тихо ненавидел весь мир до тех пор, пока не повстречался с Геной, перешедшим в их школу из соседней, где старших классов не было. Первая встреча была безрадостной для Вовы — пара словесных оскорблений и затрещина в присутствии знакомых девчонок испортили бы настроение кому угодно, но потом все переменилось, и уже через несколько дней Толстый боготворил нового знакомого, а в дальнейшем они так и шли по жизни рука об руку. Отстать было Вове боязно, и постепенно он научился скрывать страх, растопыривать пальцы и отыгрываться на тех, кто ответить не мог.

Мать Гены, в отличие от Вовиных родителей, крупных торговых работников, растила сына одна и, хотя зарабатывала неплохо, удовлетворить всех его потребностей не могла. В десять лет мальчик посмотрел фильм «Бей первым, Фредди!». В сюжет он не врубился, однако название запомнил и принял за основное жизненное правило, которое даже изобразил на самодельном плакате, вывешенном над своей кроватью. Шли годы, плакат желтел, Гена занимался боксом, учился самостоятельно зарабатывать деньги и давно уже мысленно продолжил фразу пожеланием «…и лучше в спину», но писать этого на плакате не стал, предположив, что девочки из хороших семей, которые приходили к нему в гости в отсутствие матери, не поймут. Неприятности обходили Гену стороной. Он не болел, пользовался авторитетом в квартале и уважением в школе, а все знакомство с милицией свелось к посещению в шестнадцать лет паспортного стола — хотя уже в то время его было за что сажать. Банальной хулиганкой или кражами мотоциклов он не занимался. Каждое своё дело планировал тщательно, всегда знал, чего хочет добиться, и тщательно анализировал ошибки. К окончанию школы на его счёту было несколько «обнесённых» квартир, с десяток уличных грабежей и две угнанные машины. Вова к участию в этих делах не привлекался; периодически «снаряды рвались очень близко», кого-то из подельников «загребали», и Гена справедливо полагал, что непривычный к жизненным трудностям Толстый легко расколется в застенках УГРО. Он был нужен Гене в качестве оруженосца, ибо не может быть лидера без свиты; в свою очередь, Вова обрёл наконец защиту, и был готов на что угодно, лишь бы её не лишиться.