– Генерал ждет вас.

Милиционер, зло сверкнул в его сторону глазами, но послушно поднес руку к козырьку.

Пушистая ковровая дорожка гасила их стремительные шаги. Майор был молод, подтянут и даже кобура с пистолетом, оттягивавшим его пояс, казалась лишь последним штрихом в его ладной фигуре.

– Извините, – Побаливавшая нога не давала Голубеву идти в ногу с быстро шагавшим офицером, – а что пограничники стали служить в милиции?

Пшеничные усы майора дрогнули в усмешке:

– Я только временно прикомандирован к качестве адьютанта к генералу. Так же, как и он, временно сменил должность комдива на кресло министра.

Голубев удивился. За почти два десятилетия журналистской работы он ни разу не слышал, чтобы армейского генерала назначили министром внутренних дел.

– В тридцатые годы, – он недоуменно пожал плечами, – такое бывало, но в наше время? А что в Союзе уже перевелись профессионалы или милицейская академия закрылась?

В глазах майора появилось что-то отрешенное. Журналисту показалось, что его провожатый перебирает в уме возможные варианты ответов.

– Генерал прибыл сюда по распоряжению ЦК для наведения порядка в местной милиции, почти насквозь прогнившей и коррумпированной. А я у него вместо офицера по особым поручениям и телохранителя.

Пограничник повел глазами по сторонам и только тогда Голубев увидел, что на его поясе, вместо обычной, висит открытая кобура. А в ней не штатный пистолет Макарова, а тяжелый Стечкин. Офицер открыл широкую дверь и пропустил журналиста вперед. В огромной приемной, перед столом с двумя телефонами и радиостанцией сидел капитан милиции. В углу перелистывал журналы прапорщик. На его петлицах тоже зеленели опушки пограничных войск.

Майор распахнул правую дверь и снова приглашающе взмахнул рукой:

– Прошу, генерал ждет вас.

Вадимов оказался высоким, широкоплечим мужчиной. У него было сильное и уверенное рукопожатие, а в серых глазах сверкало что-то настороженное.

– Еще хромаете? – Усадив Голубева у окна, спросил министр, – я получил шифрограмму от Селезнева, так что в курсе ваших дел.

Голубев чуть развел руками и улыбнулся:

– В нашей работе всякое может случиться…

Министр сжал скулы и его глаза заледенели:

– В нормальном, правовом государстве, в которое мы сейчас пытаемся превратить Союз, подобных «случайностей» быть не может. Там вор и бандит сидят в тюрьме или, по крайней мере, с ними ведется борьба на уровне всего государственного аппарата. – Генерал замолчал и, почему-то, взглянул на часы.

– А у нас, – Голубев вдруг подумал, что тот сейчас откажется от беседы, сославшись на занятость или неожиданно возникшие проблемы, – разве вы не ведете эту борьбу?

– Мы ведем, но нам так мешают, что я порою чувствую себя, как в осажденной крепости.

– Вы, советский генерал, министр внутренних дел целой республики?

– Начиная перестройку, наша партия была намерена освободиться от баласта, случайного элемента, попавшего в ее ряды и дать нашему народу возможность жить по-человечески.

– И что же?

– Все оказалось значительно сложнее – язва разложения поразила даже высшие структуры партийного и государственного аппарата некоторых республик. У нас любят шуметь, кивая на узбекское дело, а я сегодня с уверенностью могу сказать, что наша Туркмения немногим отличается от Узбекистана. Может быть, масштабы не те, да направленность другая – воздух вместо газа и нефти по трубопроводам не прокачаешь, но и тут «воняет» так, что ни один Геркулес не расчистить эти Авгиевы конюшни.

– Для этого сюда и прислали армейского генерала? – Голубев не спускал глаз с лица министра, – положение такое сложное, что нужен человек со стороны, не из системы внутренних дел?

Генерал усмехнулся:

– ЦК решил, что я подхожу для этой роли, а я человек военный и иду туда, куда меня посылают. У нас мало времени, вы должны через тридцать минут быть в самолете. Вещи и документы с вами? – Он кивнул на портфель, который Голубев оставил у двери.

– Да, но мы только начали разговор.

– А вы используйте то, что получили на границе, – глаза министра напоминали стальные стержни, – можете от моего имени написать только то, что коррумпированность проникла здесь во все структуры власти – партийный и государственный аппарат, но мы намерены бороться с ней до конца. Я прошел суровую школу, воевал в ограниченном контингенте советских войск в Афганистане и привык выполнять поставленную задачу. Преступники, как бы высоко они ни сидели, рано или поздно окажутся в тюрьме.

Он наклонился и достал из-под стола черный дипломат:

– Тут некоторые документы. Я прошу вас доставить этот дипломат в ЦК, Яковлеву. Билет на самолет для вас куплен, – генерал вдруг приложил палец к губам и перевернул лежащий на столе лист бумаги.

«Главное – микропленка. Мой адьютант встретит вас в самолете. Делайте все, что он скажет.»

– Моя машина мигом домчит вас до трапа самолета. Ну, – он протянул Голубеву крохотный ролик, который тот сунул в пистончик, – доброго вам взлета и посадки.

Прапорщик, сидевший в приемной, увидя Голубева, поднялся и шагнул к двери.

– Распорядитесь о машине сопровождения, – распорядился генерал, пожимая руку журналисту, – и отметьте ему командировочное.

Капитан щелкнул каблуками.

– В следующий раз я отвечу на все ваши вопросы, – министр улыбнулся и, повернувшись, закрыл за собой дверь кабинета.

Министерская «Вольво» неслась, вслед за машиной с милицейской мигалкой, по осевой. Встречные машины шарахались в сторону и или прижимались к обочине. В салоне было прохладно, но у Голубева горело лицо и стучало в груди.Только сейчас, когда все происшедшее с ним вот-вот останется позади, он вдруг подумал о нереальности окружающего мира. Если бы это происходило где-нибудь в Латинской Америке или Африке, в то в такую сказку можно было бы поверить. Но он видел за окном проносящиеся мимо привычные лозунги на русском и туркменском языках: «Партия – честь и совесть нашей эпохи!» «Партия и народ едины!», а перед глазами стояли бьющийся в руках майора Воронова черный ствол автомата и скачущие по полику машины золотистые гильзы. Картина была такой явственной, что он почувствовал горьковатый запах горелого пороха и скривился. И сейчас – министр внутренних дел республики вел себя так, словно был в окружении врагов. Советский генерал, на территории Советского Союза!? Это было что-то запредельное. Может же быть, что они все больны? Собралась группа параноиков в военной форме, которые хотят помешать Горбачеву осуществить демократизацию страны и специально нагнетают напряженность, чтобы ввести в государстве военное положение. А он, известный журналист Голубев, используется ими, как приманка, запал в бомбе, готовой уничтожить только-только нарождающийся мир добра и справедливости. Он незаметным движением тронул крохотный патрончик, лежащий в его пистончике. Интересно, что же там за информация и почему ее надо передать Яковлеву? Пожалуй, это единственное, что успокаивало его. Этот невысокий, толстенький человек, больше похожий на дьячка из небольшой русской церкви, чем на секретаря ЦК, внушал ему доверие.

Машина, визжа тормозами, повернула к зданию аэропорта и, через проезд для членов правительства, вынеслась на летное поле. Голубев увидел вереницу пассажиров, тянущихся под заходящим, но еще нестерпимо жарким солнцем, к трапу и обрадовался.

« Еще немного поплаваю в собственном поту, – подумал он, – а там самолет взлетит и прощай знойная Туркмения.»

«Вольво» медленно подрулила к трапу, прапорщик поправил кобуру и вышел из кабины. Он дошел с Голубевым до контролера и, протянув тому билет журналиста, веско обронил:

– Распоряжение министра внутренних дел.

Мужчина в грязном синем кителе внимательно посмотрел на журналиста, потом взглянул на двоих офицеров милиции, вышедших из сопровождавшей машины и, придержав рукой, шагнувшую на трап женщину, сказал:

– Проходите.

Прапорщик пожал Голубеву руку и ткнул пальцем за спину: