Литмир - Электронная Библиотека

Сегодня во время обеда я видел, как люди застыли на месте, так и не притронувшись к еде. Я тоже почти ничего не ел, видя, что три четверти тарелок остались нетронутыми.

Несмотря на относительно неплохое самочувствие, я знаю, что долго не протяну. Смерть уже во мне.

Икс-107с только что вошел в комнату. Он бледен. Опустился на койку. Сказал, что полчаса назад умерла П. Он оставался с ней до конца. Они говорили и обо мне.

— Она была хорошей женой, — сказал Икс-107с.

10 октября.

Седьмой уровень скоро прекратит свое существование. Я снова был в обеденном зале. Он похож на поле битвы, только не видно раненых.

Радио молчит. Вероятно, его работники мертвы.

Несколько минут назад скончался Икс-107с. Я вижу, как он застыл на койке, там он и останется. Никто не придет и не унесет его. А я слишком слаб, чтобы вытащить его в коридор. В бреду он говорил совсем мало. Но сегодня после обеда он подозвал меня и показал на свой мундир. Я снял его с вешалки и принес ему. Он достал из нагрудного кармана записку, прошептал:

— …в твой журнал…

Это стихи. Без рифмы и ритма. Я переписываю их, выполняя его просьбу, хотя и не вижу в этом смысла. Все равно никто не прочтет. Вот они:

Когда я был маленьким, я наблюдал, как моя сестренка строит замок из игральных карт.

Карты хорошо держали друг друга. Тихо! Не двигайте стол!

И вот он, замок — какой высокий и красивый!

Но я был скверным ребенком. Я стал сильно дуть на него.

Мне хотелось увидеть, как он рассыпается.

Я хотел уничтожить то, что с такой радостью построила она.

Один сильный выдох — и все рассыпалось.

Все.

Когда я вырос, я узнал, что люди строят дома не из картона.

Кирпич, дерево, бетон и сталь.

Я мог дуть сколько угодно.

Но даже за тысячу лет ничего не случилось бы с ними.

Но на этот раз я «дунул» что надо. Техника помогла.

Блеснула молния…

И все рассыпалось: кирпичи, дерево, бетон и сталь.

Бомбы сдули все.

Давай опять играть в карты, чтобы развалить мир

В этой карточной игре атомы будут козырями или тузами.

Все очень просто.

Надо лишь нажать кнопку, совсем легонько.

И все исчезнет: дома, фабрики, церкви, школы и статуи.

Как замки, построенные из игральных карт.

Никогда не подумал бы, что Икс-107с способен написать такое. Что он этим хотел сказать? Хотел объяснить, почему он нажал кнопки? Пытался оправдаться? Неужели он испытывал чувство вины? Меня это удивляет. Никогда я не замечал за ним ничего подобного.

А в общем-то, кого это все интересует?

Меня. Он был хорошим товарищем.

11 октября.

Я совсем обессилел. Надо бы хоть немного поесть… С трудом добрался до обеденного стола. Но есть не мог: вид и запах разлагающихся трупов заставили меня отказаться от этой затеи. Я сел и стал ждать, надеясь, что придет еще кто-нибудь, с кем можно обмолвиться словом. Но никто не пришел.

Сегодня я не видел ни одной живой души. Может, оно и лучше. Значит, я последний живой. И буду последним, кто умрет. Единственный, умирающий в одиночку.

Вся нелепость в том, что седьмой уровень погибает от атомной энергии, предназначенной для мирных целей. От реактора, поставленного на службу жизни. В этом есть что-то несправедливое. Было бы логично воздать нам той же мерой: «Око за око, зуб за зуб!» Или точнее: «Бомба за бомбу!» А нас убила мирная невинная установка.

Бог сыграл с нами злую шутку: «Вы убили всех военным атомом, сами умрете от мирного!».

Возможно, что Бог рассуждал чисто по-христиански, и любовь к ближнему побудила его к этому шагу: «Вы убивали ядерными ракетами, а я помогу вам перейти в другой мир с помощью мирного ядерного реактора»

О чем это я? Бог? Реактор? Мне холодно и в то же время бросает в жар. Я, наверное, лягу. До своей койки я еще доберусь. На нижней лежит Икс-107с.

12 октября.

Чувствую, что умираю. Хорошо, что взял в постель дневник. Кое-что еще смогу записать. Силы оставили меня. Ничего больше не ощущаю, кроме боли. Надо отдохнуть.

Я умираю, и мир умирает со мной. Наверное, я последний из вида «гомо сапиенс»… Да, действительно… «человек разумный»!..

Здесь тихо. Не с кем обмолвиться словом. Ни один солдат не умирал на поле боя так одиноко, как я. Ведь, умирая, он мог думать о товарищах, семье, людях, за которых он умирал или же думал, что должен за них умереть. Я же ни за кого не умираю, потому что мертвы все. Никого не осталось в живых ни в моей стране, ни в стране врага. Ни на поверхности, ни на седьмом уровне…

Говорят, каждый умирает в одиночку. Есть разница, как умереть: в одиночку или в окружении семьи. Мне хотелось бы в окружении.

Все отдал бы, чтобы не быть сейчас одному. Отсюда я могу видеть лишь настенные часы.

Да, я могу еще слушать музыку. Если удастся дотянуться рукой до включателя. Удалось!

Звучат аккорды «Героической симфонии» Бетховена. Чудесная музыка. Нравится и сейчас. Она еще человеческая или уже божественная? Если реактор будет работать, ей звучать еще годы и годы. Запись ведь идет по кругу. Через две недели, когда меня уже не будет, эта симфония прозвучит снова. Через двадцать четыре дня опять. Потом через тридцать шесть… Потом… А там, наверху, солнце будет вечно стремиться с востока на запад, и некому будет глядеть на него.

Умираю, и человечество умирает со мной. Я и есть это умирающее человечество. Но музыка пусть остается. Не знаю зачем, но хочу, чтобы она осталась. Пусть хоть что-то останется!

Меня выворачивает наизнанку. Страшная слабость. Едва держу ручку.

Хочу быть в ясном сознании до конца. Как в том кошмарном сне. Хочу. Во имя моей воли, во имя воли человечества. Я последнее живое существо на земле Будет ли вечной музыка? Я буду слушать ее пока смогу. Нет сил.

Наверное, я спал. Стрелки на часах двигались слишком быстро. Сейчас 16.00. Музыка продолжается. И, думаю, не умолкнет вовек.

Мне это не нравится. Я умираю. Почему после меня должно что-то остаться? Почему именно музыка? Кому ее слушать? Я остановлю ее.

Нет, не хватает сил, чтобы дотянуться до кнопки. Ирония судьбы! Что ж, пусть крутится лента.

Понимаю, что скоро не смогу писать. А так хотелось бы! Это ведь моя единственная связь с — с чем?

Свет солнца! Еще есть солнце?

Уже не вижу, сколько там на часах. Но еще не совсем темно…

Вот! Теперь все потемнело.

Я больше ничего не вижу.

Друзья… люди. мама… солнце… я… я…

Перевод с английского А. Карамык

34
{"b":"184422","o":1}