Его команды?

«Не помню».

Это подождёт. Больше заинтересовало сказанное Брисом о годах.

«И это подождёт».

Брис, оказывается, времени даром не терял. Он распотрошил вещмешок, прикрученный к багажнику мотоцикла, и плотоядно постанывал от одного взгляда на те продукты, которые обнаружились. К чему он и вернулся после краткого диалога с Леоном — к постаныванию, естественно. На возмущённого его выразительными стонами Вика он почти не обращал внимания. Почти — потому что Брис то и дело поглаживал кожу у локтя, куда долбанул его сокол. «Вик сначала не узнал меня и кинулся тебя защищать», — объяснил Брис позже.

И всё же, несмотря на внешнее нетерпение, Брис оказался в определённой степени сдержанным: издав вопль при виде круглого чёрного хлеба, отрезал от него тонкий ломтик. Сваренное вкрутую яйцо (Леон испытал тёплую благодарность к хозяйственному Костику — и любопытство: что же Костик ещё напихал в мешок?) он сразу облупил, но прежде чем есть, долго и блаженно принюхивался к нему. Да так жадно, что не выдержал Вик: помогая себе в прыжках растопыренными крыльями, он быстро очутился на кисти бессовестного бандита, шурующего в собственности его хозяина (Брис быстро натянул на кисть рукав) и разинул клюв. Мягкие бело–жёлтые кусочки так аккуратно отправлялись в глотку птицы, что Леон невольно подумал: для Бриса кормить птицу — привычное дело.

— Кофе! — счастливо провозгласил Брис. — Господи, какой аромат!

— Ты бы сел нормально да спокойно поел, — посоветовал Леон, осторожно пробуя встать на ноги. Странно, он совсем не чувствовал боли.

— Явился из преисподней — и туда же, командовать!

— Сначала говорил о царстве Аида, теперь — о преисподней. О чём ты мне всё время намекаешь, говори прямо!

— Не ори. Если хотим в этом тихом местечке, должны сидеть ниже травы, тише воды. И сядь. С ногами твоими я поработал — сам‑то что, разучился? А насчёт преисподней… — он поколебался — и пожал плечами: — Хочешь сказать, ничего не помнишь? Коротко: года три назад (я тут, как Робинзон, дни по палочкам считаю) по твоей милости попали в здоровую передрягу. Драчка была приличная, половина команды полегла. А перед тем как нас разбросало, я видел, как ты погиб. Представь мой шок сегодня, когда я понял, что ты живой и Вик при тебе. Честно говоря полон самых светлых надежд и самых сумасшедших иллюзий.

— Подожди с надеждами и иллюзиями. — Леон отвернулся. Он явно знал этого человека и знал с хорошей стороны. К тому же Брис (Леон опасливо пошевелил ступнями), кажется, каким‑то образом исцелил ему ноги. Ему доверял и Вик. Леон обернулся к Брису. Тот выжидательно смотрел на него. — Нас теперь двое. И так будет до определённого момента. Не так ли?

— Угу, — подтвердил Брис, любовно рассматривая бутерброд из разрезанной поперёк булки, щедро намазанной перцовой пастой и украшенной солидным пластом ветчины. Вик на его плече вдохновенно терзал какую‑то тёмно–розовую полоску — видимо, Брис поделился с ним.

— В таком случае ты должен крепко усвоить следующее, — Леон глубоко вздохнул, — я не понимаю, как здесь могло пройти всего три года со времени моего исчезновения. До последних двенадцати лет, которые я помню, я был бродягой без рода и племени. Меня только случайно подобрали в настоящую семью. Я стал мужем и отцом. Вёл дневник. Судя по тому, что писал в нём о себе, представлял собой типичного подкаблучника у собственной жены. Всё, приведшее меня сюда, началось с того, что некий Фёдор Ильич объявил себя моим сослуживцем и почти подарил моей семье старинное зеркало. Как это ни странно звучит, в зеркале я дважды видел странные вещи. Вчера ночью зеркало разбилось, за мной гналось какое‑то… существо, а моя дочь исчезла.

— У тебя… дочь?.. — медленно сказал Брис. На его лице, будто он следил за чем‑то неспешно поднимающимся в небо, проступало странное торжественное выражение.

— Я не досказал. Я ничего не помню. Я не помню времени, когда был здесь. Не помню времени, когда был бродягой.

— У тебя дочь. Ошалеть с вами можно! Ты и правда ничего не…

— Правда.

— Ну и… Ну и попали мы в заваруху–заварушечку! — протянул Брис, обиженно посмотрел на бутерброд и вдруг просиял и сунул его в широко открытый рот. Не совсем внятно, но старательно он сказал: — Плевать! Живём один раз (твой случай не в счёт — ты у нас вообще счастливчик!) — а хорошей ветчины я век не видал! Я так понял, теперь мне надо будет тебе всё в подробностях рассказывать?

— Необязательно. Многое вспоминается само собой. Особенно действия. Не возражаешь если я буду просто спрашивать?

— Нет. Слушай, у тебя в термосе кофе…

— Дуй не жалея… По–моему, мне там набросали несколько пакетов — и молотого, и растворимого… Брис, ты сказал — оставшихся в живых разбросало. Несколько лет назад. Неужели за это время вы не нашли друг друга?

— Дикая тварь из дикого леса… Ты и в самом деле ничего не помнишь, если спрашиваешь об элементарном. Не рычи. Больше отвлекаться не будем. Итак, в этом городе действуют разные временные уровни. Зазеваешься — попадёшь в другое время. А если сокола при тебе нет, считай — пропал. Нас заманили в ловушку — в такое место, где время, мягко говоря, взбесилось и вело себя соответственно. Пока мы представляли собой целое и несли вокруг себя собственное время, всё было ничего. Я думаю даже, что вмешательство конкретного времени начало воздействовать на хаотическое состояние ловушки. А потом была атака. В первую очередь ублюдки целили по птицам. Затем я увидел, как тебя буквально изрешетили, ты стал падать. Угол дома, возле которого ты был, от подложенной взрывчатки обвалился на тебя. Между прочим, насчёт взрывчатки у меня есть сомнения… Результат: команда блуждает в разных временных уровнях, за каждым идёт охота. А поскольку город изолирован от мира барьером времени, помочь нам никто не может. Ведь мы были лучшими. А кто сунется в местечко, где облажались лучшие?.. Слышь, Леон, у меня, кажется, совесть проснулась. Ты уж извини, что похозяйничал в твоём мешке. Просто не удержался… Что ты ещё хочешь узнать?

— Ешь–ешь, всё нормально. Не знаю, что мне хочется ещё узнать. Вопросов много. Но представление складывается, что начинать надо не с вопросов. Я ошибусь или нет, если решусь на поиск команды?

— Вежливый какой стал… А тебе и решаться не надо. Ты уже влип в это дело. Герою–одиночке с этим городом не справиться.

— Брис, ты не пробовал искать ребят?

— Без проводника смысла нет, верно, Вик? — Брис нежно погладил оперение птицы, оставив тщательную упаковку мешка с продуктами. Сокол нахохлился, а Брис заметил: — Странное у него оперение, жёсткое…

Продолжение 1 главы.

Все трое резко обернулись на звук ниже места, где сидели, — из развалин дома, примостившегося на спуске с холма.

— Что это…

— Чёрт, не догадался перетащить тебя к мотоциклу, — пробормотал Брис, поспешно сгребая в бережные объятия мешок и пятясь назад.

Песок шелестел и поскрипывал под множеством грузных колёс. Тишина отяжелела, будто сосуд с голосами, звенящими в набухшем присутствием воздухе.

Ссутулившийся Вик, торопливо подпрыгивая, перебрался на плечо Леона.

ОНИ тоже были на мотоциклах — на чудовищно огромных машинах. Они подъезжали, как осы — лепясь друг к другу; смотрели, как волки, — лица жили только кожей вокруг глаз за большими мотоциклетными очками, морщась, как будто прищур давал возможность резче сфокусировать взгляд на изучаемом предмете. Нижняя часть мёртво застыла восковой маской.

Седое солнце медленно спускалось за город, и первые сумеречные тени обозначили гротескно–жестокую пустоту лиц, словно отдельно плывущих в пространстве. А солнце всё ещё напоминало о себе чёрным туманом, бархатно скрадывающим поверхности земли, да убогими серыми руинами, которые нелепыми жалкими обрубками торчали, напоминая о разрушенном кладбище.

И Леон, неохотно поддаваясь холодному умиротворению, вдруг замер, не в силах оторвать взгляда от колдовской картины: глаза на лицах внизу, будто лампы на фотоэлементах, постепенно наливались изнутри прозрачно–аквариумной зеленью.