От смертельного испуга у него замерло сердце: билета не было. Он искал его, искал и среди денег, но не находил.

Мальчик судорожно рылся в карманах, но и там не было, а глаза его тем временем не отрываясь смотрели на маленький листок с пятью номерами: 17,85,39,73,45.

В столовой зашумели, все встали, и он убрал кошелек в карман.

— Ну, выпал какой-нибудь? — торопил Михай Шандор.

Но Миши не мог ответить, он точно онемел.

К счастью, все пошли к выходу, и он, смешавшись с остальными, убежал, скрылся от глаз Михая Шандора. Он не мог быть ни с кем, ему показалось, что он сейчас задохнется среди этих веселых, смеющихся, жующих гимназистов, и он бросился в первый же двор, где никого не было.

Позднее он поднялся на третий этаж, но не посмел войти в комнату, а спрятался в коридоре. Его трясло как в лихорадке. Он не мог даже вспомнить, его это были номера или нет, а когда вдруг вспомнил, неописуемый ужас и боль пронзили его насквозь.

Урок географии проходил не в классе, а в кабинете естествознания на третьем этаже. Поэтому утром не надо было спускаться по длинной лестнице. Однако расстроенный, убитый горем, Миши все же опоздал на несколько минут. Он скверно спал ночью, едва задремав, просыпался от тревожных мыслей — никак не мог понять, куда задевался лотерейный билет. Это было просто непостижимо. Встал он вялый, с тяжелой головой, но свежая, ледяная вода, которой он умылся, немного его освежила.

Гимназисты в кабинете тихонько жужжали, и он быстро занял свое место на первой парте. Миши молчал, притаившись, стараясь не привлекать к себе внимания. Истерзавшись за ночь, он осунулся и побледнел как полотно. Урок, да и вообще учение не шли ему на ум. Едва живой от страха, он не знал даже, какие учебники взял с собой.

Орци восседал на кафедре, повернувшись лицом к классу. Он, кривляясь, рассказывал что-то, мальчики слушали развесив уши и негромким приглушенным смехом встречали каждое его слово.

— Ты гюма-а-анный человек… — протянул Орци, подражая старому преподавателю географии, которого обычно все передразнивали, но никто не делал этого так мастерски, как Орци; уронив на грудь голову и по-стариковски моргая глазами, он повторил тонким гортанным голосом: — Ты гюма-а-анный человек, милый мальчю-юган…

Гимназисты дружно смеялись, не спуская глаз с Орци. Хотя голос его и тонул в общем шуме, все видели, что он изображает старого географа, и к тому же очень забавно, а это дело рискованное: учитель в любую минуту может показаться на пороге.

Потом Орци перешел к одной из хорошо известных шуток, рассказу об Египте; преподаватель географии был когда-то гувернером в графской семье и ездил со своими воспитанниками в Египет, поэтому на каждом уроке заводил речь об этой стране.

— Когда я ездил в Египет, — прошамкал по-стариковски Орци, — я видел там двух огромных, отвратительных птице-крокодилов… (Мальчики заливались смехом.) Одно из чудовищ разинуло пасть, а я схватил одностволку да как всажу в него две пули!

Все смеялись, негромко вскрикивая и повизгивая от восторга. Сидящие перед кафедрой наклонились вперед, сидящие позади легли животами на парту, чьи-то головы почти касались Орци, который продолжал, понижая голос, но все оживленней жестикулируя:

— А я палю из ружья — пиф-пиф, угодил одному чудовищу в правый глаз, оттуда пуля рикошетом попала в левый глаз второго крокодила, вылетела из него — и рикошетом в правый глаз первого крокодила; словом, милый мальчюган, я пиф-пиф — и одним духом выбил у обоих птице-крокодилов все четыре глаза.

Мальчики хохотали, прямо надрывались от смеха; сидевшие на задних партах подкрались поближе к кафедре, и все смотрели в рот Орци. А он вдруг прервал рассказ и другим тоном, но по-прежнему копируя старого учителя, проговорил:

— Ах, милый мальчю-юган, вы все наглый народ, совсем обнаглели.

Эта шутка имела наибольший успех, ведь не проходило ни одного урока географии, чтобы гимназисты не слышали, да к тому же не раз, что они «наглый народ».

— Господин учитель, а не приснилось ли вам это? — раздался голос с последней парты.

— Наглец! — напустился на одноклассника Орци. — Тебе не место среди порядочных людей. Подойди сюда и встань возле меня!

Тут уже и Миши не смог удержаться от смеха. Словно внезапно проснувшись, он откинулся на спинку парты и, открыв рот, зажмурившись, рассмеялся.

Между тем в кабинет вошел учитель и с трудом взобрался на кафедру. Гимназисты моментально расселись по местам, а Миши все продолжал смеяться, не закрывая рта и склонив к плечу голову. Он уловил какое-то движение в кабинете, но, утомленный долгим плачем и ощущая боль в пустом желудке, сидел, похохатывая.

Наступила тишина; он, наконец опомнившись, провел рукой по лицу, волосам, почесал в затылке, зевнул, и глаза его наполнились слезами, но тут с кафедры донесся голос, на этот раз уже самого учителя:

— Михай Нилаш!

Точно гром грянул над головой мальчика. Он не в силах был подняться с места. Так долго сидел не шевелясь, что по кабинету пробежал тревожный шумок, и все взоры обратились к Миши.

Тогда он, смертельно бледный, встал и поднял на учителя свои колючие черные глаза. Щеки у него ввалились, а строгие упрямые брови, как два маленьких натянутых лука, нацелились на учителя.

Вызванному ученику следовало, не дожидаясь приглашения, выйти к доске, на которой висела карта Франции, и рассказать заданный урок. На Миши с двух сторон испуганно и удивленно поглядывали Гимеши и Орци. Гимеши вышел из-за парты, чтобы пропустить его. Тогда Миши, спотыкаясь, неверным шагом поплелся к доске и встал перед картой.

— Ну, милый мальчю-юган, что же задано на сегодня?

Миши молчал. На мгновение он зажмурился, и сразу у него закружилась голова. Боясь упасть, он широко раскрыл глаза. Потом робко повернулся к карте, и перед ним из тумана выплыла Франция, напоминавшая пестрый платок. Его кружевные уголки опускались в море, и коричневое пятно гор растекалось направо к южным морям.

— Так вот, Франция… — заговорил учитель. — Что это за страна? Ландшафт ее разнообразен: на востоке горы, на западе равнины, не правда ли? На юге… А что на юге? Как называется этот большой горный массив на юге?

Гимназисты внимательно слушали. Никто не понимал, почему Миши молчит, точно немой.

Он молчал, теперь уже сам не зная почему. Ему постепенно припомнился прошлый урок, который он слушал не очень внимательно, но все-таки нашел на карте Пиренеи, вспомнил перевал Ронсе… «Ронсевальский, Ронсевальский», — повторил он про себя.

— Эти высокие горы отделяют Францию от Испании. Где же можно их перейти? По какому перевалу? Рон… Рон… Ронсевальскому перевалу…

«Ронсевальскому, Ронсевальскому», — твердил про себя Миши.

Маленький старичок, розовощекий и седой как лунь, такой сухонький, словно жизнь высушила его в своей раскаленной печи, ни с того ни с сего, как обычно, вспылил:

— Эх, милый мальчю-юган, да ты же наглец…

Но тут он спохватился, что стоящий перед ним маленький наглец все же сидит за первой партой, а старый учитель, бывший гувернер графских отпрысков, привык уважать всякие авторитеты. Сожалея, что сгоряча сказал лишнее, и желая исправить положение, он поднялся со стула и, подойдя к карте, принялся слово в слово повторять то, что объяснял на предыдущем уроке. Это заняло добрых четверть часа. Миши твердил про себя те названия, которые собирался упомянуть учитель: горный хребет Юра, Кот-д'Ор и плато Лангр… Арденны, Севенны… Все это всплывало в его памяти, но он упрямо сжимал губы и не мог выговорить ни слова.

— Вот здесь Орийак, — продолжал учитель, — где не так давно, в 1852 году, дорожный рабочий открыл очень интересное древнее захоронение, относящееся еще к доисторической эпохе. Вместе со скелетом человека были найдены кости вымерших древних животных: пещерного медведя, гиены, льва, мамонты, носорога; следовательно, человек уже жил в ту эпоху, когда существовали эти животные…