— Как, по-твоему, мог Тревор Чейз убить Эбигейл Уинтертон?

Джайлз искренне удивился моему вопросу.

— Честно говоря, нет. Никогда не считал, что Тревор способен на убийство. — Он помахал в воздухе правой рукой. — Я знаю, что каждый может убить и убьет при определенных обстоятельствах. Но Тревор, несмотря на все свои пагубные наклонности, никогда не производил на меня впечатления убийцы.

— А мог он убить, чтобы избавить себя от неминуемого позора?

— Ты имеешь в виду его прошлое? — спросил Джайлз, и его лицо сразу потемнело.

— Да, — ответил я, пристально наблюдая за ним.

— Послушай, Саймон, — начал Джайлз и подался вперед всем телом. — Тревор, конечно, из кожи вон лез, чтобы добраться до меня, но я все равно считаю, что он безвреден. Он, несомненно, расстроился бы, если вся деревня узнала о его прошлом, но для него это не означало бы конец света. Он бы продал бизнес или просто переехал вместе с магазином в другое место. Кроме того, он не испытывает финансовой нужды. Ничто не держит его в Снаппертон-Мамсли, но, похоже, ему здесь нравится. Я не думаю, что у него был достаточно весомый мотив, чтобы убивать Эбигейл Уинтертон.

— Даже если она его шантажировала? — уточнил я, чтобы все выяснить до конца.

— Даже в этом случае, — ответил Джайлз твердым и уверенным голосом.

— Тогда я вот что спрошу. На днях я подслушал ваш разговор у Тревора в магазине. То, что я услышал, очень походило на угрозу. Тебе и Эбигейл Уинтертон.

Джайлз задумался, вспоминая инцидент. Затем его лицо прояснилось, и он рассмеялся:

— Ах вот ты о чем, Саймон! Но это же скорее в пользу Тревора, а не против него. Он уже говорил мне, что Эбигейл требует с него денег, а он отказывается платить ей. Она раскопала что-то из его прошлого, что-то грязное. Это случилось сразу после окончания университета, на его первой работе. Тревор, конечно, не рассказал мне, что именно там произошло, но ясно, что это был какой-то скандал. Вот Эбигейл и требовала с него денег за неразглашение. Но он послал ее куда подальше. — Джайлз выжидательно посмотрел на меня, но на моем лице не дрогнул ни один мускул. — Тревор решительно отказался давать ей какие-либо деньги, — повторил Джайлз, поскольку я продолжал молчать.

— Тогда в чем был смысл его фразы, сказанной тебе у него в магазине? Я уже ничего не понимаю.

Джайлз отвернулся, затем снова посмотрел на меня, вложив в этот взгляд все свое обаяние.

— Что ж, Саймон, мне пора признаться кое в чем. Помнишь ту пьесу, что я написал для нашего театрального общества? Так вот, я писал ее вместе с Тревором, а когда представил на заседании комитета, ни слова не сказал про то, что у меня есть соавтор.

— И Тревор требовал, чтобы ему воздали должное? — спросил я. Так, значит, — Джайлз все-таки охотник за славой.

— Да, — ответил он. Он услышал холодок в моем голосе и выпрямился на стуле. — Я знаю, что поступил бесчестно, Саймон, можешь поверить мне, я жалею об этом. Но когда я рассказал матери о пьесе, что-то нашло на меня. Она так обрадовалась, когда узнала, что я что-то написал. Я пытался рассказать ей про Тревора позже, но она уже вбила себе в голову, что ее ненаглядный сынок — талантливый писатель, и было бесполезно доказывать ей что-либо. Вот так я и пустил все на самотек. — Искреннее раскаяние в его голосе немного смягчило мое разочарование. — Сегодня, когда мы пришли домой, — продолжал Джайлз, — я во всем признался матери. Честно говоря, она восприняла все лучше, чем я ожидал. Хотя ей очень не понравилось, что я снова общаюсь с Тревором.

— Могу понять твое стремление избежать ссор с матерью, Джайлз, — сказал я сухо. — Но нельзя просто так присваивать себе чужие заслуги. Во всяком случае, если ты хочешь и дальше работать у меня.

Не важно, как сильно он мне нравился, но он совершил самый страшный грех в писательской среде, и я не мог позволить ему поступить так же со мной.

Либо Джайлз был талантливым актером, настоящей потерей для лучших театров Уэст-Энда, либо он действительно боялся потерять мое мнимое покровительство и свою работу. Он встал, вперив взгляд в пол.

— Пожалуйста, Саймон, прошу тебя, дай мне еще один шанс. Я обещаю, что такого больше не повторится. Я и с Тревором помирюсь. Поверь, я понял свою ошибку. Ну пожалуйста!

Я вложил в голос всю угрозу, на какую был способен.

— Если я когда-нибудь обнаружу, что ты поступил со мной бесчестно, то, уверяю, тебе не понравятся последствия.

Джайлз поежился. Он смотрел на меня широко открытыми глазами. Может, я все-таки зашел слишком далеко? Я уже и забыл, что могу быть очень страшным, когда сам того пожелаю.

— Ну что ты, Саймон, никогда. — Голос его слегка дрожал. Затем он успокоился и добавил твердо: — Не сомневайся во мне, Саймон, такое больше не повторится. Клянусь.

— Тогда тебе лучше вернуться к работе.

Губы его расплылись в счастливой улыбке, и он принялся за дело.

Я решил, что стоит оставить его в кабинете одного. Пусть парень соберется с мыслями. Ему надо обдумать наш разговор, да и мне, признаться, тоже. Кроме того, чтобы хорошенько во всем разобраться, мне пока стоит держаться от него подальше.

— Да, почти забыл, — сказал Джайлз и протянул руку, чтобы взять рюкзак. — Я заходил сегодня на почту и забрал для тебя письма. — Он извлек пачку разных конвертов. На тот момент я не был готов отвечать на корреспонденцию, поэтому я сказал ему, что прочту все после прогулки.

Я снял шляпу с вешалки, надел солнцезащитные очки и вышел на улицу. Вместо того чтобы пойти по Хай-стрит к центру деревни, я, свернув в противоположном направлении, миновал несколько коттеджей, что стояли позади моего собственного дома. Я направился по тропинке, что вела к окрестностям деревушки. Несколько раз я уже гулял там по ночам, и сейчас мне было интересно, как местность выглядит в дневном свете.

Перелезая через забор, я завис ненадолго, чтобы найти опору. Тропа вилась по кромке леса и уходила в поле, поросшее сочной травой и яркими цветами. Когда-то ее использовали пастухи, чтобы перегонять скот с одного пастбища на другое, но тепбрь она пустовала в тишине летнего зноя, хотя солнце уже затянула дымка облаков и воздух был заметно прохладнее, чем вчера. Я принюхался к ветру. Неужели сегодня будет долгожданный дождь? Лето выдалось жаркое и сухое. Очень хотелось надеяться, что это нетипично для Англии. Нестерпимой жары мне хватало и в Хьюстоне.

Дальше я шел медленно, вдыхая ароматы леса и полевой травы, прячась в уютной тени деревьев, возвышавшихся слева от меня. Спокойствие окружающего мира могло бы заворожить кого угодно, кроме разве что такого непоседы, как я.

Вздохнув, я продолжил путь, и мысли мои снова вернулись к убийству Эбигейл Уинтертон. Какую бы жалость я ни испытывал к покойной — мне сразу вспоминались книжная полка в ее спальне и потрепанный томик Дафны Дипвуд, — она все равно казалась ядовитым пауком, который ловил невинные жертвы в свои сети, чтобы тянуть из них соки на протяжении многих лет.

Так какая же из жертв в итоге восстала против нее? Какая из них потеряла наконец терпение и ответила насилием?

Если у Эверарда Стивенса был стоящий мотив, то он вполне мог убить Эбигейл Уинтертон. Ну или на худой конец отдать приказ совершить это злодеяние своему звероподобному слуге. Саманта Стивенс также показалась мне человеком, у которого на пути лучше не становиться. Она со своим муженьком могла бы составить отличную команду, да вот беда, они не верили друг другу ни на йоту. Не удивлюсь, если кто-то из них в ближайшем будущем скоропостижно покинет этот мир.

Да, Стивенсы определенно могли пойти на убийство. Но какой мотив мог толкнуть их на такие решительные действия? Саманта Стивенс очень скучала по Лондону, откуда уехал ее муж, а леди Прунелла Блитерингтон на пару с Эбигейл сделали все, чтобы ей не досталось никакой власти в Снаппертон-Мамсли. Но была ли она настолько этим расстроена, чтобы физически устранить одно из препятствий со своей дороги?