Мы, наконец, оказались перед Герни Охотником, и он не выглядел тем маленькая, истощенным существом, известным мне по Крысиной Аллее. Тот Герни был старше на многие столетия, потерявший себя, свою власть за время безжалостного вторжения человека и его цивилизации, пронесшейся по бескрайним зеленым землям Англии. Этот же был Сущностью и Властью, богом природы в зените своего могущества и ее составной частью, и его широкая волчья усмешка ясно давала понять, что мы здесь исключительно с его дозволения. Мы были в его власти. У него была, как и прежде, приземистая и уродливая фигура, с изящной мускулатурой хищного зверя, но его плотное тело светилось примитивной мощью и божественным могуществом. Огромные козлиные рога круто загибались от низких бровей его огромной львиной головы, а в глазах стояла горячая ликующая злоба каждого хищника, который когда-либо существовал.

В нем были сила и живучесть, горящие как костер, и, лишь при одном виде его становилось ясно, что он может бежать без устали весь день и всю ночь и голыми руками разорвать добычу в конце охоты. Его темно-медная кожа была покрыта волосами такими жесткими, что напоминали звериный мех, а вместо ног были копыта. Он был Герни и Паном и смехом в лесах. Волынщик в воротах рассвета, и нечто с окровавленным ртом над бесчисленными убитыми. Его решительная улыбка показывала острые, тяжелые зубы, созданные рвать и ранить. От него пахло потом, дерьмом и звериным мускусом, и как раз в тот момент, когда мы смотрели, он небрежно мочился на землю, и острый кислый запах беспокоил зверей вокруг. Они тревожно шевелились и топтались. Их бог метил свою территорию.

Это был не тот Герни, которого я знал или ожидал увидеть, и я боялся его. Его жирный специфический запах будил во мне старые забытые инстинкты. Я хотел драться с ним, бежать от него или упасть ниц и поклоняться ему. Я был далек от дома, в чужом месте, и каждой клеточкой тела я знал, что никогда не должен был приходить сюда. Это был Герни, дух охоты и возбуждения от преследования, грубая животная сила, которая неизбежно порождает грубую неукротимую страсть, капая красным с зубов и когтей. Он был бурлением лесов и триумфом сильного над слабым. Он был всем, что мы оставили позади, когда мы вышли из лесов, чтобы стать цивилизованными.

И я рассчитывал явиться сюда, чтобы обмануть или запугать его в своих интересах? Должно быть, я рехнулся.

Герни Охотник сидел с величественной насмешкой на огромной иззубренном Троне, слепленном из старых выцветших костей. Шкуры и скальпы висели на расстоянии вытянутой руки от Трона, некоторые из них — с еще стекающей свежей кровью. Были также комплекты зубов и когтей, подарков и трофеев прошлых охот, слишком много, чтобы сосчитать. Сьюзи неожиданно нагнулась к моему уху — что-то прошептать, и я чуть не выскочил из кожи. Лицо ее как всегда было непроницаемым, а голос — обнадеживающе ровным.

— Марселлус и Ливия, по-моему, слишком просто нашли дорогу сюда, — пробормотала она. — И ни один из местных, кажется, не удивлен и не шокирован их появлением. Человек подозрительный мог бы подумать, что они здесь бывали прежде. Знаешь, на мой взгляд, еще не слишком поздно, чтобы застрелить или взорвать что-нибудь, что движется, во время нашего достойного, но поспешного отступления.

— По-моему, «слишком поздно» закончилось, когда мы вошли в лес, — сказал я спокойно. — Поэтому давай оставим убийство и погром как последний шанс. Кроме того, вряд ли мы можем рассчитывать на помощь Герни, расстреливая его Двор.

— Я не глухая, знаете ли, — подхватила Ливия. Так случилось, мы с мужем бывали здесь прежде, много раз.

— Да, — сказал Марселлус. — Много раз. Мы давно знаем бога Герни, а он знает нас.

— Мы, видите ли, были проданы в рабство не за деловые долги, — сказала Ливия с по-настоящему неприятной улыбкой. — Это, скорее, было связано с природой нашего бизнеса.

— Мы продавали Герни рабов, — произнес Марселлус оживленно. — Покупали их совершенно официально, на рынке, а потом доставляли сюда, в дикий лес, чтобы они были добычей для божественной Дикой Охоты. Видите ли, они действительно очень любят преследовать человеческие жертвы. Частично — из мести за вырубку лесов под строительство поселений, ферм и городов, но главным образом — потому что никто не бежит лучше или отчаяннее загнанного человека. Некоторое время все шло хорошо. Мы удовлетворяли спрос — за подходящую цену, Двор наслаждался своими Охотами, и все были счастливы. Ну, кроме рабов, конечно, но кого интересуют рабы. В этом суть. Но одной холодной зимой случилась отчаянная нехватка рабов, и цены подскочили до неба. И поэтому мы с Ливией начали похищать людей прямо с улиц. Никого заметного или того, кого могли потерять, — только слабые, глупые и бедные.

— Только они пропадали, — сказала Ливия. — Но кто-то поднял шум, всегда найдутся назойливые люди, сующие нос, куда не надо, и к делу подключились Легионеры. И они поймали нас на месте.

— Мы сделали очень хорошие деньги, — сказал Марселлус. — И большую часть потратили на адвокатов, но без толку. Я, как мне казалось, очень энергично защищался на суде, но судьи не стали слушать. Я имею в виду, не стали, как будто мы похитили Гражданина…

— Это был год выборов, — горько сказала Ливия. — И поэтому у нас отняли все, а самих продали в рабство. Но, благодаря вам, теперь у нас есть шанс для свободы и мести.

— Мести, — добавил Марселлус, — всем нашим многочисленным врагам. И оба рассмеялись.

Они резко отвернулись от нас и низко поклонились богу Герни. Я посчитал дипломатичным тоже поклониться, и даже у Сьюзи хватило здравого смысла коротко склонить голову. Чудовищные создания Двора Герни жадно наблюдали за нами, и мне в самом деле не нравилось, как они на нас смотрели. Ливия заметила мой интерес, и взяла на себя представление членов Двора. Голос ее был откровенно насмешливым.

Хоб В Цепях был громадной бесформенной человекоподобной фигурой добрых десяти футов росту, с огромными плитами мускулов и головой кабана. Крупные изогнутые клыки высовывались изо рта, а красные глубоко посаженные глаза были жестокими и безумными. Длинные железные цепи спускались по его голому уродливому телу от железного ошейника вокруг толстой шеи. Сковали его очень давно, но это ничего не значило. Его кисти и предплечья выглядели так, как если бы их опустили в свежую кровь, она все еще капала и парила на открытом воздухе. Полдюжины карликов с головами свиней сидела на корточках около его раздвоенных копыт, ворча и визжа в борьбе за место. Они смотрели на нас со Сьюзи голодными, нетерпеливыми глазами, и толстые потеки слюней бежали у них из пастей.

На некоторых из них все еще оставались тряпки и лохмотья с тех времен, когда они были людьми, до того, как Хоб В Цепях подчинил их своей воле.

Томас Квадратная Нога совершенно точно был неандертальцем. Не выше пяти футов роста он был почти так же широк, с приземистым неповоротливым телом и лицом, которое не было ни человеческим, ни обезьяньим. Подбородка не было, а рот был широкой и глубокой безгубой раной, но его глаза были странно добрыми. Он глубокомысленно рассматривал нас, беззастенчиво царапая свое волосатое голое тело.

Дюжина неестественно крупных волков была мне представлена как оборотни, и я не видел причин сомневаться в словах Ливии. В их глазах человеческий ум сочетался с нечеловеческим голодом. Были личи, так недавно поднятые из могил, что темная земля все еще цеплялась за их грязные одеяния. У них были мертвая белая плоть, горящие глаза, и руки как когти.

Были людоеды, пугала и гоблины, и другие, еще более худшие существа, чьи имена и происхождение были забыты человеческой историей. Двор Герни — дикий, жестокий и смертоносный. А в дополнение, плотно окружив со всех сторон, собрались все дикие лесные звери — в единственном месте, где у них могло быть своего рода перемирие. Они разглядывали нас со Сьюзи как жюри с Герни в качестве верховного судьи. Бог неожиданно подался вперед на своем костяном Троне, и болотные огни безумно кружились над его рогатой головой живым ореолом.