У Покрышкина всегда захватывало дух от волнения, когда он вспоминал полеты на повышенных скоростях, которые он несколько раз пытался применить при патрулировании с полгода тому назад. Но... Тут возникало несколько проклятых «но», которые всякий раз выдвигали противники повышенных скоростей. Во-первых, при полете на таких скоростях уходило больше горючего, — следовательно, время пребывания самолета над полем боя сокращалось, а это всегда вызывало недовольство общевойсковых командиров: с передовой звонили в штаб, требовали объяснений, почему истребитель ушел раньше срока. Во-вторых, такие полеты требовали высокой культуры пилотажа: когда самолеты мчатся столь стремительно и притом выполняют сложные маневры, трудно выдерживать заданное построение, и молодые летчики могут отстать, сбиться, пристроиться к чужой машине. В-третьих, быстрее изнашивается мотор, а моторов у нас мало...
И все-таки навязчивая мысль о переходе на режим повышенных скоростей не давала покоя Покрышкину. Не может быть, чтобы нельзя было преодолеть эти противоречия! Сама по себе практика использования самолета на три четверти его возможностей казалась ему настолько отсталой и реакционной, что мириться с нею он не мог: бунтовала душа истребителя. Вновь и вновь возвращаясь к тем огорчительным «но», которые останавливали летчиков, пытавшихся перейти на повышенные скорости, он отбрасывал второе и третье возражения как непринципиальные: сегодня летчики еще не освоились с повышенным режимом эксплуатации самолета — завтра освоятся; что же касается быстрого износа мотора, то ведь опять-таки война есть война, и редкий самолет выживает в боях теоретически положенный ему срок; больше того — тот, кто, стремясь продлить жизнь мотора, будет летать не на максимальной, а на крейсерской скорости, имеет еще больше шансов быть сбитым. А вот первое возражение оставалось существенным.
Как же добиться, чтобы и самолеты ходили на той скорости, для которой они созданы, и чтобы поле боя было прикрыто как можно дольше? Ответ на этот сложный и трудный вопрос, как это часто бывает, пришел случайно. Покрышкин вдруг вспомнил аварию на горном шоссе, когда гвардейцы ехали на грузовиках с фронта к берегам Каспия. Разогнавшись под уклон, грузовик, на котором он ехал, легко взлетел на пригорок, вильнул задом на повороте и едва не скатился в пропасть. Покрышкин и Труд отделались легкими ушибами. Сейчас, когда Саша вспомнил эту историю, его внимание остановила не сама авария — она была случайностью. Его заинтересовало другое — с какой легкостью набравший скорость на спуске грузовик преодолел крутой подъем и взлетел на гору.
Самолет с боевым снаряжением весит три-четыре тонны. Не только на пикировании, но даже на планировании с газом он моментально набирает определенную скорость. Значит... Черт возьми, это значит, что если пустить его не по прямой, а вот по этакой волнообразной линии, как по горному шоссе, он даже на среднем режиме мотора сможет держаться больших скоростей! Конечно, известная доля скорости будет теряться из-за лобового сопротивления воздуха. И все-таки... все-таки мощная сила инерции самолета даст возможность гораздо лучше использовать возможности машины!
При первом же удобном случае Покрышкин, вылетев в тренировочный полет, попробовал поводить самолет в новой манере. Летчики с земли с любопытством глядели, как ушедшая в зону машина Покрышкина с глухим ревом описывала в небе кривые, то опускаясь, то взвиваясь. Это было похоже на размеренные качания маятника. В совершенстве владея искусством пилотажа, Покрышкин ухитрялся, не теряя высоты, выводить машину в верхнюю точку подъема с таким запасом скорости, что мог тут же перейти в любой боевой маневр.
Результаты проверки одновременно и удовлетворили его и озаботили: он увидел, что расчеты его целиком оправдываются, но в то же время убедился, как трудно будет на первых порах ведомому приноравливаться к ведущему. Надо было добиваться той высшей степени слетанности, когда летчики угадывают замысел друг друга по каким-то совершенно неуловимым признакам и моментально на них реагируют. Иначе все пошло бы прахом — самолеты, непрерывно маневрируя по вертикали, могли бы разбрестись, растерять друг друга.
Добиться такой слетанности трудно, но не невозможно. Убедившись в этом после нескольких полетов в зону с лучшими летчиками эскадрильи, Саша немного успокоился и начал думать, как применить на практике новые возможности. Было совершенно ясно, что новая скоростная машина, которую вот-вот получит на вооружение полк, потребует и новых методов боевого применения. Стало быть, необходимо, чтобы люди отрешились от устарелых, консервативных, раз и навсегда заученных приемов.
Военная наука, как и любая другая, не терпит застоя творческой мысли. Действительность всегда опережает инструкции, и самое лучшее наставление не поможет, если слепо следовать букве, вместо того чтобы истолковывать его творчески, в соответствии с требованиями сегодняшнего дня. Надо было критически разобраться в жадно нахватанном за этот год богатстве опыта, разложить его по полочкам, отбросить ненужное, устаревшее, выудить из хаотической груды впечатлений самые важные, основные и привести в строгую систему. Именно теперь, перед решающими боями, надо было сделать это, чтобы потом, когда полк получит новые самолеты, вступить в бой с врагом во всеоружии новых тактических приемов.
И где бы ни бродил Покрышкин, чем бы ни занимался, голова его была занята одним: он продумывал день за днем, шаг за шагом все эти пятнадцать месяцев каждый полет, каждый бой. Он обладал чудесной памятью, специфической памятью летчика, способной хранить трудно выразимые словами представления, ощущения и еле уловимые движения, из которых складывается маневр самолета. Вспоминая и сопоставляя их> Саша постепенно отбирал то, что следовало закрепить и отшлифовать.
Говорили, что новая машина, которую предстояло освоить гвардейцам, хорошо набирает высоту. Эта особенность ее живо интересовала Покрышкина: опыт подсказывал, что в современном воздушном бою особенно большую роль должен играть именно вертикальный маневр. Еще в мирное время на истребителе «И-16» он много и упорно тренировался в исполнении восходящей «бочки». Она пригодилась ему в памятном бою б октября 1941 года у Запорожья: тогда он, резко перевернув машину, ушел из-под вертикального удара восходящей спиралью.
В дальнейшем Покрышкин и его товарищи, которым он рассказал об этом маневре, не раз пользовались им в воздушных боях. Особенно удачно он получался на «Яковлеве»: улучшенные летно-тактические данные этой машины открыли новые возможности вертикального маневра.
До войны истребители учились драться главным образом на виражах, в горизонтальной плоскости. Но при современном уровне авиационной техники такой бой неминуемо приобретает характер пассивной обороны. А советские летчики хотели не обороняться, а наступать; и для этого необходим был вертикальный маневр — боевой разворот, вертикальная спираль «горка» с переходом в вираж.
Однажды летчики соседней части получили партию новых «Яковлевых». На радостях, проходя над аэродромом гвардейцев, они приветствовали их головокружительным каскадом фигур высшего пилотажа. Один из пилотов пошел на «горку» и крутанул «бочку». Скорость была маловата, самолет зарылся носом и пошел вниз, теряя высоту. Второй «Яковлев» проскочил над ним.
Фигичев сказал пару резких и обидных слов по адресу неопытного пилота.
Покрышкин промолчал. Он был захвачен мыслью, вдруг осенившей его: второй самолет проскочил! А что, если?.. Что, если в бою, когда противник у тебя в хвосте, нарочно сделать вот такую неправильную фигуру — ну, назовем ее хотя бы так: «бочка с зарыванием и потерей высоты»? Гитлеровец обалдеет от неожиданности: только что советский самолет был перед самым носом у него и вдруг исчез, уходя из поля зрения под его мотор. Пока он соображает, что случилось, ты даешь газ, ручку чуть- чуть на себя — и вот уже не он у тебя, а ты у него в хвосте! Получается, что ты как будто бы слетка притормозил свой самолет.
