Место за Рогожской заставой было выбрано не случайно: там находилась старообрядческая деревня Новоандроновка, и даже вполне вероятно, что там уже имелось небольшое сельское кладбище.
Состоятельные московские люди, из тех, что держались старой веры, постоянно делали пожертвования Рогожской общине или устраивали здесь на свой счет разные, как теперь они называются, учреждения собеса. В результате при кладбище вырос целый городок. Кроме храмов, здесь были «палаты» для священнослужителей и для причта, частные дома, гостиница для паломников, детское училище, приюты, богадельни. Всех призреваемых — старых и малых — при кладбище доходило в XIX веке до тысячи человек!
В большинстве источников, и современных и прежних, понятие «Рогожское кладбище» относится не столько к собственно погосту, сколько к поселку при нем, к старообрядческой общине. И часто о некрополе там не говорится или ничего, или очень скупо. Между тем Рогожский некрополь один из самых своеобразных в Москве. Ни с каким другим кладбищем его спутать невозможно.
До революции здесь хоронили только раскольников. Но и после революции, когда погребение перестало иметь характер религиозного обряда, а крест на могиле являлся чуть ли не вызовом системе, на Рогожском все так же появлялись могучие кресты-голубцы. Их и теперь очень много, и они придают кладбищу характерный строгий вид. Хотя хоронят тут теперь далеко не одних только старообрядцев.
Наибольшей славы Рогожское кладбище достигло во второй половине XIX — начале XX века, когда здесь были похоронены самые известные российские промышленники, фабриканты, купцы: Шелапутины, Рахмановы, Солдатенковы, Пуговкины, Кузнецовы, Рябушинские, Морозовы, Капырины, Рязановы, Трындины и другие. Но немногие из этих захоронений можно теперь найти на кладбище. Дело в том, что в советское время у «капиталистов-эксплуататоров», наряду с прочим, часто экспроприировались и надгробия с могил. И в первые пятилетки Рогожское кладбище являлось крупнейшим в Москве месторождением и поставщиком гранита на стройки социализма, в частности, для метро.
О том, какие залежи ценного камня были на Рогожском кладбище прежде, можно судить по немногим сохранившимся купеческим захоронениям. То есть, немногим по сравнению с тем, что было до революции. Но если Рогожское сравнивать с другими московскими кладбищами, то здесь и до сих пор купеческих могил больше, чем где-либо.
В конце главной дорожки стоит колоссальный черный крест на не менее впечатляющей плите розового гранита, под которой похоронен московский купец Федор Васильевич Татарников. Говорят, раньше таких крестов на кладбище было несколько. Теперь остался один. На память.
По пути к этому кресту-великану на аллее есть еще несколько примечательных захоронений. И, прежде всего, грандиозная, до половины деревьев ростом, кованая часовня — склеп рода Морозовых. Там похоронены пять поколений славной купеческой фамилии, начиная от основателя династии Саввы Васильевича (1770–1860) и до современных ее представителей. Последнее захоронение датировано 1995 годом. Конечно, самый известный среди Морозовых это Савва Тимофеевич, внук основателя династии, прославившийся как покровитель искусств и щедрый кредитор русской революции. До сих пор остается загадкой его неожиданная смерть в Каннах, — то ли он покончил собой, то ли кто-то от него решительно избавился? На могиле Саввы Тимофеевича стоит памятник работы H.A. Андреева, автора «сидячего» Гоголя, — беломраморный крест с рельефным распятием и оригинальным мраморным же саркофагом над могилой, выполненным в виде декоративной резной оградки. На памятнике короткая надпись: Здесь погребено тело Саввы Тимофеевича Морозова. 1861–1905.
Рядом с морозовским склепом стоит такая же, немного поскромнее разве, кованая часовня купеческого рода Соловьевых. Здесь же неподалеку похоронены купцы Пуговкины. Это захоронение, пожалуй, самое типичное для купеческого Рогожского кладбища — ряд черных высоких саркофагов за добротной металлической оградой. Причем, саркофаги эти абсолютно не тронуты временем. Все, как новенькие.
Но большинство известных фамилий, увы, исчезло. Не найти теперь на Рогожском кладбище богатейших в России промышленников Рябушинских, нет больше могил фабрикантов и торговцев мануфактурными изделиями Солдатенковых, не осталось и следа от захоронений фарфорозаводчиков Кузнецовых. Совсем недавно принято решение на том месте, где был похоронен «фарфоровый король» Матвей Сидорович Кузнецов, установить памятную стелу.
Хорошо было бы по примеру Кузнецова отметить как-то и место захоронения Козьмы Терентьевича Солдатенкова (1818–1901). Владея одним из крупнейших в России состоянием, он столько средств вложил в благотворительность, что трудно даже перечислить все больницы, богадельни, дома призрения, училища, которые он финансировал или которые были учреждены целиком на его счет. Некоторые из солдатенковских учреждений, таких, как, например, больница им. С. П. Боткина, действуют до сих пор. В 1922 году в этой больнице лечился В. И. Ленин. Вождю мирового пролетариата сделали там операцию, — извлекли пулю, которую он носил в себе с покушения 1918 года. Но даже это обстоятельство не помешало ленинцам, спустя несколько лет уничтожить могилу знаменитого мецената и благотворителя.
Но, может быть, в еще большей мере К. Т. Солдатенков прославился своей издательской деятельностью. Для писателей второй половины XIX века он был таким же другом и покровителем, каким для художников позже стал Савва Мамонтов. К. Т. Солдатенков издавал сочинения Д. В. Григоровича, A.B. Кольцова, С. Я. Надсона, H.A. Некрасова, H.A. Полевого, Я. П. Полонского, И. С. Тургенева, A.A. Фета, Т. Н. Грановского, И. Е. Забелина, В. О. Ключевского, многих других. Он был дружен с И. С. Аксаковым, Л. Н. Толстым, А. П. Чеховым. Некоторым писателям он просто безвозмездно помогал. Известного поэта И. З. Сурикова он даже похоронил на свой счет. Сколько бы русская литература недосчиталась замечательных произведений, если бы не радетельное участие К. Т. Солдатенкова!
И. С. Шмелев в статье «Душа Москвы» так говорил о знаменитом меценате: «К. Т. Солдатенков, «друг литераторов», — между ними, если не ошибаюсь, Герцена и Белинского, — положил начало изданиям «тяжелым», недоступным предпринимательству в то время. Без его щедрой жертвы русское образованное общество не скоро бы получило многие капитальные труды европейской ученой мысли: Адама Смита, Рикардо, Дж. Ст. Милля, Дарвина, Бокля, Спенсера… не говоря уже о томах Всемирной Истории. Пишущий не совсем грамотно, — приглашал друзей «на обед», — Солдатенков вошел в историю русской грамотности».
А вот так Шмелев отзывался в целом о русском купечестве: «Нет, не только «темное царство», как с легкого слова критика повелось у нас называть русского купца XIX века — излюбленного героя комедии А. Н. Островского в России — в Москве особенно, — жило и делало государственное и вообще великое жизненное дело воистину именитое купечество — «светлое царство» русское. Не о промышленности и торговле речь: российское купечество оставило добрую память о себе и в духовном строительстве России. Ведь труд и жертва на поприще человеколюбия — помощь сиротам и обездоленным, больным и старым, пасынкам беспризорной жизни, — дело высокой духовной ценности, и его широта и сила показала ярко, на какой высоте стояло душевное российское просвещение. Корни его глубоки: вспомните трогательный обзор Ключевского — «Добрые люди древней Руси». Великое древо жизни росло и крепло».
Странное, казалось бы, дело: большинство русских дореволюционных предпринимателей были старообрядцами. Конечно, и среди православных можно назвать известные имена — Третьяковы, Алексеевы, Голофтеевы, Смирновы, но все-таки их наберется меньше и, главное, их капиталы были не столь велики, как у купцов-старообрядцев. Кстати, о численности тех и других можно судить хотя бы по такой примете: на Рогожском и Преображенском кладбищах купеческих захоронений приблизительно столько же, сколько на всех прочих московских православных вместе взятых.
