– Мы жили в обычном доме на Каргановской, что по Верийскому спуску, и занимали в нем обычную квартиру из четырех комнат. Но вот к нам пожаловал Иосиф Виссарионович…

– Когда это было?

– Когда он свою мать навещал, в 1936 году.

– И вы тогда впервые увидели живого Сталина?

– Да.

– А что запомнилось из первых впечатлений?

– Родители еще отдыхали на Черном море, а я вернулся в город, потому что начался учебный год. Неожиданно они тоже возвращаются, и мама устраивает дома невообразимую суматоху. А на второй день к нам приходит Сталин. Увидев маму, он удивленно спросил: «Нино, почему ты здесь, а не в Гагре? Как узнала, что я приеду?» Он был очень недоволен, что отец отозвал маму в связи с его приездом. Когда Иосиф Виссарионович вошел, меня куда-то затолкали, но я не выдержал и вскоре вышел: мне минуло лишь двенадцать, и я не очень разбирался в этикете. Сталин подозвал к себе.

– На грузинском языке?

– Да. Он прекрасно говорил по-грузински. У меня к нему как человеку непростое отношение. Но об этом позже. Ну, я его рассматривал как божество, а он обнял меня и сказал: «Ты такой же большой, как моя Светланка. Я пришлю ее, чтобы вы познакомились». На этом наш разговор закончился.

– А какое отношение имел приезд Сталина к дому на улице Мачабели?

– Прямое. Тогда, оказывается, Иосиф Виссарионович сказал отцу: «Живешь скромно. Молодец! Но руководитель республики должен иметь хорошую квартиру». И Сталин отдал указание построить тот дом. Нашими соседями были секретарь ЦК Грузии Кекелия и Гриша Лрютюнов, работавший тогда то ли в ЦК, то ли в горкоме партии.

– Кто был вашим соседом на старой квартире?

– Рапава.

– Которого расстреляли?

– Да. Но с ним собирались расправиться еще в 1937 году.

Он был женат на племяннице Ноя Жордания – президента меньшевистской Грузии. Однако тогда ему удалось спастись.

– Правда, что из особняка Берия ходил в ЦК по специальному туннелю?

– Это выдумка. Ничего подобного не было. Пешком он ходил, в сопровождении охранника. Но и на машине, бывало, ездил в ЦК.

– Как складывались взаимоотношения между отцом и матерью? Каким был Лаврентий Павлович дома?

– Возможно, на фоне существующих стереотипов это прозвучит неправдоподобно, но отец был очень мягким человеком. На работе суровый и настойчивый, дома он проявлял ласковый и уступчивый характер. Не помню, чтобы отец повысил на меня голос или наказал. Он уделял огромное внимание моему воспитанию – интеллектуальному и физическому. Подбирал мне книги, журналы, советовал, что прочитать, что посмотреть. К маме он относился очень нежно, хотя, правда, бывали случаи, когда я становился свидетелем их споров, связанных с внешними событиями, с работой отца, с политикой. Мама не понимала, как отец может оставаться на своей должности, когда вокруг происходят такие ужасы. Однажды она в моем присутствии заявила, что их дальнейшая совместная жизнь невозможна, что она уйдет и заберет меня: мама не могла примириться с царящей в стране атмосферой, поэтому ссоры возникали часто. Она категорически отказывалась ехать в Москву. Отец вынужден был подчиниться решению Политбюро, а мы с мамой остались: мы были против переезда.

– Вы не сразу переехали?

– Я продолжал учиться в первой тбилисской школе.

Мама твердила, что я должен стать образованным и полезным для родины человеком. Шалва Нуцубидзе как бы взял надо мной шефство. Он приходил к нам почти через день, обучая меня азам мифологии, философии, словесности. Шутя, он говорил маме: «Мы из него националиста сделаем!»

Но когда Иосиф Виссарионович узнал, что мы с мамой отказываемся переезжать, он рассердился и прислал в Тбилиси начальника своей охраны генерала Власика. Не успев переступить порог, тот сразу объявил, что через 24 часа мы отправляемся в Москву. Так и произошло…

– В детские и юношеские годы людям свойственна чрезмерная гордость, даже хвастовство. Нередко от молодых ребят слышишь: мой папа может… мой папа сделает… У вас, сына в самом деле всемогущего отца, не было внутреннего ощущения собственного превосходства над своими ровесниками, не появлялся соблазн бросить им: «Мой папа…».

– Такое поведение противоречило бы моей человеческой натуре. Мне и в голову не приходило ставить себя выше кого-либо! Работу отца я считал обычным делом, которым он занимался по долгу службы. Так считал, кстати, не я один, а миллионы советских людей.

– Случались ли ссоры из-за супружеской неверности? Ведь не секрет, что ходят самые фантастические слухи о Лаврентии Берия как половом гиганте, сексуальном маньяке, жертвами которого сначала становились грузинские красавицы, а потом и чуть ли не всего Советского Союза!..

– Мне кажется, что слухи об этом сильно преувеличены. Отец был абсолютно нормальный мужчина и поддерживал с матерью искренние отношения. Правда, как мне известно, в Тбилиси он влюбился в одну красавицу из знатной семьи, и закончилась эта интрижка приличным скандалом, устроенным матерью.

– А как же быть тогда с утверждениями, что у начальника личной охраны Лаврентия Павловича полковника Рафаэля Саркнсова обнаружили список с двадцатью тремя любовницами шефа? Как же объяснить наличие множества предметов женского туалета в его рабочем кабинете? Я где-то вычитал, что число амурных страстей Берия равняется 214…

– Пусть эта арифметика останется на совести тех, кто, подобно евнухам, занимался столь ревностным подсчетом чужих любовниц. Я не намерен обсуждать этот вопрос, но раз он прозвучал, отвечу: сфабриковать списки или подбросить «вещдоки» в кабинет нейтрализованного хозяина, как вы понимаете, не составляло никакой сложности для сотрудников госбезопасности. И не забывайте, что многие женщины-агенты из отцовского ведомства предпочли признать себя любовницами, чем осведомителями тайной полиции.

– И все же образ Берия-ловеласа тиражируется широко. Например, я видел американский многосерийный видеофильм «Красный монарх», в котором демонстрируются любовные похождения Лаврентия Павловича.

– В кино можно показать все, что угодно. В действительности многое иначе. Я всегда жил вместе с отцом и не помню, чтобы он ночевал вне дома, кроме командировок, конечно. Домой он, естественно, никого не приводил. Другое дело, если подобным можно заниматься в рабочее время.

– А разве нельзя, если очень захотеть?!

– Если очень захотеть, то да, но ведь и ограничения были большие… Отец с исключительной ответственностью относился к возложенным на него обязанностям, пристально следил за выполнением каждого решения. Времени для утех почти не оставалось.

– А внебрачных детей у Лаврентия Павловича не было? – Однажды отец познакомил меня с маленькой симпатичной девочкой и сказал: «Ты – взрослый парень и должен знать: это твоя сестра!». В ответ я ему предложил: «Давай удочерю!» Он рассмеялся: «Не фантазируй… У нее есть мать!»

– Лаврентий Павлович заботился о них?

– Безусловно. Но мама ничего об этом не знала.

– До самого конца?

– Да, до конца дней своих… Я никогда не обмолвился ни одним словом… И следил за судьбой девочки: сестра все-таки! Но поскольку они жили в гораздо лучших условиях, чем я мог предложить, то я не навязывался…

– Мать вашей сводной сестры жива?

– Да. Она оказалась совестливой женщиной: всем визитерам, предлагавшим ей написать разоблачительную книгу о Берия, указывала на дверь.

– Вы поддерживаете с сестрой связь?

– Нет, я решил так: если она захочет, то всегда сможет меня найти. Материально она вполне обеспечена, и грузины ее постоянно поддерживают.

– Она намного моложе вас?

– Она ровесница моей старшей дочери. Считает себя грузинкой, хотя и носит русскую фамилию.

– Замужем?

– Развелась.

– Батоно Серго, мы говорим о грузинском периоде вашей жизни. Давайте завершим эту часть беседы…

– Кажется, я не упомянул о том, что закончил семь классов немецкой средней школы, организованной тбилисскими немцами. Все предметы преподавались на немецком языке, однако грузинский язык и литературу изучали в полном объеме.