— На вас напали хулиганы?

— Да, — кивнул Ник и пробурчал. — Человек двести с «Калашниковыми» и РПГ. А потом прилетели вертолеты и еще раз напали.

— Вы шутите, — заулыбался управляющий, но Камила резко осадила его:

— Он не шутит, — сказала она, строго глядя ему в глаза.

— Простите, сеньора, — мексиканец потупился. — Это не мое дело.

Он протянул ключи, и, взяв их, мы поплелись по широкой деревянной лестнице на второй этаж. Дверь в номер Ника оказалась напротив нашей. Не сговариваясь, мы пожелали друг другу «спокойной ночи» и разошлись по номерам. Никаких обсуждений, никаких планов на завтрашний день — только сон. Бросившись на широкую кровать, я закрыл глаза и уже в полудреме услышал, как Камила сказала: «Надо завтра пойти в магазин и купить вам нормальную одежду, чтобы не пугать людей и не вызывать ненужного любопытства».

Если на выезде из города еще встречалась редкая растительность, то после часа езды она исчезла вовсе. Лишь высящиеся кое-где столовые горы разнообразили унылый пейзаж. Отливающие красным, выщербленные ветрами, они напоминали творения Дали — причудливые формы, созданные рукой иррационального художника. Джип ехал по узкой, утрамбованной дороге, уходящей в глубь жаркой пустыни. Сью примостилась на заднем сидении, размышляя о событиях последних дней. Затылок сидевшего впереди Харрингтона раздражал, но она понимала, что проблема кроется не в его чрезмерной прилизанности — волосок к волоску, не разлипающиеся даже на ветру — скрытая надменность, чопорность и гадливое интриганство этого человека вызывали в ней холодную волну неприязни. Она уже сожалела, что скоропалительно согласилась присоединиться к компании столь несимпатичных людей, сознавая, что теперь придется провести с ними долгое время. Объяснения Харрингтона показались ей весьма разумными, но в отличие от него ее не гнала жажда наживы. Нет, отказываться от денег было бы глупо, однако более всего ее как истинного историка занимала возможность первой обнаружить следы потерянного отряда мятежников, увидеть своими глазами место их последнего пристанища, где Карденаса посетило видение. Именно там брала свои истоки изучаемая ею долгое время секта Рыцарей Второго Пришествия.

Бобби снизил скорость, крутанул руль влево, съезжая с дороги. Колеса на мгновение забуксовали, но мощный мотор справился с поставленной задачей, вырывая джип из глубокого песка. Машина помчалась в глубь пустыни, оставляя за собой плотную завесу поднятой пыли. Они уже были в пути часа три, и монотонная езда навевала сон. Сью закрыла глаза, стараясь отогнать негативные мысли и расслабиться, но безуспешно. Она снова уткнулась в окно…

Бобби неожиданно остановил джип и, не заглушая мотора, вопросительно взглянул на Харрингтона.

— Думаю, подходящее, — кивнул тот, отвечая на немой вопрос юнца, а затем повернулся к Сью, широко улыбаясь. — Короткая остановка, мисс.

«Может, он хочет справить нужду?» — подумала Сью, скучающе оглядывая через стекло бесконечные, уходящие к горизонту пески. Но вместо этого, выйдя из машины, Харрингтон открыл заднюю дверцу, возле которой она сидела, грубо ухватил ее за ворот рубашки, сжав шею так, что перехватило дыхание, и бесцеремонно выволок девушку наружу. Сью упала лицом в песок, чувствуя, как он обжигает кожу.

— Здесь ваше путешествие заканчивается, мисс, — услышала она насмешливый голос Харрингтона.

— Дай я пришью суку, — высунувшись из машины злобно зашипел сквозь зубы Бобби.

— Нет, — резко осадил его Харрингтон. — Оставь свои уголовные замашки.

Сью приподнялась, упираясь руками, сплевывая попавший в рот песок. Она сильно ударилась, локти и колени саднили, голова кружилась. Хлопнула дверца, девушка вскочила на ноги и увидела вытянутую из окна руку Бобби с поднятым вверх средним пальцем. Джип рванул с места, обдавая ее облаком песка из-под задних колес.

— Дура! Дура! Дура! — в истерике закричала она, схватившись за голову, когда джип скрылся из виду. — Какая же я дура, — голос сорвался, из глаз хлынули слезы. Остаться одной посреди знойной пустыни, вдали от человеческого жилья, без воды, без необходимых принадлежностей — означало неминуемую гибель! Сколько она сможет провести под жарким дневным солнцем, если не набредет на источник воды? Сью знала ответ — не более полутора суток. Днем солнце будет иссушать ее, а ночью температура может опуститься до минусовой, и холод станет продирать до костей. Вспомнила статью, прочитанную совсем недавно, где отмечалось, что обычно человек, потерявшийся в пустыне, погибает на исходе первых же суток. Она огляделась — кругом со всех сторон обступали пески… Только одному… как же его звали… Пабло Валенсия… удалось продержаться в аризонской пустыне без пищи и воды около семи суток. Когда его нашли, бедняга был едва жив — тело почернело, он оглох, почти полностью ослеп, не мог ни глотать, ни говорить… Сью в ужасе поежилась, представив свое тело — высушенное, как мумия, лежащее посреди безбрежных песков…

Оставаться на месте было нельзя, и она встала и побрела по оставленным джипом следам в надежде добраться до дороги, где, если посчастливится, ее подберет случайная машина… Хотя, черт подери, кого может сюда занести… Подул легкий ветерок. Он освежал, но поднятые им песчинки понемногу засыпали следы шин, и через пару часов девушка в отчаянии опустилась на колени. След исчез, и теперь она не знала, куда, в какую сторону ей идти. Собравшись с силами, она снова поднялась и двинулась дальше. Сколько прошло времени, и куда теперь она шла, Сью не знала. Обожженная кожа нестерпимо горела, песок забивал глаза, рот пересох… Силы окончательно оставили ее. Она упала и уже не могла подняться… И тогда появился конный индеец.

Ник зашел рано утром, разбудив нас. Услышав настойчивый стук, я встал, открыл дверь, и он, кивнув в знак приветствия, нагло протиснулся в номер мимо меня и уселся на кровать рядом с накрывшейся одеялом Камилой.

— Ник, у тебя совесть есть? — протирая глаза, полюбопытствовал я.

— О чем ты? — он непонимающе взглянул на меня.

— Спим мы, Никита, спи-им, — хмурясь, я указал на дверь.

— Десять часов утра, вставать пора, — настаивал он, не желая двигаться с места. — Я тут проспекты уже посмотрел и позавтракал в одиночестве, а вы все дрыхните и дрыхните.

— Ник, правда, имей совесть, — Камила попыталась воззвать к его разуму. — У нас выдалась непростая ночь, нам многое друг другу надо было сказать.

— Ладно. Даю вам двадцать минут, — он поднялся с кровати и добавил восторженно. — Нас ждет Теотиуакан![3]

Когда за ним закрылась дверь, Камила откинула одеяло и потянулась:

— Как на военных сборах. Только уснешь, а уже пора вставать и бежать куда-то…

Никита поджидал нас в холле, сидя в мягком кресле, с любопытством следя за развивающимся на экране большого телевизора действом. Камила, глянув на экран, усмехнулась и покачала головой.

— Если бы ты раньше открыл для себя мексиканские сериалы, мы могли бы еще часа два спокойно поспать.

«Любимая! Я люблю тебя больше жизни», — вещал черноволосый усатый мачо из телевизора, стоя на одном колене возле плачущей девушки. — «Да, любовь моя! Я тоже люблю тебя всем сердцем», — вторила ему она, смахивая со щеки крупную слезу. Заметив нас, Ник неохотно отвлекся от душещипательной сцены и встал. Мы прошли к выходу, и он последовал за нами, периодически оборачиваясь, желая, видимо, убедиться, что в телевизоре все закончится хорошо.

Прямо через дорогу напротив отеля находился ресторанчик «Ла-Кабанья». Камила решительно направилась к нему, выбрала столик у окна и подозвала официанта. Ник от еды отказался, а я доверился вкусу Камилы. Зал был полупустым — несколько человек в дальнем углу пили кофе и оживленно беседовали, обсуждая, судя по доносившимся обрывкам фраз, некую производственную проблему, да мужчина с коротко остриженными волосами сидел спиной к нам за соседним столиком, углубившись в чтение газеты. Подошедший официант поставил перед нами чашки с кофе и две тарелки с такос.