– Кир!

Максик храпел под столом. Со стенки, с отклеивающегося плаката косился ариец восточнославянского происхождения. Другой ариец восточнославянского происхождения натягивал в соседней комнате брюки. Кир лениво перекинул ногу на ногу, повел рукой с зажатой в ней бутылкой «будвайзера» так изящно, будто не пивная бутыль это была, а бокал с мартини, и протянул:

– Ну и с чего ты взял, что я на них работаю?

– Кир, не парь мне мозги, – устало сказал Игрек, отодвигая от себя лэптоп. – Ты, конечно, можешь прикидываться этаким баловнем судьбы, наследничком-миллионщиком. Парти бист. Но я-то знаю, милый, что мать у тебя швея-мотористка на фабрике «Красный компост», а папаня – алкаш. Не их денежки ты на вечеринках прогуливаешь.

Кир должен был бы по законам жанра смутиться, однако не смутился. Только взгляд его поверх бутылки стал более внимательным.

– Ну, допустим. Допустим, я есть тот, кто я не есть. И что же ты от меня хочешь?

– От тебя – ровно ничего. Точнее, хочу, чтобы ты показал эти материалы, – Игрек помахал флешкой, – своему начальству. Как его бишь там? Господин полковник госбезопасности?

– Его превосходительство ротмистр Чача. А почему это должно мое… хммм… предполагаемое начальство заинтересовать?

Игрек вздохнул и нехотя кликнул мышкой, открывая файл. Придвинул лэптоп, так чтобы Киру был виден экран. Кир всмотрелся. Потом еще всмотрелся. Потом отставил бутылку и всмотрелся совсем уж внимательно – будто и впрямь что-то понимал, хотя сыну мотошвеи и не полагалось. Но, видимо, понял (а точно ли сын мотошвеи?), потому что закрыл файл и протянул Игреку руку ладонью вверх.

– Давай свою флешку.

Игрек торопливо вложил флешку в ждущую ладонь, и пластиковый прямоугольник мгновенно исчез, будто его и не было. Фокусник, блин. Там их, что ли, учат фокусам?

– Допустим, – почти пропел Кир, – допустим, господин ротмистр скажет «добро». Что мы тебе такое можем дать, чего нет в вашем задрищенском институте?

– Деньги. Деньги в первую очередь. Оборудование.

Игрек был деловит и четок, он готовился к этой беседе уже больше месяца.

– Парочку хороших программистов, конечно. Биологов я приведу. Ну и… материал для опытов. На енотах и крысах я уже подтвердил, обезьян мне не дали. А я бы сразу перешел к непосредственному объекту эксперимента…

Кир улыбался, зараза.

– Вот за что я вас, ученых, люблю. Святейшие люди, измеряют содержание солей натрия в слезинке ребенка для счастья всего человечества. А понадобится вам для Нобелевки мать родную, как лягушку, распластать – распластаете, не поморщитесь.

Игрек пожал плечами. К таким разговорам он привык. Еще когда директор института, Синицын Пал Палыч, тишайшей воды человек, орал на него, багровея и брызгая слюной, – уже тогда Игрек знал, что придется вытерпеть и этот издевательский тон, и эту улыбку. Ничего. Он вытерпит. Главное в другом.

– Да, мне нужны люди для опытов.

Улыбка Кира стала кривой.

– Ценю. Прямоту – ценю.

В комнату, чертыхаясь, ввалился Васька Старлей. В руках у него был новая упаковка пива, а в глазах – вечная пубертатная тоска.

– Последнее, – простонал он, грохая пиво на стол.

Максик отозвался с пола жалобным всхлипом, и заорал за стенкой, у соседей, патефон.

– «Рио-рита», – злобно сказал Старлей. – Хуй ебаный, а не «Рио-рита».

Пластинка скрежетнула, и вправду зазвучало что-то про ебаный хуй.

В отличие от своего эмиссара, его превосходительство ротмистр Чача производил впечатление редкостного тупицы. Почему-то Игреку никак не удавалась разглядеть его лицо. Над воротничком снежно-белой рубашки маячило нечто расплывчатое вроде пористого и жирного блина. Зато кисти рук у его превосходительства были выдающиеся, особенно костяшки пальцев. Мощные, поросшие черным волосом, а пальцы красные и мясистые. Как ни старался Игрек отвести глаза, а взгляд невольно притягивался к этим костяшкам, будто они таили некое смутное, но заманчивое обещание.

– Еще, – сказал его превосходительство, и Игрек, вздохнув, в пятый раз запустил файл.

На небольшом экране лэптопа высветился прозрачный аквариум с подопытными мышами. Крышку аквариума заменяло серое ухо излучателя. Палец экспериментатора (игрековский палец) нажимал на кнопку, включая прибор. Более тонкая, женская рука (лаборантка Эллочка, ох эти пластиковые кудри цвета несбывшейся надежды) в резиновой перчатке опускалась в аквариум. В руке была зажата иголка. Левой рукой Эллочка прижимала одну из мышей, а правой сильно колола в основание хвоста. Мышь отчаянно вспискивала. И одновременно в унисон пищали и все остальные мыши. Игрек выключал излучатель, и на сей раз мучимая мышь пищала в одиночестве, пока остальные продолжали сновать по клетке. Палец на кнопке – пищат все мыши. Палец с кнопки – одна. И снова. И снова.

– Бедные мученицы науки, к вам обращаю я думы свои, – меланхолично сказал Кир. Он явно скучал.

– Цыть, – отрубил Чача. Сырой блин обратился к Игреку: – Все это впе-ча-тля-ю-ще. Ну а мы почему должны спонсировать ваши экс-пе-ри-мент[ы]?

– М[é]нты, – вяло поправил Кир.

– Цыть.

Две дырки в блине впились в лицо Игреку как бы укоризненно, и Игрек почувствовал, как втягивает его в себя непропеченное тесто и сырая блинная муть.

– Господин полковник, представьте, что вы допрашиваете… подозреваемого. Террориста. А он молчит. Знаю, у вас есть способы… и все же они работают не всегда, особенно с этими смертниками, им-то уже все равно, жить или умирать…

– Э-э, батенька, не скажите, – оживился блин и весь даже залоснился от радости, что говорят о знакомом предмете, – им-то как раз хочется помереть, и красиво. А помереть мы им не даем. Живут, сцуки, и мертвым своим товарищам завидуют. Это мы и сами…

Игрек вздохнул.

– Суть не в пытках. Под разработанным мной излучением сознания объектов как бы сливаются. Все, что знает ваш террорист-смертник, будет знать и следователь…

– И наоборот, – тихо добавил Кир.

Игрек едва удержался от того, чтобы не швырнуть в приятеля пепельницей.

– Я разрабатываю сейчас излучатель с односторонним действием. Более того, у новой модели будет возможность подключаться к любым мобильным устройствам. Представьте: ваш оператор сможет контролировать какое угодно число объектов, не выходя из этой самой комнаты. Он скажет: «Прыгай», – и террорист сиганет в канализационный люк. Полное слияние и полный контроль. Но для опытов мне нужны деньги…

«Ничего, – думал Игрек, – ничего. Еще немного пошевелят своими блинными массами и заплатят. Они и знать не знают, ЧТО я на самом деле хочу сделать. А когда узнают – если успеют, конечно, – поздно будет. Позд-но».

И он улыбнулся.

В подводном дворце Медузы стены сложены из кораллов, а полы вымощены перламутром. В подводном дворце Медузы таинственно мерцают заплывающие в окна глубоководные удильщики, и в удочку каждого впился зубами премудрый морской карась и тоже светится розовато. В подводном дворце Медузы нитками жемчуга свисают со стен анемоны и холодно сияют сгустки азотфиксирующих бактерий. Все есть в подводном дворце Медузы, лишь нет самой Медузы и нет меня. По просторным залам разносится тихий детский плач. Это плачет девочка Ирочка. Она истоптала сотню водолазных железных башмаков и изгрызла сотню неводов, пробираясь к дворцу, – но не нашла здесь ничего, кроме света и тишины.

Блин за время долгого разговора успел высохнуть и потрескаться. Трещина – это, похоже, улыбка.

– Деньги мы вам дадим. Насчет остального… Кирка, у тебя вроде бы есть друзья среди наших радикалов?

– Это среди фашистюг, что ли? – лениво цедит Кир. Вытягивает длинные ноги и сам вытягивается, незаметно заполняя кабинет, как растущая к вечеру тень. Блин уже и со всеми своими мясными костяшками мельчает, съеживается, не блин – Колобок. Ам – и съест его хитрый лис Кирка. – Среди наших правых, горячих, молодых и слегка опрометчивых, но неизменно держащих верный курс товарищей? А как же, найдутся.