За светлячками Лёхин шагал неспешно, насторожённо. Мало ли куда приведут. Им-то что — дорогу показать, да и кончено дело. А вот не наткнуться бы Лёхину на что-нибудь, кого-нибудь ли…
В тёмно-жёлтом свете захода светлячки уже не серебрились, а отсвечивали золотистым, изредка пропадая на солнце. Но благо, что трое, то и дело поблёскивали подвижным маячком.
Из переулка от ворот золотистая троица вывела на широкую улицу. Лёхин и опомниться не успел, как оказался в плотной толпе. Со стеснённым от волнения сердцем он некоторое время приноравливался к окружающим, пока вдруг не понял: это ярмарочная площадь — и сразу стало легче. Почти скрытые толпой, купчики оживлённо торговали с наспех сколоченных прилавков; стремительно сновали бойкие мальчишки, разносящие местный фаст-фуд: "А вот кому сбитень, сладкий да ядрёный! А вот кому пироги с пылу с жару! С капусткой да мясцом, жареные да печёные, крепко духовитые!" Лёхин вспомнил первое своё появление в кафе "Орден Казановы" и улыбнулся.
Пробиваясь сквозь толпу, привыкшую к размеренному ритму жизни, Лёхин старался сохранять бесстрастную "морду лица" старожила сих мест. Но роль туземца удавалась плохо. Он то и дело откровенно пялился то на одну личность из толпы, то на другую. А иной раз просто откровенно столбенел, и даже осердившаяся троица, водившая вокруг него хороводы, не могла изменить ситуации. Наконец не выдержал Шишик. Он снова перебрался на плечо хозяина и, благо складки плаща вздымались высоко, принялся активно дежурить: едва хозяин замирал, "помпошка" пинком в ухо быстро выводила его из созерцательного транса.
Подготовленный изменениями в личной одежде к любым декоративным чудесам, Лёхин достаточно спокойно воспринял архаичные наряды горожан. Но… Сначала его воображение глубоко поразил металлист, с ног до головы в чёрной коже, каковая — кожа то есть — оказалась подчёркнутой прорвой холодно-серого цвета заклёпок. Металлист сей, с торчащими патлами явно давно не мытых чёрных же волос, сидел рядом с прилавком рыбного торговца, на перевёрнутом бочонке, и вдумчиво пожирал тот самый пирожок, который рекламировали пацаны. Кажется, такие пироги, величиной с полпротивня, бабка Петровна называла подовыми. Рыбный торговец на странное соседство не обращал внимания и продолжал собственную рекламную кампанию.
Пинок в ухо — Лёхин с трудом отвернулся, два шага — снова шок, слава Богу, недолгий: мимо, почти параллельно с Лёхиным, протискивался высокий пышноволосый тип, с жёлчным и на данный момент весьма раздражённым выражением лица. Естественно, Лёхина заставило замереть не лицо человека из толпы, а его джинсовая куртка и сложенный зонт, которым жёлчный тип раздвигал толпу. Лёхин даже шагнул за ним — убедиться, что на ногах у него тоже джинсы, а завершают джинсовость кроссовки.
Пинок в ухо… Лёхин со вздохом отвернулся… У низкого прилавка с дешёвыми побрякушками: бусами, браслетами, цепочками, серёжками и чем-то ещё, чем любят себя наряжать женщины от трёх лет до неопределённого возраста, называемого тоже неопределённо преклонным, — склонились три девочки лет двенадцати. Лёхин определил возраст, беря в расчёт школьницу-соседку с этажа ниже. Две из них щеголяли в сарафанах поверх свободных рубах ("Босенькие!" — умилился бы и обеспокоился Касьянушка) и косичками, а третья, между ними, неплохо чувствовала себя в коротких брючках, длинной белой блузке и коротком жилетике. Никого не смущали её туфельки на высоком каблуке и распущенные волосы. Все три девочки, словно закадычные подружки, держались за руки и негромко, но оживлённо болтали и хихикали… В общем гуле неспешного разговора и бойкой речи торговцев-зазывал он не расслышал, но почувствовал долгий вздох Шишика.
А вообще, глядя на ярмарочную толпу, Лёхин пытался вспомнить названия старинной русской одежды и постоянно испытывал лихорадочное состояние азартного кроссвордиста: слово вертится на языке, но какое именно? Напряжённо — мозги дыбом! — он определил армяк, зипун, понёву; присмотревшись к таким же плащам с капюшоном, как у себя, вспомнил название "охабень"… Или не "охабень"? Не, точно мозги набекрень…
Светлячки пересекли толпу по диагонали, и Лёхин уже понял, что ведут они его в узкий переулок, как вдруг средь ярмарочного люда начался какой-то странный переполох. Толпа подалась к стенам каменных домов; торговцы, чьи прилавки оказались ближе к центру ярмарочной площади, задребезжали по каменной брусчатке наспех сколоченной мебелью, оттаскивая её в сторону. Люди явно расчищали пространство посреди площади.
Сначала Лёхин решил, что сейчас появится какой-нибудь князь или правитель города со своей свитой. Но, поглядывая вокруг, он заметил странную вещь: мужчины гневно вглядывались туда, откуда ожидалось появление тех, для кого расчистили дорогу, — и потрясали кулаками; женщины отворачивались и закрывались платками; если рядом были девушки и девочки с непокрытыми головами, их заставляли уткнуться лицом в живот или грудь старшего родича. Ближе к краю дороги остались старики и старухи. Почти рядом с собой Лёхин увидел тех самых трёх девочек: одна, в сарафане, деловито завязывала платком глаза девочке из Лёхиного мира, вторая старательно обматывала платком же своё лицо.
От улочки к городским воротам старческий голос, срываясь, прокричал:
— С ними ведьма! Сегодня с ними ведьма!
Другие старики подхватили клич, а мужчины всех возрастов начали поспешно разворачиваться к каменным стенам, закрывая лицо ладонями.
Воцарилась мёртвая тишина. Только всхлипнула где-то, наверное, от давящего напряжения женщина.
Лёхин натянул на голову капюшон накидки и попытался рассмотреть, на что так странно реагируют люди.
Крепкий чернобородый мужик рядом, видимо, почувствовал движение: выглянул одним глазом из-за ладони и глухо предупредил:
— Слышь, мил человек! Не гляди на дорогу. Ведьмаки злобствуют. Одного их взгляда хватает жизнь попортить.
— Со мной это не пройдёт, — пробормотал Лёхин и на всякий случай натянул на лицо высокий воротник свитера. "Я теперь яко тать, во нощи крадущийся", — насмешливо подумал он. Сбоку, у левого глаза, воротник чуть прогнулся и прямо в глаз сунулся Шишик. "Ага, вот ты где!" — с таким же насмешливым самодовольством повеяло от "помпошки".
Не успел Лёхин придумать что-нибудь в ответ, как в мёртвой тишине живой площади размеренно загрохотал камень дороги. Хорошо знакомый по фильмам о старине цокот лошадиных копыт. Затем в отчётливый перестук влился синкопирующий топоток ещё одной лошади. Третья, четвёртая… Определять дальше, сколько приближается лошадей, невозможно. На площадь словно постепенно изливалась каменная река.
Солнце продолжало садиться. В вечернем, каком-то золотистом воздухе всадники, появлявшиеся из переулка, казались бархатно-чёрными. Может, оттого что каждый кутался в широкий плащ, полностью скрывающий одежду и сразу словно переходящий в вороную лошадь.
Впереди неспешно, не глядя по сторонам, ехал предводитель странной кавалькады. Из-под чёрной широкополой шляпы торчал нос с горбинкой. Сразу за ним — двое; эти откинули шляпы, кажется, на тесёмках, за спину. И этих двоих Лёхин с изумлением узнал. На полкорпуса ближе к предводителю держалась Диана. Очень спокойная, она время от времени по-змеиному полуприкрытыми глазами обводила обе стороны площади. Чуть поотстав, ехал Анатолий. Этот сутулился, раздражённо скривившись, и смотрел на гриву своего коня, будто задумавшись о чём-то безрадостном.
Остальные ехали ровными парами — холодно красивые и безразличные лица юношей выглядели сонными и… будто нарисованными.
Кавалькада приближалась к середине площади, когда шарящий взгляд Дианы зацепился за единственного человека, не отвернувшегося от всадников. Она очаровательно улыбнулась Лёхину, а потом тихонько засмеялась — серебристым смехом, от которого содрогнулась вся площадь.
Серебристый смех девушки странно прозвучал поверх громыхания копыт по камню. И странно подействовал на Лёхина: его здорово замутило, злорадно поднялся к горлу желудок, а рот мгновенно наполнился слюной. Сглотнуть Лёхин не мог: мешало устойчивое впечатление поднявшегося к горлу желудка. А держать во рту… И он сделал единственное, что можно сделать в этой ситуации: отогнул край свитера — и сплюнул. Снова закрылся, взгляд на девушку — и едва не затрясся от сдерживаемого смеха, сообразив, как выглядит маленькое действо в глазах ошеломлённой Дианы: а нам до лампочки, красива ты или нет!..
