— С трудом дошел до вас, Лексей Григорьич! Лифт не работает. Ходить — с непривычки ноги переставлять не могу. Дормидонт Силыч послал за вами, Лексей Григорьич. Что там эти двое вытворяют?! Как с цепи сорвалися! И подойти-то разнять — нельзя! Под горячую руку-то!
— Касьянушка, ты, что ли? — изумился Лехин.
— Ох, богатым буду — не признали меня! — засияла "девица".
Лехин застегнул верхнюю пуговицу рубахи и, не закрывая дверей (есть кому за квартирой присмотреть!), рванул на лестницу. За ним — Олег, за Олегом — Джучи. А домовые деловито позакрывали двери, переглянулись и подпрыгнули. Когда приземляться начали, ноги вошли в бетонный пол лестничной площадки, точно в воду, и очутились "дедушки" у подъездной двери раньше всех. Наверху остался лишь Касьянушка, жалобно вопящий и уже начинающий подумывать, не сбежать ли из обременительного тела.
Последнюю лестницу Лехин одолел в два прыжка и вылетел на крылечко, чуть не сбив с ног бабку Петровну. Та, ошеломленная, даже не заметила его скоростного появления. Увидев, что ее загипнотизировало, Лехин сначала обозлился, потом удивился и заинтересовался, а затем решительно зашагал к месту происшествия.
Роскошный мордобой!
Тощий Вован стремительно и безостановочно атаковал набычившегося Вечу. А тот, внешне грузный и оплывший, неожиданно легко блокировал почти все удары противника. Зная, кто из призраков где, Лехин на мгновение усомнился: "Поменялись телами?" Но, приглядевшись и отметив задорный смешок Вована, утвердился в мысли, что оба на тех же местах… Толика сомнения оставалась. Лехин как-то привык, что безымянный агент теоретически многое знает о единоборствах, однако Линь Тай всегда был непревзойденным практиком. Что же случилось? Почему за две минуты, как Лехин за ними наблюдает, Веча ни разу не упал?.. Опа! Вован свалился! Свалился — и ржет.
Прокрутив назад кадры с мелькающими руками-ногами, Лехин "увидел": Линь Тай не закрылся снизу, и безымянный агент достал его двумя резкими ударами — ногой в почку, пальцами под ухо.
Линь Тай вскочил с земли отбитым теннисным мячиком и, не утруждая себя разбегом, еще в прыжке с земли попробовал достать Вечу тоже снизу. У всех зрителей, не успевших даже разглядеть замах Вована-китайчонка, создалось впечатление, что Веча просто отодвинулся — как вежливо отодвигаются в толпе, стараясь не задеть окружающих.
Пока два единоборца снова прыгали друг против друга, пытаясь нащупать слабые места противника, Лехин огляделся.
Толпа зрителей не была единой. Люди стояли группами — на дороге по краю газона; некоторые, не решаясь приблизиться, следили от соседних подъездов. Лехин осторожно проверил: привидения в основном обретались в дворовых пьяненьких, не трогая жильцов. Зато сочувствовали все и болели не за того, кто в силу каких-то причин симпатичен, а за того, кому больше доставалось. Теснили Вована — в толпе жалостливо обсуждали шансы тощего "бедняги" и подбадривали: "Давай, Вован, врежь ему по полной!" Веча с трудом успевал отбиваться — зрители понимающе говорили: "Да-а, Вован тощий, ему легче вертеться-то! Ишь, ишь, распрыгался!.. Веча, не спускай! Ве-ча! Ве-ча!"
Только Лехин начал понимать, как держит оборону "Веча", только мелькнуло соображение о нижнем бое, как сам же и отвлекся, перестав воспринимать драку в целом. Ничего удивительного — увидел лица поединщиков. Синяк на синяке! Кровоподтек на кровоподтеке! А уж поре-зов! Будто два психа дурачились с бритвами, играя в парикмахерскую…
"Веча" вдруг разбежался, словно собираясь проехаться по асфальту, как по льду, ногами подсек Вована, не успевшего подпрыгнуть, упал сам — и снова выверт ногами. Результат маневра: изумленный Линь Тай распластался на асфальте животом, с вывернутой за спину правой рукой, а верхом на нем восседал торжествующий агент без имени.
Перекрывая восторженные ("Так ему! Распрыгался тут!") и возмущенные ("Нашел кого мутузить! Вон дохленький какой! Раздавит ведь его бегемот этот!") вопли, Лехин крикнул:
— Ребята, хватит!
Из толпы спросили:
— А этот чего раскомандовался?
И пообещали:
— А вот сейчас они ему!..
Веча встал, помог встать Вовану — и оба обернулись к Лехину. С какой-то неясной угрозой. Но у угрозой настолько ощутимой, что зрительская толпа притихла. Ждет, что будет дальше? Или ждет продолжения?
— Толстяка беру на себя, — деловито сказал Олег, оказывается, ни на шаг не отстававший от Лехина. — Толстяк — самбист, а я самбо знаю (Опухшее от побоев лицо Вечи, вынужденно бесчувственное, все-таки дрогнуло в высокомерной усмешке.) Думаю — справлюсь. Только как быть с прыгуном? Что-то знакомое… Дзюдо? Карате-до?
— Ушу, — вздохнул Лехин и попросил: — Ты, Олег, пока не вмешивайся. Пойду, потолкую, чего они там хотят. Если почуешь, что худо мне приходится… В общем, ситуацию оставляю на твое усмотрение.
— Будь спок.
Дворовые "пьяненькие вдруг разом замолчали, едва Лехин отдал сумку Олегу и шагнул к поединщикам. За их молчанием Лехин вдруг уловил Чувство. Сильное. Сочное. Настолько всепроникающее, что Лехин сразу определил его. Надежда. Призраки надеялись, что их гостеприимный хозяин сможет не только противостоять двум профессионалам (насчет одного Лехин, правда, сомневался), но и разбить их наголову. Лехин так прочувствовал их надежду, что живот горячо сжался от внутреннего отклика: "Я постараюсь!"
Молчание "своих" пьянчуг дошло и до жильцов. Они приглядывались к напряженным лицам, пожимали плечами и, снизив говор до шепота, обменивались недоуменными репликами. Впрочем, Лехин вскоре перетащил на себя одеяло общего внимания, бросившись под громкий "ах!" на драчунов.
Смесь впихнутых в него борцовских знаний не давала определить, которым приемом он пользуется в тот или иной момент. Однажды, в самом начале странного боя, вспорхнуло мгновение, когда он понял себя как паутину нервов, девизом которой был голый вопль: "Реагируй!" И он реагировал.
Бой прошел в три этапа. Сначала Лехин прыгнул к поединщикам. Потом они как-то уж очень медленно двинулись на него, неохотно и тяжело поднимая кулаки и по-воробьиному подпрыгивая, будто в очередной раз пародируя "Танец маленьких лебедей". Лехину было очень неудобно и даже стыдно — какое-никакое, а воспитание получил! — но призраки так откровенно подставлялись, что он постарался ударить лишь в полсилы. И на этом закончился третий этап и собственно сам бой, ибо человеческие тела рухнули на дорогу столь смачно, что Лехин перепугался: не дай Бог, лица всмятку! И кинулся к ним поднимать.
— Научили на свою шею, — проворчал "Веча", отплевываясь от мелкого сора и пытаясь смахнуть то же самое с лица.
— Не трогайте! Не трогайте! — застонал Лехин; не чувствительные к человеческой боли, призраки слишком небрежно обращались с занятыми телами. А Лехин сразу представил, каково это — хлопать грубой ручищей по лицу, на котором и так места живого не осталось; буквально ощутил чужую боль на собственном лице.
А еще Лехин услышал многоголосый вздох, огляделся и обнаружил еще одну толпу — сплошь домовые с редкими вкраплениями неизвестно кого. Домовых узнал по общей ухоженности и хозяйственно-домовитому виду, отличавших каждого, а вкрапления отличил по общему признаку нелюдимости и наплевательского отношения к замызганной личной растительности и к личному одеянию. Один из вкрапления, Ерошка, по-прежнему чумазый с ног до бороды, горделиво оглядывался на соседей, будто сам научил Лехина драться.
Итак, невидимая жильцам дома толпа едино и облегченно вздохнула и тут же разбежалась по срочным делам.
Толпа пьяненьких привычно оккупировала приподъездную скамейку — на что бабка Петровна плюнула и зашла в подъезд от греха подальше.
Толпа жильцов очень сильно поредела, хотя кое-кто остался и с удовольствием перебирал детали вечернего происшествия в оживленной беседе.