Перчатки у Шекспира упоминаются постоянно, лежат ли они в шляпе или брошены на землю в знак вызова. В «Виндзорских насмешницах» миссис Куикли говорит о «бороде широкой и округлой, как нож у перчаточника»[25]. Автор тут обнаруживает близкое знакомство с предметом.
На первом этаже дома Джона Шекспира располагалась выходившая на Хенли-стрит мастерская с пристройками на заднем дворе для растягивания и сушки кож. В помощники нанимались один-два подмастерья, «строчильщики». На вывеске красовался циркуль перчаточника – инструмент, которым кроили перчатки. В базарный день Джон раскладывал товар также у Хай-Кросс; самые дешевые перчатки шли по 4 пенса за пару, перчатки вышитые или на подкладке были, конечно, дороже. Было бы любопытно взглянуть на его старшего сына, зазывающего по четвергам спозаранку покупателей на рынок, но в большинстве случаев он по утрам находился в школе. Все же в любом семейном деле так или иначе принимал участие каждый. Джон Шекспир входил в гильдию перчаточников. Перчаточное дело в Стратфорде развивалось быстро и успешно. Между 1570 и 1630 годами там насчитывалось порядка двадцати трех перчаточников. Но у Джона были и другие занятия. Он по-прежнему оставался фермером-йоменом и вместе с отцом и младшим братом обрабатывал землю в соседней деревне Ингон. Там же он разводил и забивал животных, шкуры которых после превращались в кожу для перчаток; отсюда и пошли более поздние стратфордские записи о том, что отец Шекспира был мясником и что юный Шекспир стал подмастерьем у мясника. Все местные легенды хоть и немного, но все же основываются на реальности. Мясники и скотобойни и в самом деле попадаются в шекспировских драмах, и часто это связано с описанием отношений между отцами и сыновьями. Шекспиру известно, какой разной бывает кровь и по цвету, и по вязкости, равно как ему известен «тошнотный запах бойни»[26]. И это наводит на размышления.
Джон Шекспир, числящийся в официальных бумагах как «землепашец», имел дело также с ячменем и шерстью и торговал древесиной. Было вполне естественно, когда человек умел многое и занимался разными вещами. Есть достаточно свидетельств того, что он имел отношение к продаже шерсти. Как многие другие перчаточники, Джон нуждался в овечьих шкурах, а овечью шерсть сбывал с рук. Часть дома на Хенли-стрит была отдана под мастерскую по производству шерсти; когда очередной жилец «перестилал полы в гостиной, под старым полом обнаружились клочья шерсти, перемешанные с землей». Джон Шекспир продавал 28-фунтовые мешки с шерстью торговцам тканями и портным в окрестных городах. Молодой пастух в «Зимней сказке» подсчитывает: «Дайте-ка сообразить: с каждых одиннадцати голов – двадцать восемь фунтов шерсти; за каждые двадцать восемь фунтов шерсти – фунт стерлингов и несколько шиллингов. Острижено полторы тысячи голов; сколько же это будет шерсти?»[27]
Но, подобно другим перчаточникам, Джон Шекспир участвует и в незаконных сделках; в суде ему предъявляют обвинение в том, что он дважды купил шерсть по 14 шиллингов за мешок. Такой поступок сочли незаконным, поскольку Джон не состоял в гильдии торговцев шерстью. Но важнее здесь то, что он выложил 140 фунтов штрафа за одно дело и 70 – за второе. Это говорит о том, что Джон Шекспир был богат.
Поэтому мог позволить себе сделки с недвижимостью. Он купил дом на Гринхилл-стрит, неподалеку от Хенли-стрит, и сдал его. За 40 фунтов купил еще два дома с прилегающими участками и садами. Еще один дом сдавался Уильяму Бербеджу, который мог иметь отношение к лондонскому театральному семейству. Но мог и не иметь – повседневная жизнь полна совпадений.
Джон также ссужал соседям деньги под непомерные проценты – занятие, печально известное как «ростовщичество». По закону принято было брать десять процентов, но Джон Шекспир, одолжив торговому партнеру 100 фунтов, взимал с него долг с двадцатью и следующему давал 80 фунтов на тех же условиях. Он увеличивал проценты, потому что это уже вошло в практику, другими словами, могло сойти с рук. Во времена, когда не было ни банков, ни кредитов, деньги в рост давали часто, и даже сын Джона время от времени занимался этим. По словам историка, такие финансовые операции были повсеместно распространены и даже необходимы для благополучия общества. Уильям Харрисон писал о ростовщичестве, что оно практиковалось столь широко, «что дурак был тот, кто одалживал деньги без выгоды для себя». И все-таки суммы, которыми оперировал Джон Шекспир, были весьма велики. Он платил за шерсть 210 фунтов, одалживал кому-то 180, тогда как все имение его отца стоило меньше сорока. Джон далеко превзошел отца размером состояния. Предполагалось, что и его сын продолжит семейную традицию.
Итак, Джон Шекспир был ловким и процветающим дельцом. Однако много сомнений высказывалось по поводу его грамотности. Он ставил на бумагах скорее закорючку, чем подпись, и это говорит о том, что писать он не умел. Некоторым комментаторам приносит глубокое удовлетворение то обстоятельство, что величайший в мировой истории писатель вышел из неграмотной семьи. Это придает пикантность биографии. Впрочем, то, что Джон Шекспир не владел письмом, вовсе не означает, что он не умел читать. Чтение и письмо считались разными навыками, им обучали раздельно. Во всяком случае трудно было бы вести разнообразные дела, не будучи грамотным. На грамотность Джона Шекспира указывает и то, что он упомянул в завещании несколько книг.
Остается открытым вопрос о вере Джона. Много веков ученые спорят о возможной тайной приверженности отца Шекспира старой вере. Сложный вопрос, так как вера, которую человек исповедовал открыто, могла и не быть его истинной верой, а в соблюдении религиозных предписаний имелись свои тонкие различия.
Верность какой-либо Церкви сталкивалась с противоречиями. Человек мог быть католиком, но посещал реформистские службы ради приличия или во избежание наказания, мог быть членом новой общины и при этом любить ритуалы и праздники старой Церкви. Мог колебаться, доискиваясь истины. И мог вообще ни во что не верить.
Сведения о Джоне Шекспире столь же противоречивы. Он крестил своего сына по обряду англиканской церкви, и службу отправлял протестантский священник Бречгирдл. Но возможно, что Джон Шекспир прятал под стропилами крыши своего дома на Хенли-стрит свое истинное «духовное завещание». Многие из исследователей сомневаются в подлинности этого документа, полагая, что это подделка, но происхождение его кажется достаточно убедительным. Доказано, что это типичный римско-католический текст, распространявшийся Эдмундом Кэмпионом, который путешествовал по графству Уорик в 1581 году и останавливался всего в нескольких милях от Стратфорда-на-Эйвоне. Сам Кэмпион был иезуитом, прибывшим из Рима в Англию с секретной и в конечном счете роковой миссией: поддержать веру в католиках и обратить колеблющихся. Миссионеров-иезуитов в Англии не приветствовали, особенно после того, как папа в 1570 году отлучил от Церкви Елизавету, и Кэмпиона в конце концов арестовали, судили и приговорили к смерти.
В духовном завещании, найденном на Хенли-стрит, говорилось о принадлежности Джона Шекспира «католической, римской и апостольской Церкви» и содержались мольбы к Деве Марии и «моему ангелу-хранителю», а также обращение о помощи к «святой жертве за всех». Трудно было бы найти документ более ортодоксального и набожного содержания. Он представляет собой готовый текст с пустыми местами, оставленными для уточнения подробностей. Здесь появляется значок, изображающий подпись Джона Шекспира, наряду с сообщением, что его небесной покровительницей была святая Уинифред. Гробница этой святой находилась в Холиуэлле, графство Флинтшир, – месте паломничества богатых католических семей Уорикшира. Если бумага поддельная, то только очень хорошо осведомленный фальсификатор мог знать подробности о местной святой. Эта фраза в тексте породила еще больше сомнений. Если Джон Шекспир не умел писать, кто же добавил запись об Уинифред? Был ли это кто-нибудь из членов семьи, в 1581 году умевший писать и читать? Есть один ключ к разгадке. В этом католическом завещании есть слова об опасности быть «срезанным в цвету грехов».
