Литмир - Электронная Библиотека
A
A

— Шшш, — Тони заставил ее остановиться.

— В чем...

— Тише. Слушай.

Карен не смогла расслышать ничего помимо обычных ночных звуков. Через некоторое время Тони прошептал:

— Иди вперед. Мимо дома.

Его рука подтолкнула ее вперед. Неестественно гулко зазвучали их шаги. Карен боялась говорить. И только когда они прошли какое-то расстояние ленивой походкой, она осмелилась прошептать:

— В чем дело?

— Возможно, ни в чем, — голос Тони был почти беззвучным. — Мне показалось, что я что-то услышал — глухой стук — из-за дома. Возможно, стукнула дверь или ставни. Поворачивай за угол... Вот так. Позади дома нет дорожки, да? Как же вы попадаете во дворик?

— Калитка, — Карен объяснила ее местонахождение.

— Хорошо. Оставайся здесь. А я вернусь назад и посмотрю.

— Я не останусь здесь одна!

— Тише! Хорошо, пошли, но не издавай ни звука.

Он быстро пошел, и Карен пришлось поторопиться, чтобы выполнить его приказание. Когда они дошли до деревянной калитки, за которой был проход за дом, пальцы Тони даже в темноте быстро нашли запиравший ее засов. С пересохшим ртом, напряженная, Карен стояла за его спиной.

Тони осторожно начал открывать калитку. На его усилия заржавленные петли ответили скрипом протеста, разорвавшим тишину словно крик. Тони выругался.

— Все. Оставайся здесь.

Он нырнул в темноту калитки. Карен колебалась лишь мгновение; узкий проход был затянут кружевами паутины, пальцами призраков вцепившихся в лицо молодой женщины. Калитка в глубине прохода распахнулась под нажимом Тони; на какой-то миг Карен увидела его силуэт на фоне более светлого пятна за калиткой. Затем, крикнув, он бросился вперед.

Карен тоже побежала, но, когда она достигла сада, все уже было кончено. Она лишь мельком увидела какую-то тень, метнувшуюся среди спутанных кленовых ветвей, нависших над забором. Внутри дома неистово залаял Александр. На кухне зажегся свет.

Но все эти впечатления были тусклыми и малозначительными по сравнению с видом белой фигуры, судорожно извивающейся на земле у стены сарая. Сдавленный, задыхающийся голос, исходивший от нее, принадлежал Тони.

* * *

Вновь ухаживая за раненым, теперь уже другим, Карен не могла избавиться на этот раз от кошмарного ощущения дежа-вю. Язык Тони был достаточно крепок, чтобы обжигать уши девушек, но главным, по его словам, была забота о костюме. Пиджак, несомненно, был непоправимо испорчен — не только испачкан кровью, но и разрезан в нескольких местах.

— Тебе надо обратиться в травмопункт, — сказала Черил. — Кажется, я остановила кровотечение, но...

— Черт возьми, надеюсь, что ты его остановила, ведь ты использовала такое количество бинтов, что их хватило бы на то, чтобы обернуть мумию, — огрызнулся Тони, с отвращением оглядывая свою руку. — Черт побери этого сукиного сына! Костюм стоил мне...

— О, кому какое дело до твоего костюма?

Ночная рубашка Черил тоже была вся в крови. Большая часть вытекла из глубокой раны на руке, которой Тони пытался защитить свое лицо; остальные порезы были поверхностными.

Услышав шум в саду, Черил поспешила вниз, не тратя времени на то, чтобы накинуть халат. Тонкая ткань ночной рубашки показывала все изгибы ее фигуры так, что смутила бы мужчину, находящегося гораздо ближе к смерти, чем Тони. Когда Черил повторила: «Ты должен обратиться в больницу», — он взревел:

— Я должен позвонить к себе, вот что я должен сделать, и могу заверить, что не жду с нетерпением того, что мне скажет лейтенант. Попасться на такую глупость! «Извините, лейтенант, я запутался в простыне!» О черт!

— Он накинул ее на тебя, — сказала Карен. — Ты ничего не мог сделать.

— Он действительно накинул ее на меня, но я обязан был что-нибудь сделать. Марк был прав, дьявол его подери; эта проклятая простыня не только отличная маскировка, она сбила меня с толку на одну-две секунды, как раз достаточно для того... Черил, я же сказал тебе, прекрати говорить об этом. Где этот чертов телефон?

— Если твою боль облегчает ругань через слово... — начала было Черил.

— Да, облегчает. Не очень, но облегчает.

Отстранив ее руку, он встал, но тут же сел, более резко, чем рассчитывал, едва не промахнувшись мимо стула. Бросившись вперед, Черил успела его подхватить.

— Ну вот, видишь, тебе нельзя так скакать. Посиди спокойно и дай мне...

Тони набрал побольше воздуха. Его губы зашевелились; Карен догадалась, что он считает про себя. На «десяти» часть краски вернулась на его лицо.

— Сейчас я воспользуюсь телефоном, — тихо сказал он. — Я воспользуюсь параллельным аппаратом в коридоре, а не этим, потому что не хочу, чтобы вы услышали то, что я скажу. Оставайтесь здесь. Обе.

На этот раз он удержался на ногах. Слегка пошатываясь, он направился к двери. Вдруг он обернулся.

— Видишь? — обратился он к Карен. — Я же говорил, не сработает.

— О чем это он? — спросила Черил, когда за Тони закрылась дверь.

Карен взглянула на подругу. Ее волосы сияли, словно ореол, округлые формы тела выступали из-под полупрозрачной одежды.

Черил была бледной от волнения — такого же, которое она проявляла несколько дней назад, когда в помощи нуждался ее брат. И Карен внезапно захотелось топнуть ногой, завопить что есть силы — сделать что угодно, лишь бы проникнуть сквозь скорлупу жертвенного безбрачия, в которую заточила себя Черил. Она не виновата. Женщина не обязана любить мужчину просто потому, что он этого хочет. Но Тони достоин любви. Еще полшага — и Карен сама перешла бы черту.

Но причина, по которой она не могла сделать остающиеся полшага, была такой же абсурдно сентиментальной, как и причина Черил. Бревно и соринка в глазу, подумала Карен. Не говоря уже о людях, которые живут в стеклянных оранжереях.

Ее взгляд постоянно возвращался к лежащим на столе предметам — совершенно обыкновенным вещам, изначально безопасным, но теперь приобретшим зловещий смысл, — скомканной окровавленной простыне и ножу с липким потускневшим лезвием. Простыня была двуспальной, хлопчатобумажной с синтетикой; по грубым оценкам, несколько сотен тысяч ей подобных находились в шкафах и на складах города. Простыня была грубо переделана: углы зашиты, в одном из них сделан узкий вырез, чтобы одетый в нее человек мог видеть, куда идти. Нож был почти таким же безликим — кухонный нож со стальным лезвием фирмы «Золинген». Подобные лежат на каждой полке у раковины.

Черил сама ответила на свой вопрос, пробурчав:

— Мужчины ведут себя так глупо. Вот Тони — переживает по поводу того, что скажет его начальник, словно какой-то мальчик, мать которого забыла написать объяснительную записку, а ему предстоит...

Решимость Карен не вмешиваться в чужие дела растаяла как дым.

— Черт возьми, Черил, неужели ты настолько бесчувственная? Разве ты не видишь, как он переживает? Он бросился защищать от маньяка беззащитных женщин, а вышло так, что он запутался в простыне. Он чувствует себя дураком.

У Черил отвисла нижняя челюсть:

— Это неправда! Я хотела сказать, он не выглядит дураком.

— Возможно, ты так не думаешь, несомненно, так не думаю я, но у меня есть отвратительное предчувствие, что лейтенант именно так и подумает. Друзья Тони никогда не позволят ему досказать этот рассказ до конца. Все его версии зашвырнут на помойку; он будет выслушивать ехидные замечания по поводы простыней в течение многих месяцев; и, самое худшее, ему придется сидеть здесь и давать показания, словно обыкновенной беспомощной жертве. Для профессионала-полицейского это венец унижения. В сравнении со всем этим ножевая рана уже не болит!

— Я не думала...

— Тогда, наверное, тебе пора этим заняться. Под своей защитной оболочкой Тони такой же ранимый, как и все, а ты — в переносном смысле — режешь его по живому. Дай этому парню шанс.

Кто-то недавно говорил эти же слова, вспомнила Карен. Тони — ей. О Марке.

— О Господи, — устало произнесла Карен, — что толку от этих слов.

69
{"b":"18412","o":1}