Не прошло много времени, как я столкнулась с первой из предстоящих мне трудностей. Лошадь не была моей спокойной Шалуньей; это был большой косматый жеребец, спина которого была широка, словно стол, а ход у него был такой, что у меня трещали кости. Его вывели из теплого стойла под снег, и ему хотелось домой. Поначалу он слушался моих понуканий, потом остановился и стоял с покорно опущенной головой, отказываясь двинуться с места. Я обернулась, чтобы посмотреть, как далеко мы отъехали. Деревня исчезла из виду. Дорога простиралась за нами, словно серая лента. А по этой лепте, скача во весь опор и сокращая расстояние между нами, мчался одинокий всадник.

Я ударила коленями в бока моего жеребца и закричала на него. Животное неожиданно отреагировало – так, что меня откинуло в седле назад. Он был не слишком красив, но он, без сомнения, хорошо бежал. Ветер свистел у меня в ушах и срывал капюшон с моей головы. Мои волосы растрепались и развевались, словно флаг. Меня охватило веселье, и я громко прокричала что-то лошади и рассмеялась. Скорость, скорость – вот что мне было нужно!

Всадник одурачил нас, иначе бы мы выиграли гонку. Я услышала сзади долгий свист, и мой конь замедлил шаг, навострив уши; другая лошадь поравнялась с нами, и вытянувшаяся рука ухватила поводья. Окаменевшая от изумления, я посмотрела на всадника. Это был Иан.

Он был так зол, что заговорил со мной так, как, наверное, говорил бы с Бетти.

– Глупая женщина! – прокричал он прямо мне в лицо. – Какого черта вы решили устроить такую бессовестную штуку? Может быть, мне перерезать вам горло и покончить с этим?

– Ты сообщил мистеру Рэндэллу? – спросила я.

Иан ухмыльнулся. А потом покачал головой.

– Иан, я должна вернуться назад. Там что-то не так, должно случиться что-то ужасное. Ты должен мне верить... – Слова застревали у меня в горле, и я недоверчиво смотрела в его отведенное в сторону лицо. – Ты ведь мне веришь! Ты сам думаешь о том же. Иан, что ты знаешь?

– Ничего, – пробормотал он. – Хозяин мне ничего не сказал.

– Тогда почему ты не сказал Рэндэллу, что я сбежала? Почему ты сейчас сидишь тут, рядом со мной, вместо того чтобы силой тащить меня назад?

– Ну да, я подозревал, что дело нечисто. – Он с трудом подыскивал слова. – Все лето я видел, как хозяин борется с какой-то черной бедой, но я не знал с какой. Хозяин спас меня и забрал в дом, чтобы выучить на грума. Неужели вы думаете, что я не сделаю для него всего, чего только смогу? С Божьей помощью и доброй удачей я, возможно, доберусь до дому сегодня же ночью.

– Мы поедем вместе. И мы доберемся туда. – Я подняла поводья. – Я верю тебе. – Я потянулась и взяла его руку в свои. Его рука была сильной и жесткой. – И если тебе когда-нибудь понадобится вся моя кровь – до последней капли, – можешь взять ее за все то, что ты делаешь. Но разве ты не понимаешь, что я должна ехать с тобой? Я подлажусь под любой шаг твоего коня.

Иан нахмурился. Неожиданно, к моему глубочайшему изумлению, уголки его рта причудливо изогнулись в одной из его редких улыбок, он сунул руку в седельную сумку и вручил мне узел. В нем была грубая шерстяная накидка, толстая шаль и митенки Бетти.

– Она сказала, что вы не станете слушать, – сдаваясь, произнес он.

Иан взял на себя руководство и пустил лошадей плавной рысью. Скользкая дорога тонула в дымке, милю за милей она не менялась. Если бы не холод и мокрые тающие хлопья снега на моем лице, я могла бы уснуть.

Так промчался вечер, с темнотой наши остановки становились все более и более частыми. Пейзаж стал гористым, дорога под стучащими подковами больше не была серой, она была грязно-белой. Снег покрывал ее всего лишь тонкой пленкой, но это было опасно. Два раза подкованные железом копыта скользили по льду.

Я все время напрягала зрение, надеясь различить знакомые места. Смотреть было трудно, потому что ветер нес в лицо снег – теперь это были похожие на град ледяные дробинки. Ночь почти полностью опустилась на мир, когда я увидела сквозь сощуренные веки, что как раз перед нами дорога пробирается между сгрудившимися скалами, прежде чем изогнуться, чтобы исчезнуть в пологом подъеме. Мы добрались.

– Вперед! – сказала я.

Как только мы приблизились к склону, я поняла, что нам не миновать беды. Под копытами лошадей был не снег, а лед. Мой жеребец скользил и спотыкался; сквозь намокшую от снега юбку я чувствовала, как дрожат его бока. Это должно было послужить мне предостережением. И тем не менее несчастье случилось неожиданно. Всадник впереди меня издал сдавленный вскрик, и его лошадь с шумом упала, а потом я услышала самый ужасный из всех звуков – крик раненого животного. Когда я добралась до Иана, он уже встал рядом с лошадью на колени.

– Ты ранен? – прокричала я.

Иан не ответил. Его руки что-то делали под курткой. Последний луч света обрисовал ужасный предмет в его руке. Он нагнулся вперед. Крик раненой лошади поднялся до предела, а потом прекратился.

Я отошла на деревянных ногах пару шагов и прислонилась к шершавому стволу дерева, чтобы не упасть. Следующее, что я почувствовала, была рука Иана, державшего меня за локоть. В молчании он повлек меня вниз по склону и усадил на мою лошадь. Затем взял в руки поводья.

– Ты ранен? – спросила я снова.

Он покачал головой, медленным движением человека, слишком измученного, чтобы говорить.

Он лгал; я видела, что тяжесть его шага объясняется не только усталостью. Он поранил ногу или ступню; насколько серьезно, я не знала.

Вскоре мы вышли из-под защиты скал, и теперь ветер и снег бросались на нас в дикой ярости. Я не могла даже представить, куда направляется Иан, и, вправду сказать, меня это заботило только ради нега самого и ради лошади. Наконец я смогла разглядеть сквозь сосновые ветви, которые теперь нас окружали, желтоватый квадрат освещенного окна.

Хижина была низкой и маленькой и лепилась к пологому склону скалы. Это все, что я смогла разглядеть сквозь бурю. Иану пришлось довольно долго колотить в дверь, прежде чем она отворилась, но затем грубые, но гостеприимные руки втащили нас внутрь и усадили у ревущего огня.

Пастух и его жена были преисполнены любопытства, обнаружив нас на улице в подобную ночь. Но инстинктивная вежливость их класса удерживала их от того, чтобы расспрашивать меня, и хотя Иан, похоже, знал их, бедный парень слишком страдал от боли, чтобы быть разговорчивым. Его колено было вывихнуто.

Добрая хозяйка натерла ему ногу отвратительной массой из овечьего жира и устроила на ночь в конюшне. Я сходила туда, чтобы пожелать Иану доброй ночи и убедиться, что ему там удобно. В его глазах отражалось мучение.

– Я сделал все, что мог. Завтра – когда конь отдохнет – я пойду дальше. – Он поднял свою большую руку и осторожно дотронулся до моего рукава. – Мисс, не беспокойтесь. Этой ночью ничего не случится.

– Я знаю, – ответила я. – Спасибо, Иан. Ты сделал все, что только мог сделать мужчина.

Я оставила его не более успокоенным, чем была сама. Если даже буря завтра утром прекратится, он не сможет идти. Он на многие дни останется хромым. А промедление в один день может означать, что мы придем слишком поздно. Нужно нечто большее, чем буря и снег, для того чтобы удержать Гэвина от... от того, что он задумал.

Я легла на кровать. Спать я не собиралась, но милосердная природа взяла верх над моим измученным телом, и я мгновенно провалилась в тяжелую дрему.

Что-то разбудило меня, хотя ночь еще не кончилась. Буря прекратилась. Разрозненные облака неслись, подгоняемые сильным ветром, а за ними мне удалось разглядеть холодный и чистый круг луны. Серебряные лучи осветили снежное одеяло, покрывшее землю, и темные сосны, очерченные на фоне белого хребта. Все было недвижимо. От зимней рамы тянуло холодом, но я не могла оторваться от этой странной красоты ночи. Хижина находилась очень близко к отвесной стене холма, я не видела его вершины. Я вытянула шею так далеко, как только могла; и там, резко выделяясь на фоне омытого луной неба, была линия, которую я хорошо знала, хотя она находилась высоко и далеко и была искажена расстоянием. Но это была башня.