Искривленные пальцы Ангуса ослабили хватку. Он заморгал, глядя на меня, словно был сильно испуган.

– Спроси хозяина, – пробурчал он.

– Что вы хотите этим сказать?

– Есть только один, который знает. – Голос старого слуги понизился до хриплого шепота. – Она уехала, в один день, четырнадцать лет па-зад – туда, где холмы. И он поскакал за ней. И она уже не вернулась. Никто никогда уже не видел ее живой – только Гамильтон. – Он схватил мое запястье и согнулся вдвое в пароксизме всхлипывающего хохота. – Ну же, спроси Гамильтона, как она умерла! Что в тебе его не спросить?

Когда наконец мне удалось улизнуть – Тоби не отставал ни на шаг, урча позади меня, – вслед мне раздался смех Ангуса, похожий на хохот гоблина.

Мне не давал покоя вопрос, почему хозяин держит в доме такого демона, как Ангус? Между ними, похоже, никогда не было особой любви; я частенько видела, как глаза Ангуса загораются ненавистью, когда он смотрит на человека, которому поклялся служить. А мистер Гамильтон презирал Ангуса. И тем не менее, когда с Аннабель случилось несчастье, он отверг помощь других слуг и оставил одного только Ангуса...

Чтобы развеяться, я вышла пройтись и случайно оказалась у парадных дверей дома, между двумя высокими соснами, стоявшими по флангам подъездной дорожки. Сразу за соснами дорога заворачивала на скотный двор. Под одним из деревьев красовался большой камень, похожий формой на грубое кресло. Я уселась там, в тенистом холодке сосны.

Отсюда я могла видеть всю долину, нежные голубые склоны казались совсем близкими. Я вдруг осознала, что не смотрю ни на птиц, ни на склоны гор. Мои глаза были прикованы к дороге, идущей в Эдинбург, по которой в любой день мистер Гамильтон мог вернуться домой.

Я хотела, чтобы он вернулся. Мне казалось, что стоит мне его увидеть, как черные, ужасные подозрения, поселившиеся в моем сознании, померкнут, улетучатся, и окажется, что это – болезненное воображение, и ничего больше. Я сама создала тайну там, где была лишь естественная для мужчины сдержанность по отношению к его личным чувствам, а злой старый слуга попытался напугать меня. Мне просто нечем было занять свою голову. Поскольку мистер Гамильтон уехал, я лишилась наших прогулок верхом. Я скучала по ним. Я скучала по нему...

О, нет! Было бы умнее найти себе какое-нибудь здоровое занятие – что-нибудь утонченное, приличествующее леди, что-нибудь, что требует сосредоточенности и внимания. Дикая красота раскинувшейся передо мной картины подсказала мне ответ. На следующий же день я взяла свой планшет для набросков и карандаши и уселась на камень под сосной. Не могу сказать, чтобы мои усилия увенчались успехом; тяжелая красота пейзажа была слишком грандиозна для моих любительских способностей.

Как-то после полудня я сидела на своем обычном месте и рисовала. День был таким ясным, что я могла видеть лиловые тени в ущельях и кустарники, покрывавшие склоны Бен-Макдьюи, а воздух был таким теплым, что я расстегнула две верхние пуговицы моего лифа. Работа продвигалась. Теперь, если мне удастся прочертить линию деревьев под утесом... я подняла глаза от наброска. И тут же вскочила на ноги, позволив и наброску и карандаша посыпаться на землю. Прямо передо мной на лошади сидел джентльмен. Это был очень привлекательный юноша, элегантный блондин.

Не успела я двинуться, как прекрасное видение уже спрыгнуло с лошади. Юноша заставил меня сесть снова, собрал мои рисовальные принадлежности и весьма горячо принес мне свои извинения.

– Не стоит извинений, сэр, – ответила наконец я, несколько придя в себя. – Я была погружена в работу, вашей вины здесь нет.

– Я видел, что вы увлечены. – Молодой джентльмен вгляделся в мой измятый рисунок. – Какая тонкая работа! Восхитительный вкус! Любой может сказать, что вы учились рисованию у самых лучших мастеров.

– О нет. Мой отец...

– Да, конечно. Мне известна его репутация в ученом мире.

– В самом деле? – Я внимательно изучала джентльмена. Он не походил на человека, который мог бы с обожанием относиться к весьма сложной для понимания эрудиции моего отца, и при ближайшем рассмотрении я обнаружила в нем одну не слишком приятную особенность – он не отвечал на мой взгляд прямым взглядом.

Я положила карандаш и застегнула лиф.

– Вы кого-то ищете? – спросила я. – Полагаю, вы здесь впервые.

– О, прошу меня простить! – Джентльмен изящно поклонился. – Я – сэр Эндрю Эллиот. Мы с сестрой сняли на лето Глендэрри. Моя сестра, леди Мэри, не совсем здорова. Нам рекомендовали воздух высокогорья.

– Мне жаль услышать о нездоровье вашей сестры. Она принимает визиты?

Голубые глаза сэра Эндрю посмотрели в сторону.

– Что до этого, ее здоровье подвержено изменениям, день на день не приходится...

Я не стала настаивать. Разумеется, у меня не было никакого желания натягивать на себя капор и перчатки, да еще и брать зонтик, чтобы наносить кому-то формальный визит. Даже если от секретаря требуется, что он будет наносить подобные визиты! Но я полагала, что скорее нет.

Сэр Эндрю нарушил мои праздные размышления:

– Я вижу, вы также ущемлены в общении с равными себе. Я полагаю, что вы носите траур по его лордству, или я должен был сказать – по лорду Данноху?

– Лорд Даннох? – в изумлении повторила я. – Разумеется, мне известно его имя; говорят, что он – один из самых богатых пэров Шотландии. Но я едва ли могла носить по нему траур, даже если бы узнала о том, что он почил в Бозе. Но я об этом не слыхала.

Мои слова изумили сэра Эндрю так же сильно, как его вопрос удивил меня. Его рот открылся, и он уже собрался было что-то сказать, когда нас отвлек звук конских копыт – лошадь мчалась во весь опор. Сэр Эндрю встал на колени, его руки были полны диких маргариток, которые он бездумно рвал, пока мы говорили, и повернулся, чтобы разглядеть дорогу.

Я узнала всадника, хотя и он, и его лошадь все еще оставались для стороннего наблюдателя крошечными фигурками у изножья холма. Где-то по дороге он переоделся в свои любимый шотландский костюм; темно-зеленая клетка резко выделялась на фойе серебристо-серых боков лошади. Казалось, они летят – так быстро они приближались; через мгновение всадник натянул поводья, и вот мистер Гамильтон уже смотрит сверху вниз на сэра Эндрю.

– Сэр Эндрю и его сестра сияли Глендэрри на лето, – объяснила я, поскольку у бедного молодого человека язык прилип к гортани.

Бедняга сэр Эндрю совершенно растерялся. Он всячески старался не смотреть хозяину в лицо, но его взгляд то и дело невольно возвращался к нему. Я знала, что для всякого, кто не видел моего хозяина раньше, его лицо представляло пугающее зрелище. Но когда мистер Гамильтон заговорил со мной, молодой человек решил вмешаться.

– Мисс... мисс Гордон? – выдавил он.

“В самом деле, – подумала я, – может ли мужчина быть таким неуклюжим. Неужели мне придется самой представить все подобающие объяснения?”

– Сэр Эндрю только что прибыл, – сказала я. – Я еще не успела представиться. Я – Дама-рис Гордон, сэр Эндрю, а это – мистер Гамильтон, владелец поместья Блэктауэр.

Я не имела никакого представления о том, почему они так упорно и так странно глядят друг на друга, но, впрочем, мне не было до этого дела. Меня внезапно охватило некое легкомысленное веселье, когда все на свете кажется ужасно забавным. Поведение обоих мужчин представилось мне донельзя комичным; мистер Гамильтон пригласил сэра Эндрю в дом, хотя со всей очевидностью желал, чтобы тот убрался подальше; сэр Эндрю же вежливо отклонил приглашение, хотя его желание войти было так же очевидно. Сэр Эндрю сослался на слабое здоровье его сестры, и мистер Гамильтон выразил свои сожаления по этому поводу, хотя было совершенно ясно, что ни данная леди, ни ее драгоценное здоровье не вызывают у него ни малейшего интереса.

Сэр Эндрю явился с визитом раз и другой. Казалось, он находил наше общество очаровательным – бог знает почему! И хотя мистер Гамильтон взял себе за правило присутствовать при каждой такой встрече, хозяин мой бывал весьма груб, а временами едва удерживался в границах вежливости. Обычная светская беседа в его исполнении превращалась в особую форму допроса. Особенно его интересовало происхождение сэра Эндрю и его биография.