Следуя по восточному берегу реки Джау, мы подошли к расположенной на песчаном грунте деревне динка (или джанге), окруженной обширными полями. Это была резиденция вождя динка Каху. Окруженный своими соплеменниками, он сидел в тени двух больших деревьев, украшавших деревенскую площадь. Каху был прекрасным представителем своего племени, типичным динка. Если мужчины этого племени вообще отличаются ростом выше среднего, то Каху на голову превосходил большинство его окружавших; рост его достигал почти двух метров. В его шерстистые волосы было воткнуто белое страусовое перо, гордо вздымавшееся над головой; длинное, стройное тело было облачено одеждой из расцвеченного пестрыми цветами ситца. Его жена, такая же высокая и стройная, как он, была опоясана длинной, мягко выделанной козьей шкурой, украшенной по краям многочисленными железными колечками. Старый образ жизни, нравы и обычаи того времени, когда джанге были еще хозяевами своей страны, претерпели значительные изменения со времени вторжения хартумских торговцев. Скотоводство, как главное занятие и наиболее существенный источник пропитания, теперь было сведено почти на нет. Грабительские, не стесняемые ничем нападения на стада, расхищение скота, который нубийские носильщики, лучше вооруженные и поэтому покорившие негров, уводили тысячами голов, вынудили динка-джанге, живших в сфере деятельности зериб, отказаться от скотоводства. Они теперь сеяли дурру, и то лишь в пределах, необходимых для поддержания существования. Бедность и отсутствие излишков были их единственной защитой против ненасытной своры хищников, обитателей зериб. Там, где прежде паслись тысячеголовые стада скота, теперь с трудом можно было найти хотя бы одну корову!

От деревни Каху на юг тянется большая, совершенно необитаемая дикая местность, по которой мы шли несколько дней. Через колючие терновники и высокую траву проходила такая узкая тропинка, что мы ее часто теряли. Часто мы шли по широким следам слонов, которые проходили сотнями с востока на запад, иногда они шли и по нашему пути. Неуклюжие гигантские ноги этих животных все вытоптали и образовали в почве настоящие ямы. Нам преградил дорогу ручей – рукав реки Джау. Котловина в тридцать шагов шириной, поросшая кустарником и деревьями, была наводнена разливом реки Джау. При обследовании оказалось, что лишь на коротком расстоянии от берега вода была выше человеческого роста, дальше же она едва достигала груди. Установив, что переход безопасен, самые высокие носильщики подняли и понесли поклажу; дойдя до глубокого места, они поднимали ношу над головой, зажмуривали глаза и так переходили в глубоком месте, погружаясь в воду до затылка. Из воды торчали лишь руки до локтя и ноша. Я при этом очень беспокоился за мои вещи, но все обошлось благополучно, без всяких приключений. Меня самого перенесли на моем ангаребе. Однако были и комичные сцены, особенно с женщинами, которых перетягивали на жердях и которые, вследствие трусости и болтливости, набирали полные рот и нос воды. Два часа спустя перед нами открылись гостеприимные ворота зерибы Унгуа.

Это была самая северная из торговых станций Абдуллахи, очень небольшая, служившая опорным пунктом для караванов, идущих на юг и с юга. Несколькими милями западнее стояла раньше зериба Даггуду, которую Швейнфурт посетил в 1870 году, находясь на пути к главной станции Абд-эс-Самада Сабби. В день нашего отдыха в Унгуа лил такой дождь, что я был вынужден целый день поддерживать в моей хижине огонь, чтобы хоть несколько защитить себя от сырости. Для перехода через реку Роах (Джау), протекающую в двадцати минутах ходьбы от зерибы, носильщикам пришлось построить мост из стволов деревьев, связав их веревками из лыка; сам переход на следующий день не обошелся без некоторых комических эпизодов. Владелец зерибы, Абдуллахи, очень внимательный и вежливый, посетил меня, чтобы помочь скоротать время. Я спросил у него о настоящем положении вещей, об условиях торговли, и он жаловался, что хорошие времена для торговцев прошли с тех пор, как органы правительства монополизировали всю торговлю слоновой костью, которая раньше находилась целиком в руках частных торговцев или торговых предприятий. Из-за долголетней эксплуатации и большого риска потерь, а также вследствие необходимости содержать зерибы, выручка значительно снизилась и все продолжает снижаться, так как торговцы вынуждены давать всем правительственным чиновникам бакшиш, иначе будут чиниться большие затруднения, ведущие в конечном счете к разорению. Абдуллахи заверил меня, что в последнее путешествие в Джур-Гаттас он взял с собой 35 рабов и подарил их мудирам, писцам и другим правительственным служащим. В конце концов отдуваться должны опять-таки несчастные негры. Торговцы уже не наживаются так, как раньше, но негров они обдирают по-прежнему.

От западного берега реки Роаха наш караван направился к югу, подошел к притоку Роаха– Туджи, или Теджу– и пошел по его левому берегу. Мы шли по запустелой, необитаемой местности. Прежние обитатели ее были убиты пулями нубийских завоевателей или же угнаны в рабство. Счастливцами можно было назвать тех, которые успели бежать и найти на чужбине новую родину Повсюду в этих областях можно было видеть опустошительные последствия разбойничьего угона людей в рабство. После многочасового похода мы остановились на отдых и поставили наши травяные хижины у места, удобного для перехода. Мертва и безгласна, простиралась вокруг нас безлюдная пустыня, и в тишине наступающей ночи даже участники нашего каравана с их притупленной чувствительностью, казалось, ощущали тяжелую подавленность. Я сидел в хижине за работой при свете фонаря, как вдруг услышал столь знакомое мне басистое рыкание льва. Оно доносилось издали, но и другие услышали его. «Эль-асад!» – восклицали люди (Эль-асад – по-арабски «возбуждающий тревогу»). Я разбудил своих людей, настрого внушил им необходимость поддерживать огонь и лег спать. Прошло некоторое время, и я уже заснул, как меня разбудило раздавшееся уже вблизи нас рыкание нарушителя спокойствия, вполне заслуживающего свое арабское название. «Возбуждающий тревогу» – это лев, и люди и животные от его голоса приходят в возбуждение и волнение. Лагерь моментально оживился, костры разгорелись так, что пламя было далеко видно. С напряжением каждый прислушивался, приближается ли ночное чудовище, или же продолжает свой путь дальше. Однако нас больше не беспокоили. Король лесов проследовал стороной. В окружающей нас акабе царило молчание ночи, прерываемое лишь звучащим, как колокол, кваканьем жаб. Из предосторожности я положил у постели винтовку и проспал до позднего утра.

Реку Туджи мы перешли таким же образом, как и Роах. Но так как стволы деревьев импровизированного моста лежали на глубине нескольких футов под водой, я разделся, дойдя до середины моста, выкупался и вплавь достиг другого берега, затопленного еще на сто шагов, так что до твердой почвы пришлось идти через камыши и траву по воде в два фута глубиной.

Поход по правому берегу Туджи до зерибы Бойко был одним из самых тяжелых. Было пройдено не менее девяти рек и болот, вода в которых доходила по большей части до груди. Мешок с геодезическими инструментами я должен был нести на голове, то же проделывали мои слуги с ружьями, седлами и патронташами. Ослы переплывали через реки. Едва нам удавалось ступить на твердую почву, как опять перед нами была новая река или болото, и лишь немногие из них можно было обойти. Наконец, мы вышли на более высокую местность, прошли лес и после полудня подошли к обработанным полям, за которыми уже виднелись верхушки тукулей зерибы. Зерибу Бойко, лежащую в нескольких сотнях метров восточнее реки Туджи, не следует смешивать с зерибой, которую посетил в 1869 г. Швейнфурт и которая лежит к западу от реки. Этого селения уже не существовало, как не существовало больше и селений Дуггу, Дагуддур, Сабби и др. В Бойко жил Бонгола, известный вождь бонго, жилища которых были разбросаны вокруг зерибы. Негры здесь очень бедны и с трудом поддерживают самое нищенское существование. Даже на складах станции не было запасов дурры. Гарнизон питался земляными орехами. Единственной мясной пищей, которую я мог получить, была пара кур. До сих пор я получал лепешки кисра в каждой зерибе от ее векиля, здесь же я не только должен был заботиться о лепешках сам, но пришлось помочь Абдуллахи корзиной дурры из моего бережливо хранимого запаса. Отъезд из этого негостеприимного места задержался на несколько дней из-за смены носильщиков; носильщики, пришедшие с нами из Джур-Гаттаса, были жителями Бойко и дальше не шли. Кроме того, из-за сильного дождя у нас не было возможности покинуть наши тукули. Вопрос с носильщиками был мною скоро урегулирован путем подношения подарков шейху Бонгола. Мы вышли из Бойко в полдень и пошли в юго-восточном направлении до зерибы Нгама. На ночлег мы опять остановились в пустыне, на том месте, где еще стояли травяные хижины прежнего лагеря Абдуллахи. Дальнейшие семь часов пути привели нас, наконец, 23 сентября, опять к человеческому жилью, и мы вошли в зерибу Нгама, расположенную в семи километрах на юго-восток от того места, где находилось старое селение того же названия. Последние селения негров бонго мы встретили в Бойко. У зерибы Нгама, на расстоянии двухдневного похода от Бойко, жили уже негры митту. Это племя занимает среди народностей в области Нила особое положение и значительно отличается диалектом, обычаями, нравами и внешностью от своих соседей – бонго, динка, мору и макарака.