— От Долли Варден. Шеймус снова предложил использовать ее как посредника.

— Между кем и кем?

— Сложно сказать. Я полагаю, он просто хотел, чтобы ты узнал, что он знает. Ждет реакции.

— То есть он думает, что я рассказал Брижит, а она была чьим-то агентом. Чьим?

— Не знаю, что он думает. Долли сказала, что он не вполне здоров душевно — не то чтобы это было заметно, но у Долли на психические расстройства особое чутье. В последний год он сильно пил. Виски, горе и чувство вины помутили его разум. Не удивлюсь, если он думает, что я как-то замешан в этом деле, раз привлек тебя в АМО и занимаюсь твоим обучением — а может, и еще по каким-то нелепым причинам.

— Мой единственный ответ: я ничего ей не говорил. Мы вообще почти не разговаривали. Она была пьяна. Сильно пьяна. Потом, если она была чьим-то агентом, зачем ей было возвращаться на вечеринку и сообщать всем, где она была?

— Я думаю, что это честный и верный ответ в данных обстоятельствах. Ты можешь сам поговорить с Долли, или же я передам твой ответ по радиосвязи.

— Передайте. Мне сейчас не до того.

— Это точно. А теперь о второй истории.

И Вольта подробно рассказал о том, как сержант издевался над мальчишкой, и как ему хотелось исчезнуть и вступиться, и почему он этого не сделал, и как увидел в зеркале Алмаз.

Дэниел слушал, сдерживая тошноту, понемногу начиная понимать, что такое Алмаз для Вольты.

— Мне кажется, я понял, — сказал он, когда Вольта закончил. — Если Алмаз похож на тот, который вы видели в зеркале, значит, это в какой-то степени одобрение вашего тогдашнего решения не исчезать и не вмешиваться?

— Или вознаграждение за него. Ну да, что-то в этом роде.

— Мне кажется, я попытался бы вмешаться. Хотя я не сужу вас, во всяком случае, не больше, чем себя самого.

— Конечно, не судишь. И не мог бы судить. В тот момент я достиг предела, до которого ты еще не доходил и, вероятно, не дойдешь — я чувствовал, что если исчезну еще раз, не смогу вернуться. И это означало, что я должен был остаться лишь молчаливым и незримым свидетелем позора мальчишки, такого же беспомощного, как и я. Если, и когда, ты достигнешь этого порога, посмотрим, как ты сможешь меня судить.

— Я не верю. Похоже, вы защищаете себя.

— Думаю, ты принимаешь за самозащиту мое раздражение по поводу твоего скорого суда.

— Ни фига, я отлично знаю этот тон. Но я скорее осудил бы вас за… — Дэниел додумал мысль до конца, вдруг сообразив, что оборонительный тон Вольты относился не к тому решению, которое он принял в камере, а к чему-то другому.

Вольта пригладил волосы:

— За…?

— Сержант. Что стало с ним?

Вольта слегка кивнул Дэниелу и изобразил подобие улыбки:

— Не знаю, чему приписать это: твоей проницательности или моей прозрачности?

Дэниел ждал ответа.

Вольта отодвинул тарелку:

— Сержант лег под кровать, сунул в рот служебный револьвер и нажал на спусковой крючок. Это произошло четыре года спустя.

— Почему?

— Я заставил его ужаснуться своей вине.

Дэниел вспомнил, что рассказывал Бешеный Билл о Воронах.

— Как вы это сделали?

— Медленно. Прошло около сотни дней, прежде чем он сдался. Сто дней я убеждал его в том, что тень мальчишки прислала меня для отмщения. Это были сто дней, полные животного страха. Он понял, что правосудия не избежать.

— Не знаю насчет правосудия, — сказал Дэниел, — по-моему, это убийство.

— Не стану с тобой спорить — хотя бы потому, что вопросы морали поднимались в АМО веками, и ни к каким результатам это до сих пор не привело.

Дэниел покачал головой:

— Да нет, я не о морали. Я просто не понимаю. Вы хотели его смерти. Но зачем было так его мучить? Это не просто убийство, но убийство жестокое. Почему нельзя было просто прийти и застрелить его? Сто дней… Нет, не понимаю. Просто не верю, что вы так поступили.

— Ты бы поступил по-другому? Если бы тебе стало известно, скажем, что кто-то хладнокровно обрек твою мать на смерть тогда, в аллее?

— Попытался бы узнать, чье это было решение.

— Резонно. И когда узнал бы?

— Не знаю, — признался Дэниел. — Правда, не знаю.

— И я не знал, пока не проверил. Позволь мне поделиться с тобой тем, что я понял. Я вовсе не получил от этого удовольствия. Я не горжусь этим, но и стыдиться не стану. Я никогда не повторял этого. И ты первый человек, кому я об этом рассказал. Альянс не имеет к этому никакого отношения, это было мое личное дело. И я надеюсь, ты сохранишь его в тайне.

— Вы и так прекрасно знаете, что я никому не скажу, — со злостью проговорил Дэниел. — Но зачем вы мне рассказываете всю эту муру — о Шеймусе, той девушке, моей матери, этом бедолаге-мальчишке, о сержанте — именно сейчас, когда я должен все внимание посвятить делу?

— Затем, что ты единственный человек, которому удалось исчезнуть, и потому можешь понять, с чем было связано мое решение и в каком состоянии я его принял. И именно сейчас — потому что скоро ты увидишь Алмаз, и, вероятно, также окажешься перед серьезным выбором. Я хочу, чтобы ты знал: ты не один. Способность исчезать не изменяет ничего, кроме формы. Она открывает новые горизонты, но ни от чего не освобождает. Мы не становимся мудрее, сильнее или сострадательнее, а если даже понимаем и сострадаем больше других, это лишь делает более мучительным принятие иных решений. Хотя возможно, мы покорнее подчиняемся необходимости.

— Так в чем весь смысл? В покорном принятии неизбежных страданий?

— Нет. Смысл — в жизни. В ее явлениях, значениях и загадках.

— Ну ладно, — рассмеялся Дэниел, — тогда расскажите мне о жизненных явлениях.

— В таком случае я кратко процитировал бы тебе первое положение «Изумрудной скрижали», труда, приписываемого Гермесу Трисмегисту, протоалхимику: «Что внизу, то и наверху. Что наверху, то и внизу. Это и есть объяснение всех чудес».

— Чудес? То есть мы собираемся заняться чудесами?

Вольта взглянул на Дэниела и покачал головой:

— Оленю следовало лягнуть тебя посильнее. Будем надеяться, что Алмаз вразумит тебя. А сейчас давай оставим метафизику и перейдем к более земным задачам — непосредственно к похищению.

После того, как была помыта посуда, Вольта расстелил на столе большую карту и стал указывать карандашом:

— Итак, Алмаз находится на испытательном полигоне «Уайт-Сэндс», точнее — здесь, в Долине Тулароса, между Сан-Андресом и месторождением Кэпитэн, в старопахотных апачских землях Мескалеро. Ближайшие города — Тулароса, Мескалеро, Хай Роллс и Бент. В резервации Мескалеро есть наши люди, поэтому будем использовать этот участок при подготовке рейда; полевая штаб-квартира находится в Эль-Пасо. Так что здесь никаких проблем.

Вольта убрал карту и достал аэрокосмическую фотографию, на которой изображался вулкан, возвышающийся над равниной. Дэниел встрял:

— Может, я сначала расскажу, как я собираюсь похитить Алмаз? Это сэкономит нам время и силы.

— Думаю, целесообразнее будет, если сначала я расскажу тебе о системе охраны, а ты послушаешь и, если пожелаешь, примешь к сведению. В любом случае ты должен об этом знать. Если возникнут расхождения с твоим планом, скажи мне.

Вольта указал на конус вулкана:

— Это гора Санрайз, как ты уже заметил, вулканическое образование высотой в пятьсот сорок пять футов, хотя выглядит более высоким. Отсюда, конечно, горой не назовешь, но здесь ведь мы не окружены солончаками, — карандаш Вольты скользнул к темному прямоугольнику у основания горы. — Отсюда начинаются неприятности. То, что ты видишь, — начало туннеля, ведущего к центру горы. Длина его около семисот ярдов, угол наклона от входа до центра примерно пять градусов. Туннель завершается комнатой-тайником. В ней наш Алмаз.

— Какой там замок?

— К замкам мы перейдем позже. Сначала давай рассмотрим туннель. Там четыре пропускных пункта, каждый охраняется командой морпехов с пулеметами. Пулеметы находятся в специальных бункерах в стенах туннеля. Охрана меняется каждые шесть часов, но предыдущая команда покидает пост только после того, как заступила новая, так что смена караула, обычно самый удобный момент для проникновения, в данном случае хорошо контролируется.