— Черт возьми, Дэниел! — рявкнул Бобби, удерживая его. — В каком бы дерьмовом настроении ты ни был, чертовски невежливо держать в руках бутылку виски и даже не предложить своему учителю выпить.
Смутившись, Дэниел сообразил, что действительно держит в руках бутылку «Джек Дэниелз»:
— Прошу прощения, — пробормотал он, протягивая бутылку.
Бобби открутил крышку и поднял бутылку:
— Чтобы у нас было все, что нужно, и еще чуть-чуть, — он сделал большой глоток.
Дэниел молча кивнул. Он почувствовал, что устал от вида Бобби, от его голоса, его постоянно ощутимого присутствия.
Бобби вернул бутылку:
— Там внутри уже началась заварушка с картами. Если понадоблюсь, знаешь, где меня найти.
Он повернулся и пошел прочь.
— Вечно он уходит первым, вечно за ним остается последнее слово, — бормотал про себя Дэниел, шагая по пляжу, — вечно он ухитряется сделать вид, что прав.
На пляже Дэниел вынужден был признаться себе, что Бобби был просто сильнее — опытнее, осведомленнее, решительнее — и если бы они играли один на один, тот размазал бы его точно так же. Это не прибавило радости.
Отойдя подальше — так, чтобы вечеринку перестало быть видно и слышно, — Дэниел сел на обкатанное волнами бревно и пил долго и упорно. Он смотрел на океан и с каждой волной погружался все глубже в депрессию. Даже огненный закат, казалось, угнетал его. Дэниел чувствовал, что не может вырваться из самого себя, словно измученная крыса в лабиринте.
Пошатываясь, он встал, снял одежду и всей кожей ощутил нежный ночной воздух, потом прошел через шумящий прибой и нырнул в набежавшую волну. И эта сила вдруг унесла всю хандру. Дэниел плавал, пока не устал, потом лег на спину и стал смотреть на звезды, растворяясь в их безграничном спокойствии. Именно этого ему не хватало — звезд, скал, воды, ветра. Больше года он был заключен в прокуренные комнаты, благоухающие парфюмом костюмы и мчащиеся машины — неприкаянный, постоянно вовлеченный в игру, сосредоточенный на очередном броске карт. Слишком мелко, слишком узко. Ему это не нравилось. Хотелось грома, размаха. Хотелось стать пылающим горном.
Он вспомнил, что когда на Безымянном озере случалась ясная ночь, Бешеный Билл как минимум полчаса смотрел в ночное небо. Когда Дэниел спросил, считается ли это медитацией, Бешеный Билл объяснил: просто звезды суть горнила алхимиков, и вид стольких людей за работой вселяет в него надежду.
Покачиваясь на волнах, Дэниел попробовал взглянуть на звезды глазами Бешеного Билла — но безуспешно. Тогда он представил себя первобытным человеком, который впервые в истории поднял голову и увидел звезды. Ни с того ни с сего он вдруг вспомнил теплый осенний полдень, когда Джонни Семь Лун научил его играть в палочки — древнюю индейскую игру. Игра была очень простая — угадать, в какой руке палочка. Правая или левая, да или нет. Чистая интуиция, догадка. Дэниел улыбнулся звездам. Вот та игра, которая ему нужна. Здесь Бобби не помогут ни карточный опыт, ни годы практики. Вряд ли он вообще когда-нибудь слышал про игру в палочки.
Дэниел медленно доплыл до берега и сел на бревно сохнуть. Океан освежил его, вселил уверенность и радость. Вдалеке на берегу он увидел огни — вечеринка была в разгаре. Дэниел решил не возвращаться. Выкопав рядом с бревном углубление и сложив под голову одежду, он свернулся клубочком и тут же заснул.
Впервые после взрыва он видел сон.
Он сидел за зеленым карточным столом, перед ним рубашкой вверх лежала только что сданная карта. Он перевернул ее. Червовый валет, плут, стервец, лживый ублюдок собственной персоной. У валета было лицо Гвидо. Дэниел снова перевернул карту. Теперь она приняла облик Бобби. Дэниел разорвал ее пополам.
Ему тут же сдали новую. Он перевернул ее. Червовый валет. Дэниел разорвал карту.
Сдали новую. Червовый валет. Пополам.
Карты сыпались, сыпались, сыпались, кто-то невидимый сдавал их по мере того, как Дэниел разрывал.
Последняя карта была пустой. Растерянный, Дэниел уставился на белую глянцевую поверхность. Вскрикнула птица. Он коснулся карты. Она превратилась в окно. Он попытался выглянуть в него, но увидел только бесконечное небо.
Он тронул пальцем стекло и вдруг увидел, что к нему летит черный камень. Он не уклонился, но продолжал наблюдать, камень превратился в птицу, в ворона с чем-то блестящим в клюве, какой-то круглой безделушкой, стеклянной на вид, но слишком уж прозрачной и сияющей. Это был алмаз, в самом центре которого горела огненная спираль, ворон клювом разбил окно, оно превратилось в зеркало, за спиной Дэниел услышал крик матери: «Дэниел, беги!», но он уже ничего не мог сделать, просто падал, бесконечно падал в это зеркало. Он попробовал сгруппироваться, потом передумал и распахнул руки. Долетев до зеркала, Дэниел не увидел в нем своего отражения.
Зеркало разлетелось на миллионы сверкающих осколков, и Дэниел поплыл на спине в лунном свете, глядя в темноту и на звезды.
Он проснулся поздно утром. Несмотря на жгучую жажду, чувствовал он себя превосходно. Он снова видел сны. Ему улыбнулась удача. Он поднял бутылку виски, чтобы отметить это. Прямо под ней, в оставленном ею углублении на песке, лежали два одинаковых овальных камешка, гладких, обкатанных морем — черный и белый. Он зажал по одному в каждом кулаке. Постоял немного с закрытыми глазами, чувствуя в ладонях тепло камней. Теперь Бобби было не отвертеться.
ЗАПИСЬ
Денис Джойнер, мобильное радио АМО
Держись, детка, я уже здесь! Да, дорогая, навостри свои ушки и держись за меня. Тут и гадать нечего, с тобой Ди-Джей, Дьявольский Юбилей, он уже настиг тебя на своем мобильном, многочастотном, пиратски улетном радио — если захочешь, поймай меня на KPER, KINK, KUZZ, KLUE или KYJL (единственной гейской станции в Малибу). А как только поймаешь, отпусти.
Займись этим всем, пока я готовлю музыкальную программу для нынешнего вечера. Ты еще даже не знаешь, что сегодня тебя ждут три часа такой старой, покрытой такой благородной плесенью музычки, что поневоле отбросит на семь веков назад. Целых три часа — посчитай их, дружок-валет — сплошных песнопений вуду, живой музыки, которую я записал, сам ни живой ни мертвый от страха, когда в последний раз был на Гаити. И пока ты настроишь свою черепушку на нужную волну, твой верный ди-джей устроится поудобнее с аппетитнейшей штучкой, только что вспрыгнувшей на наши колеса, чтобы обсудить шанхайские цены на опиум. А попозже, в полночь, расскажет тебе сказочку с квазифилософской моралью — очередной вклад в метафизическую околесицу, которую он почему-то начал принимать за собственную жизнь. Пусти ко дну июньскую луну и не ее одну. С тобой был ди-джей — отрада для ушей. Ди-джей, здесь и сейчас, там и тогда, на суше и в воде, повсюду и везде.
Смыв с себя песок и переодевшись, Дэниел нашел Бобби там, где тот и обещал быть — в покерной Клея Хормеля за картами. Перед ним на столе громоздились груды фишек — не то он только что купил их на все имевшиеся деньги, не то дела у него шли очень и очень неплохо. Едва увидев Дэниела, Бобби встал, сказал остальным за столом: «Раздайте тут пару раз без меня» и вышел с Дэниелом во внутренний дворик.
— Дэниел, мы попали в картежный рай. Там за столом законники, продюсеры, актеры, наркоторговцы — денег у них куры не клюют, и все они жаждут доказать, что им не слабо играть в холдэм без ограничений. — Бобби глянул по сторонам и придвинулся поближе, понизив голос. — Половина из них играют в холдэм в третий раз в жизни и не сделали ни малейших выводов из первых двух. Думают, что пара троек — страшная сила, а кикер — какой-то венгр, который стоит на воротах у «Рамс». Не ввязаться в эту игру — значит абсолютно ненавидеть деньги. Сколько у тебя осталось?
— Тысяч двадцать.
— Садись играть.
— Я приберегу их, чтобы сыграть с вами.
Бобби медленно сморгнул несколько раз — единственный признак беспокойства, который он когда-либо выказывал.
