Тщательно скрываемые эмоции мешали мне внимательно слушать окончание полиязычной речи пижона семита. Эмоции буквально разрывали меня изнутри в клочья, рвали депрессию, крошили в пух камень душевной боли на сердце, с коим я успел свыкнуться, стирали с зеркала сознания кислотные кляксы отчаяния, ставшие частью меня за последний год. Я как бы перерождался... Нет! Возрождался! Жизнь моя вновь обретала СМЫСЛ!..

Главная рубка – самое большое по объему помещение в сердцевине шарообразного космического аппарата. Пол и потолок – две круглые плоскости, между ними – одна сплошная, замкнутая стена, то есть борт. В полу, в центре Главной рубки, устроен люк, он соединяет Главную с так называемой «Рабочей» рубкой. Открываешь люк, спускаешься по железным перекладинам и попадаешь в разделенную на отсеки Рабочую рубку. В днище этой рубки также имеется люк, через него попадаешь на площадку над камерой дезактивации, примыкающей к шлюзовой камере, откуда можно выйти наружу. На поверхность планеты можно спуститься, а с поверхности подняться по аварийной веревочной лестнице либо по выдвижной металлической. Однако вернемся в Главную рубку.

Итак, сирена сигнализации молчит – перемещение произошло штатно. Мы в кругло-пузатом помещении. В толстые стены врезаны три иллюминатора. Под каждым имеются «пульты контроля» за внешней и внутренней средой. Рядом с одним иллюминатором – «устройство мобильной связи» космического аппарата с рациями в скафандрах. Оно называется «мобильным» потому, что снимается со стены и, разматывая провод на катушке, его можно носить с собой по всему аппарату. Над иллюминаторами и ближе к центру на потолке проделаны отверстия для циркуляции воздуха. Еле слышно жужжат вентиляторы за потолочным перекрытием. Едва уловимо вибрирует и потолок, и борт – это сразу после перемещения автоматически включился генератор, запитывает обмотки, чтоб спустя 24 часа они разрядились и произошло обратное перемещение. Мягко светят потолочные лампы, спрятанные под армированные матовые овалы плафонов. Они ненавязчиво освещают пять кресел с регулируемым наклоном спинок. Кресла зафиксированы вокруг люка в Рабочую рубку по принципу «лепестки цветка». Полулежа в них просыпаемся, отходим от, правомерно сказать, наркоза... точнее – отходим от наркоза на время перемещения (на секунды? меньше? сколько оно длится, если называется мгновенным, это перемещение?), отходим и просыпаемся мы, четверо пилотов. Пятый, Техник, уже никогда не проснется. У него в горле торчит отвертка, которая до, скажем так, усыпляющего укола находилась в кармашке технического фартука.

– Кто?!. – прохрипел Командир, неуклюже выбираясь из покатости кресла и непослушными пальцами расстегивая кобуру.

Достаточно одного скрипучего «Кто?!», чтобы догадаться о недосказанном: «Кто очнулся первым и заколол Техника?! Кто из вас?!.»

Я взглянул на свое запястье – стрелки на циферблате моих швейцарских показывали тридцать одну минуту седьмого. Инъекцию снотворного нам сделали за 10 минут до того, как задраили внешний люк, то есть в 5 часов 50 минут. Доза рассчитана таким образом, чтобы в состоянии искусственного сна пилоты находились не менее двадцати, но не более сорока минут. Фармакология – отнюдь не самая точная из наук. Менее-более для каждого разные величины. Но к тому моменту, как я посмотрел на часы, все, то есть все, кроме Техника, проснулись, а Командир уже встал с кресла и достал «парабеллум».

– Не гоношись, старшой... – начал было Боец и немедленно оказался под командирским прицелом.

– Пристрелю! – рявкнул «старшой».

Боец сидел в соседнем с убитым кресле, по левую руку от трупа, и вполне логично, что он, спец по убийствам, в первую очередь попал под подозрение и прицел.

– Това-а-а-а... – Ученый очень убедительно зевнул, – товарищ Командир. – Ученый говорил таким будничным тоном, словно ничего особенного не случилось. Словно он ежедневно засыпает в обществе пятерых, а просыпается в компании, меньшей на одного. – Позвольте вам заметить, что и вы с тем же успехом можете быть убийцей, как и товарищ Боец. С точки зрения местоположения у вас были равные возможности, да-с!

И это правда – командирское кресло тоже находится рядом с креслом убитого, с той лишь разницей, что Командир проснулся по правую руку от Техника.

– У всех нас были равные возможности, – заговорил я. – Мы с Ученым сидим напротив жертвы, но что нам мешало подняться, прикончить парня и сесть обратно? Секундное дело. Если, конечно, очнувшийся сразу после сна найдет в себе силы. Любой из нас четверых, в принципе, мог его прикончить, пока остальные спали.

– Нет, не любой! – Командир зыркнул на меня злым глазом. – Я точно знаю – предатель кто-то из вас троих!

– Предатель? – Брови Ученого, подскочив удивленно, сморщили высокий лоб.

– Дурак, что ли? – скривил рот в ухмылке Боец. – Дурак или прикидываешься? Среди нас затесался враг. Это точно, как пить дать.

– Возможно, вовсе не предатель и не враг, а сумасшедший убил товарища, – парировал Ученый. – Как моментальная переброска в пространстве влияет на психику – никто не знает, и, быть может...

– Вряд ли, – перебил я Ученого. – Кандидатов отбирали, хоть и заочно, но тщательно. У всех нас более чем нормально с психикой. Вероятность того, что кто-то вдруг взял, да и спятил, слишком мала. Это я вам как врач говорю.

– Цель предателя – сорвать операцию, – отчеканил Командир. – Если бы предателем был я, то прямо сейчас беглым огнем всех вас перестрелял к чертовой бабушке. И первым порешил бы тебя, Боец, как самого опасного.

– Хы... – Боец обнажил фиксы в усмешке. – А если бы предателем был я, то без всяких отверток... А, пожалуй, что лучше отверткой. Заколол бы Техника, и по кругу: тебя, старшой, потом Ученого, последним Доктора. На хрена мне на одном Технике останавливаться? Я всех бы вас УЖЕ, будь я убийцей.

– Ой ли? – усомнился я. – Вспомните, как совсем недавно вы, уважаемый Боец, просыпались, а? Голова кружилась? В глазах двоилось? В ушах звенело? Ручки-ножки дрожали?

– Ага, че-то было вроде того, – кивнул Боец. – Че-то вроде похмелья. Было и прошло быстро. Хы!.. А старшой свою пушку на меня наставил, так, хы, и совсем прошло.

– На тот случай, если б, как вы выразились, похмелье у кого-то из нас затянулось, и стоит у меня под креслом саквояж, битком набитый средствами скорой помощи, нужными и не очень. Ответственно заявляю как врач – предателю понадобилось собрать в кулак всю силу воли, дабы подняться с кресла и... и выполнить свое... его черное дело. И за активность сразу после пробуждения убийца расплатился дополнительным скачком кровяного давления, который легко мог закончиться глубочайшим обмороком или, вообще, инсультом.

– А если он проснулся на-а-амного раньше остальных? – живо поинтересовался Ученый и, не дожидаясь ответа, развил тему: – Отошел от сна, пережил, сидя, приступ дурноты, преспокойненько встал, сунул отвертку в горло товарищу и спокойно вернулся обратно в кресло.

– Я врач, а не диверсант, однако смею предположить, что тогда бы убийца действительно действовал по плану, озвученному товарищем Бойцом, и всех нас по очереди УЖЕ уничтожил. Нет-нет, товарищи! Нет, убийца очнулся незадолго до остальных, которые УЖЕ дышали неровно, уже просыпались. Убийца, я повторяю, проявил завидную силу воли, и ее хватило лишь на то, чтоб взять отвертку да единожды рубануть.

Он рисковал отчаянно, ибо в любой момент чьи-то глаза могли открыться, у кого-то в ушах мог прекратиться звон, а он транжирил резервы физических возможностей. Его б раскрыли, а о сопротивлении не могло быть и речи. Убийце очень и очень, очень повезло.

– Повезло, говоришь? – Боец смотрел на меня пристально, нехорошо смотрел. – Ты, коновал хренов, ясное дело, в снотворных разбираешься, у тебя, Доктор, со вчерашнего дня все лекарства под рукой, ты, часом, втихаря, в одну харю, не слопал перед стартом какую-никакую пилюлю, чтоб, значит, первым проснуться, ась? А? Командир, – он повернул голову к Командиру, – старшой, ты учел, кто тут среди нас в пилюлях кумекает, а?.. – И вдруг взгляд Бойца соскользнул с напряженного лица Командира. Взгляд бугая, все еще остававшегося под прицелом, как будто магнитом притянуло к иллюминатору за командирской спиной. И колючесть в глазах Бойца вдруг исчезла. Глаза его округлились совершенно по-детски, а губы прошептали с наивно-восторженной интонацией: – Мамочка моя, во, елы-палы... – Боец сглотнул, тряхнул головой. – Ну, ни хрена ж себе! Вот эт да...