Привели старика иргама и показали ему находку. Полуслепой винодел в страхе рухнул на колени и принялся неистово молиться. Старика долго допрашивали, но он отказывался говорить, и только когда несчастного пригрозили убить, он поведал, что золотое изваяние – не что иное, как статуя Слепой Девы из Масилумуса – величайшей богини всех народов, главной святыни иргамов.

– Мы все умрем, – сотрясаясь от ужаса, сказал старик. – Эту статую охраняет неуязвимое семипалое чудовище-призрак. Оно имеет один глаз, при помощи которого Слепая Дева способна видеть всё вокруг, и семипалые лапы с длинными железными когтями…

Некоторое время спустя в уединенном месте ДозирЭ и Идал разглядывали раны Тафилуса. Грономфы пересчитали царапины, пересекающие длинными полосами лицо и голову могучего девросколянина.

– Семь, – задумчиво подытожил Идал.

– О Гномы! – воскликнул ДозирЭ в смятении.

Айм, возглавляющий авидронский отряд, выставил возле статуи стражу и приказал изготовить особую повозку, чтобы можно было перевезти Слепую Деву в лагерь. Пригнали мужчин из ближайших селений, но они, несмотря на многочисленные угрозы, отказались работать. Циниты принялись мастерить повозку своими руками, однако дело продвигалось медленно.

К ночи ДозирЭ, Тафилуса и Идала направили сторожить Слепую Деву. Друзья облачились в тяжелые доспехи, словно перед сражением, и вооружились таким количеством копий, дротиков, мечей и кинжалов, будто готовились к смертельному бою. Воины авидронского отряда только весело посмеивались над суеверными товарищами, столь серьезно воспринявшими слова старика иргама. Однако они не отвечали на безобидные шутки, были настроены весьма решительно и подготовились к предстоящему наряду с самой похвальной тщательностью.

Спустившись в подвал, где находилась священная статуя, авидроны разожгли два десятка факелов, ярко осветив сводчатый потолок и заплесневелые стены, выложенные из крупного камня.

– В этой Деве золота не меньше пяти фуриш, – наметанным взглядом оценил изваяние Идал. – А это не менее двадцати пяти тысяч берктолей. За такую находку весь отряд будет удостоен щедрых наград, – и сын богатого эжина посмотрел на ДозирЭ.

Но грономф на этот раз вовсе не помышлял об очередном наградном платке, а лишь отвечал укоризненно:

– Не о наградах следует нам сейчас думать, а о собственном спасении…

Всю ночь друзья не сомкнули глаз, пугаясь каждого шороха, каждого звука, но ничего не произошло.

На следующий день Идал, загадочно улыбаясь, пригласил ДозирЭ и Тафилуса следовать за ним. Друзья нашли место, где их никто не мог видеть и слышать.

– У меня есть кое-какие соображения касательно чудовищ, охраняющих Деву, – сообщил Идал.

ДозирЭ и Тафилус переглянулись.

– Стоит ли продолжать поиски и подвергать себя смертельной опасности? – возразил ДозирЭ. – Ведь Тафилус едва не погиб. Завтра золотую статую погрузят на повозку и отправят в лагерь Алеклии. Вместе с богиней дом раз и навсегда покинут и призраки.

Идал согласно закивал головой.

– Если это так, – сказал он, – в этом случае больше ничто не будет угрожать нам и нашему отряду. Но боюсь, избавиться от опасности не очень-то просто.

Товарищи Идала изумились его словам.

– Ты, верно, знаешь то, что нам еще неизвестно? – спросил ДозирЭ.

– Возможно. Послушайте меня, доблестные циниты Инфекта.

Еще мой отец говорил: верь, сын мой, только глазам своим, ибо истина лишь в том, что ты видишь. Я не любил своего отца так, как должно его любить согласно заветам великих предков, хотя и почитал не меньше братьев. Нравоучения родителя были всегда мне тягостны. Однако, пройдя многие испытания, я стал понимать, насколько справедливы и точны те наставления, которыми он потчевал меня вопреки моим желаниям.

Итак, рэмы, если верить словам моего отца, известного грономфского эжина и торговца, которого еще ни кому не довелось обмануть, правда может заключаться только в том, что ты видишь своими глазами, а не в том, что тебе рассказывают другие, и даже не в том, что ты сам предполагаешь, исходя из своих представлений об этом мире. Полагаясь на это рассуждение и вспоминая то, что я видел своими глазами в ту ночь, когда Тафилус решил познакомить иргамовского призрака с авидронским мечом, я пришел к выводу, что чудовище, которое держит всех нас в страхе, ростом не больше человечьего, двигается не быстрее человека и обладает силой, судя по ранам девросколянина, не большей, чем человек. Вспомнил я и слова Тафилуса, в которых он утверждал, что единожды попал в цель. И тогда я отыскал то помещение, где мы столкнулись с призраком, и исследовал там каждую пядь. Когда, убедившись в тщетности своих поисков, я собрался уйти ни с чем, то внезапно обнаружил на полу пятна засохшей крови. Но это была не кровь нашего мужественного товарища, а следы ранения еще одного человека, или, если хотите, существа. И следы эти вели в самую темную часть помещения, где я уперся в стену, но тут обнаружил небольшую нишу и в ней потайной выход. Двинувшись дальше по кровавому следу, я прошел не менее трехсот шагов и оказался в одной из зал, недалеко от того места, где расположился наш отряд. Там следы терялись.

– Что же получается? – воскликнул ДозирЭ. – Если злой дух, гаронн с которым сражался Тафилус, получил ранение и истекал кровью, значит, он уязвим и, несомненно, состоит из плоти и крови.

– Точно так, – подтвердил с улыбкой Идал.

– В этом случае, – вступил в разговор девросколянин, схватившись за рукоять меча, – этому призраку придется встретиться со мной снова. И, клянусь Божественным, на этот раз он не отделается только ранением…

Ночью того же дня, когда солнце опустилось, три товарища притаились в той зале, о которой говорил Идал. Они не жгли факелов и не разговаривали друг с другом, а только молча ждали, почти не дыша, стараясь не бряцать оружием. Послышался неясный звук. Внезапно одна из стен помещения отошла с шумом в сторону, и в образовавшемся проходе показался уже знакомый авидронам призрак. Он вышел на середину залы и остановился. Немного постояв, вдруг издал глухой и протяжный стон, от которого у воинов побежали мурашки по телу. Еще долго по лабиринтам галерей гуляло звучное эхо. Призрак прислушался, остался, видимо, доволен произведенным эффектом и опять начал стенать. Эхо вновь долго разгуливало по хмурым сводчатым помещениям дома.

– Вперед, авидроны! – вдруг вскричал Идал.

Все трое выскочили из укрытия и бросились к призраку. Существо метнулось в сторону, но остановилось, заметив, что окружено со всех сторон. Тафилус первый подскочил к нему и замахнулся тяжелым мечом.

– Пощады! – вдруг человеческим голосом взмолилось существо.

Тафилус оторопел и замер с занесенным мечом в руке.

Через несколько мгновений уже пылали факелы. Перед авидронами стоял на коленях обычный человек, скинувший со своей головы черную накидку из легкой полупрозрачной ткани. Это был мужчина пятидесяти лет, абсолютно лысый, но с аккуратной иргамовской бородкой. На одной его руке и запястье крепилось жуткое оружие-наруч: железная звериная семипалая лапа.

– Кто ты такой? – грозно спросил ДозирЭ, размахивая перед носом пленника клинком боевого кинжала.

– Я хозяин этого дома и этого поместья. Меня зовут Бермуд. Мои предки были авидронами, и я никогда не желал зла воинам Инфекта.

– Зачем же тебе понадобилось, Бермуд, выдавать себя за гаронна?

– О славные воины! Простите меня, если сможете. Не желая принести вам зла или какого-нибудь ущерба, я хотел только, чтобы ваш отряд покинул этот дом. Когда армия Хавруша отступала, в моем доме спрятали великую статую Слепой Девы из Масилумуса. Воины Тхарихиба наказали мне ценой собственной жизни защищать эту святыню.

Авидроны удовлетворились ответом и повели Бермуда к начальнику отряда. Айм выслушал историю о том, как хозяин поместья выдавал себя за чудовище, охраняющее Деву, искусно пользуясь многочисленными потайными ходами, и как мужественные авидронские циниты решили сразиться с семипалым призраком и в конце концов одержали победу. Бермуд поведал о том, что в большей степени считает себя авидроном, чем иргамом, и поэтому весьма рад узнать о победе авидронской армии в недавнем сражении. Только глубокая вера и преданность Слепой Деве заставила несчастного прибегнуть к маскараду и уловкам.