ДозирЭ, горожанин из семьи Гражданина, не привык к постоянным физическим страданиям. Нестерпимая жара, ночной холод, вечное чувство голода, усталость, изнурительное недосыпание преследовали его неотступно. К тому же начался сезон дождей, и территория лагеря превратилась в сплошное месиво грязи. На строительстве земляных укреплений приходилось работать по колено в воде. Одежда была мокрой всегда, а разводить костры разрешалось не часто. Единственную радость он находил в верховой езде. Тут молодому грономфу не было равных. Горюя о Хонуме, которого при поступлении в лагерь пришлось продать за бесценок, ДозирЭ привязался к лагерным лошадям, и они благодарно отвечали на его ласку преданностью и послушанием. Казалось, верхом у него всё получается еще лучше, чем в пешем строю: и метание копья, и стрельба из лука… Великолепный всадник, – говорили о нем наставники. Что делает в пешем монолите прирожденный кочевник?

Но новобранцев, призванных стать тяжеловооруженными пешими цинитами – самой важной частью любого войска, не обременяли верховой ездой. Для них, конечно же, самым главным были бои на марше в строю, а важнейшим оружием – меч.

Несмотря на опыт, полученный на арене Ристалища, ДозирЭ не считался лучшим в единоборстве с мечом. Побив многих, он всегда уступал в схватке мощному Тафилусу, которого записали в ту же айму. Громадный девросколянин не утруждал себя хитроумными приемами. Он обладал ужасающей силой и просто рубил сплеча и сокрушал все, что встречалось на пути, будь то щит, клинок или чья-то голова в медном шлеме. Покалечив немало новобранцев, он наконец столкнулся с грономфом, чему несказанно обрадовался. ДозирЭ, помня о страшном ударе кулаком, от которого у него потом много дней перед глазами мелькали белые мотыльки, действовал осторожно. Он уклонялся, насколько возможно, от прямого противостояния и всё же получил крепкий удар плашмя деревянным клинком. Молодой грономф устоял на ногах, но растерялся, и этого оказалось достаточно, чтобы «добить» его.

Только один раз непобедимый Тафилус был повержен. ДозирЭ хорошо изучил незатейливые приемы девросколянина, его манеру двигаться, нападать. Однажды молодой грономф подловил великана, ослабившего защиту, и нанес ему колющий удар в шею. Противник выронил меч, схватился за горло и тут же получил второй удар. Клинок ДозирЭ соскользнул со шлема, и, если б не широкий нащечник, остался бы Тафилус без передних зубов.

На следующий день во время единоборства с девросколянином погиб один из новобранцев. Лекари никогда не видели ничего подобного. Деревянный меч проткнул толстую кольчугу, вошел между пластин боевой паррады, сквозь ее кожаную ткань, и вышел сзади, между лопаток. Казалось, великан нанизал своего противника на клинок. С тех пор Тафилусу не дозволялось участвовать в поединках.

Через несколько дней после того, как молодому человеку из Грономфы, сыну Вервилла, благодаря воле случая, удалось попасть в лагерь Тертапента, десятник Схай решил внести очередные исправления в Главный регистр. Списки новобранцев всегда своевременно обновлялись, имена разносились по разделам с исключительной точностью. Если и позволял себе Схай некоторую вольность в делах, то в самом малом, и шел на это редко. При этом вреда никому не причинял, наоборот, все, что делалось, должно было идти только на благо Авидронии. Как, например, в случае с сыном Вервилла.

Просматривая свитки с сообщениями, Схай с сожалением убедился, что работа предстоит большая: только за несколько прошедших дней выбыло немало новобранцев. Двое казнены, семнадцать человек погибло, несколько десятков изгнано. Еще столько же человек покинули лагерь по собственной воле, не выдержав испытаний, что, впрочем, допускается, вплоть до церемонии Посвящения. К тому же лечебницы лагеря переполнены больными. Новички не выдерживают, некоторые, особенно горожане, валятся с ног от физического истощения. Многие из них останутся навсегда калеками. Сезон дождей прибавил к жертвам и тех, кто слег от острой лихорадки. Есть и несколько случаев кончины от черной песчанки…

Схай знал, что до Испытания доберутся не многие – едва ли больше половины новобранцев. Так повторяется из года в год. Но и тех, кто пройдет этот тяжелый путь, уготованный начинающим воинам полководцем Тертапентом, ожидает еще более трудная и опасная проверка – само Испытание. Не все смогут доказать, что достойны стать цинитами… Впрочем, может быть, поэтому авидронские партикулы и считаются непобедимыми?

Так размышляя над онисовыми листами, десятник ввел в списки новобранцев лагеря необходимые исправления и уже собирался занести на освободившееся место имя ДозирЭ – сына своего бывшего товарища по дальним походам и сражениям, как дверь распахнулась и в помещение один за другим вошли несколько человек. Топот ног и лязг оружия заставили Схая оторваться от работы. Он приподнял голову и едва не подскочил: перед ним стоял целый отряд Вишневых во главе с аймом. Яркие краски наградных платков, сияние доспехов и сверкание оружия ударили в глаза. Нечасто в этой глуши приходилось видеть столь блестящих военных.

– Эгоу, доблестный воин! – с некоторой долей иронии при произнесении слова «доблестный» обратился сотник Вишневой армии к растерявшемуся десятнику. – Я, Сюркуф, от имени Инфекта требую Главный регистр лагеря Тертапента.

Один из вошедших протянул Схаю тугой свиток, извлеченный из жезла власти, позволив ему некоторое время читать его и рассматривать печати.

– Я готов служить тебе, Сюркуф, – отвечал десятник, краем глаза подметив, как несколько воинов в плащах вишневого цвета встали у входа, взяв помещение под охрану. – Скажи только, о чем речь? Может, я помогу?

– Не по чину тебе владеть тайнами Инфекта. Давай книги и уходи, – бросил айм, недовольный заминкой, однако почти сразу передумал, изменился в лице, дружески положил руку на плечо Схая и отвел его в сторону. – Впрочем, если мы можем рассчитывать на твое молчание, ответь: не встречал ли ты в списках вновь прибывших имя некоего ДозирЭ?

Схай едва устоял на ногах. К ужасу своему, он почувствовал, что не может сдвинуться с места.

– Не бойся, десятник. Говори правду, и Инфект отблагодарит тебя за верную службу, – подбодрил Вишневый.

Первым желанием Схая было выложить всё начистоту. Но потом он подумал о своем друге Вервилле и его долговязом сыне, совсем не похожем на проходимца и негодяя. К тому же молодой грономф до сих пор не числился в Главном регистре, хотя вот уже несколько дней прутья лагерных наставников гуляют по его спине. Не покажется ли грозным посетителям это обстоятельство подозрительным?

Все, что знал Схай о Вишневых, прокручивалось сейчас в его голове. Известный всей Авидронии Круглый Дом в Грономфе, покровительство самого Инфекта, неограниченные полномочия… Обезвреживание лазутчиков, искоренение всякой крамолы… А еще: подосланные убийцы, пыточные подвалы и много другого, о чем шепотом говорили люди на улицах и в кратемарьях. Стоит ли быть откровенным с ними?

Схай схватился рукой за стену, чтобы удержаться на ногах, и на его лбу выступила испарина.

– Нет, такого я не встречал, – сказал он ссохшимся языком.

Сюркуф брезгливо поморщился и буркнул своим сопровождающим:

– Смотрите, он же едва держится на ногах! Пожалуй, ему пора поселиться рядом с могильней, а не состоять в могучем авидронском войске. И кто позволяет такое?

Попутчики согласно закивали головами. Айм Вишневых уселся на место Схая и открыл первую попавшуюся под руку книгу.

– Не сердись, десятник, – сказал он после небольшой паузы, оторвавшись от онисовых листов. – Дорога была тяжела, и к тому же нас преследуют неудачи. Иди – думается мне, у тебя лихорадка. А лучше зайди в кратемарью и выпей кувшин подогретого вина за здоровье Вишневых плащей.

С этими словами Сюркуф сунул пальцы за пояс и швырнул воину серебряную монету.

Схай поймал монету, приложил руку ко лбу и, неуверенно ступая, словно деревянная кукла, двинулся к двери. Выйдя на эспланаду, он остановился в нерешительности, раздумывая о своем положении. Мимо пробегал новобранец со связкой дротиков на плече. Тут он приостановился и, коснувшись лба, спросил: