— Итак, — спросил он, наклонившись ко мне, — похож ли салат на квадрат?

С ним я еще не успел поссориться и потому решил поддержать разговор:

— Не знаю, мистер Как-вас-там, — сказал я, беря себе кусок торта. — Надеюсь, вы мне подскажете.

Я успел уничтожить и второй кусок, но он все еще молчал.

— Не берусь судить, — решил он наконец. — Но если вы не будете об этом думать, это не будет вас беспокоить.

Произнеся этот приговор, он снова уснул. Прислуга все не появлялась, и огонь в доме не зажигали. Это было мне на руку, так как я вспомнил, что у меня нет с собой денег. Но все же прослыть жуликом я не хотел. Лук мне в городе не понадобится, не говоря уж о том, какой из меня стрелок. Здесь же, на лесной окраине, он стоит гораздо больше, чем мой завтрак. Я оставил его вместе с колчаном на своем стуле, вежливо кивнул сотрапезникам и зашагал к дороге.

Услышав звук упавшей тарелки, я обернулся. Парень, одетый мышью, все еще спал. Тот, в допотопном костюме, поместил себе на голову начиненное пряностями яйцо. Одетый кроликом как раз натягивал тетиву. Не желая быть свидетелем, я заторопился прочь.

В целом чаепитие пошло мне на пользу. Вспоминая чудаков, я смеялся, и смех помог мне понять, что душа моя не век будет томиться унынием. Парень, одетый мышью, был по-своему прав. Мне не забыть Розалетту, но если я не буду думать о случившемся, я перестану мучиться. Теперь я стал размышлять над тем, что мне делать, если Голиаса нет в Хеороте.

Мой лесной проводник оказался прав: за исключением немногих часов, посвященных дремоте, путь до поворота занял почти что весь день. Завидев указательный знак, я поспешил убедиться, что именно этот поворот мне и нужен. Идя по дороге, выяснил я, можно добраться до Песчаных Холмов и Кузницы Уэйленда. Однако не эти сведения обрадовали меня. На верхней из деревянных стрел, прибитых к столбу, я прочитал:

«Хеорот. 1/2 мили».

Через несколько шагов я ощутил запах моря. Вскоре я увидел его за россыпью домиков. Теперь меня уже не смущало, что на указателе значился не город, но отдельное здание. Хеорот сразу бросался в глаза. Прочие городские строения только подчеркивали его грандиозность.

На всякий случай я скрестил пальцы. Я проделал долгий путь ради встречи, которая может и не состояться.

Время ужина вымело улицы дочиста. Только подойдя к Хеороту, я заметил признаки жизни. Двери громадного здания были распахнуты, но я поневоле взглянул наверх. Над входом кинжалами был прибит чудовищный трофей. Прежде я никогда не видел ничего подобного! Своими очертаниями он напомнил мне человеческую руку. Она была огромной, как лапа динозавра. Волоски пробивались между чешуйками, словно сорняки из трещин тротуара. А заканчивалась эта рука — или лапа — когтями. Похоже, что она была оторвана, а не отрублена. Из свежей раны сочилась кровь, с шипением капая в подставленную железную миску.

Из здания доносился шум веселой пирушки. Насмотревшись на трофей, я взглянул на стражников, приставленных по обе стороны входа. Одеты они были, как дружинники Бродира. Держались они не очень строго, один из них даже улыбнулся, когда мы встретились с ним глазами.

— Крупная дичь водится в здешних краях, — отважился я заговорить. Стражник улыбнулся еще шире.

— Слишком крупная даже для наших мест.

Увидев, что он настроен дружественно, я изложил ему суть дела.

— У меня здесь назначена встреча с приятелем. Можно войти?

— П-пожалста. В любом наряде. — Я заметил, что для часового он не вполне трезв. — К в-вашим услугам.

Минуя часовых, я переступил порог. Веселье нарастало. Сотни людей сидели за низкими столами, ломящимися от яств. У всех в руках были большие кружки, и множество слуг сновало между пирующими, разливая напитки. Бесполезно было разыскивать теперь Голиаса, но настроение мое поднялось. Помимо сандвича, которым я запасся в чайной, у меня с рассвета и маковой росинки во рту не было.

Пока я раздумывал, где же мне втиснуться, ко мне подошел человек, которого я принял за одного из устроителей пира. Кругом было столько шума и смеха, что мы и словом не могли обменяться. Он просто кивнул мне и улыбнулся — здесь все были в прекрасном настроении — и через минуту я уже втиснулся между двумя длинноволосыми верзилами, которые великодушно подвинулись, давая мне место.

Поначалу я так усердно набивал рот едой, что был совершенно не в состоянии беседовать. Наконец, вытерев пальцы о кусок хлеба и бросив его собаке — так, я заметил, здесь поступали многие, — я приготовился к разговору. К тому времени в зал вышло несколько женщин, очевидно, желая убедиться, что пирующие ничем не обделены. Миловидная женщина в золотой тиаре прошла по ряду, осведомляясь у каждого, как ему здесь нравится Должно быть, ее хорошо знали, потому что мужчины умолкали, надеясь перекинуться с ней словечком.

— Вы, должно быть, иностранец, — сказала она, подойдя ко мне. — Я надеюсь, вы всем довольны?

— Да. Спасибо. Пир устроили роскошный.

Она улыбнулась.

— Сегодня у нас счастливый день. Впервые за двенадцать лет мы можем здесь веселиться.

Когда она отошла, я осушил кружку меда. Вдохновленный напитком, я быстро присоединился к всеобщему веселью. Позабыв представиться, я вступил в общий разговор.

— Что случилось с вашей забегаловкой? — спросил я у соседа справа. — Отчего вы не могли здесь пировать целых двенадцать лет?

Он не обратил на меня внимания, так как обменивался сальными шуточками с парнем, сидевшим напротив него. Сейчас он повернул лицо ко мне, так что я мог видеть его сломанный нос и зеленые глаза. Поняв мой вопрос, он просиял.

— Ах, так вот про что ты спрашиваешь! Да во всей округе не найдется такого, кто бы про это не знал. А ты спросил у меня! Приврать тебе немного или нет?

— Как хочешь.

— Что за нужда! Все хорошо, что хорошо кончается. Конечно же, мы знали: все будет в полном порядке — только тварь поганую вышвырнуть и укокошить! И не нашлось мужика, который бы осмелился подойти близко. Уж на что я здоровяк, а спрашивал себя, спрашивал — и внимательно слушал, нет, так и не услышал, что хочу быть добровольцем. — Он торопливо осушил кружку, словно боясь, что мое внимание ослабеет. — Видал руку над дверью, а?

— Видал.

— И каково же само чудище, можешь вообразить! Оно являлось к нам каждую ночь, хватало сразу нескольких парней и заталкивало их себе в пасть. Его не интересовало — с миром вы пришли или с войной. Мы долго терпели, а потом пришлось перебраться в другое место.

Я представил, каково им было дожидаться людоеда каждый вечер с наступлением темноты.

— Вот проклятье! Как же было не уйти.

— А куда денешься? И двенадцать лет никто даже не заикался о том, чтоб вернуться, пока — вон, видишь парня, которому наполняют кружку? Погоди, сейчас он обернется.

На противоположном конце зала на возвышении помещался стол для почетных гостей. Именно туда и указывал мой сосед. Король — я узнал его по осанке — восседал в особом кресле. Сидевший по правую руку от него широкоплечий мужчина как раз повернул голову в нашу сторону. Видно было, что он в совершенстве владеет собой. Даже теперь, в разгаре пира, он сохранял спокойствие и сосредоточенность.

— Добрый вояка! — заметил я.

— Что и говорить! — Сломанный нос с убеждением дернулся — Если тебе нужна помощь, смело положись на него. Подумай-ка, он даже не из здешних краев. Своя рубаха, как говорится, ближе к телу. А он пришел — без приглашения, заметь — и вызвался порешить чудище. Выпьем за героя.

Нам наполнили кружки. Мой собеседник выпил до дна, и я последовал его примеру.

— Чем он его жахнул, — осведомился я со знанием дела, — топором?

— Да ты что, не видел? — Мой сосед вытер усы тыльной стороной ладони. — Он пришел с пустыми руками, без оружия! Схватил чудище и вырвал ему лапу из сустава.

— Надо же! — Я с удвоенным уважением взглянул в сторону королевского стола. Король как раз поднялся с места. Протрубил рог, и все затихли.