— О! Тминный ликер.

— Ты все пьешь?

— На войне всегда пьют, а у меня вся жизнь война.

— Я совсем ненадолго. Мне нужно сегодня ехать.

— Да и у меня не много времени.

— Тебе тоже нужно ехать?

— Как тебе сказать?

— Нет, скажи, ты поплывешь за моря и океаны? Может быть, мы поплывем на одном корабле?

— Как на корабле? На каком еще корабле? Что за корабль? — Я вскочил и шагнул к окну. — Вот на этом, может быть?

— Ты всегда был догадливым. Ты же знаешь, что я бы никогда не покинула свой город. Хотя у меня здесь никого уже не осталось. Ах, это долгая история.

— Как не осталось? А этот? Ну тот?

— Вот мы вместе и уплываем. Это он настоял. Мы же еще молодые. А что здесь будет теперь, ты догадываешься?

— Да кому вы нужны? Живите. Трудитесь. Вы же не пособники этой смешной власти?

— Ну что я тебе буду объяснять. Вещи уже там. Вот там, куда ты смотришь.

— Что, на «Крылове» вещи?

— Да. Там, как ты Говоришь, тот и вещи. И мы уплываем в полночь.

— Значит, у нас есть еще два часа и десять минут.

— У нас есть только десять минут, потому что это какое-то совпадение, будем считать ужасное, если и ты не плывешь на этом кораблике, а я бы этого не хотела, хотя несчастья сближают, давай опять будем дружить, так вот, я скоро ухожу, я рада, что так получилось. Но это опять же невероятно. Ну что ты так смотришь? Хочешь, я тебя поцелую еще разок, на добрую память и сладкое прощанье? Ну скажи же хоть что-нибудь. Вот, позвал даму и молчишь. Хочешь, я выпью этого ужасного ликера? В войну даже спирт пьют. А то уезжать-то не хочется, — подвела она итог.

Я снял салфетку с рации.

— А это что, радио такое у тебя?

— Это волшебный ящичек. Загадай желание.

— Я загадала, но мне уже пора, а где же музыка, ты всегда любил слушать музыку. Покрути ручечку.

А ровно в десять волшебный ящик произнес:

«Я КОЛДУН ОДИН, Я КОЛДУН ОДИН, ВСЕМ КОЛДУНАМ ОТВЕТИТЬ».

И началось.

«КОЛДУН ВТОРОЙ, ТРЕТИЙ, ЧЕТВЕРТЫЙ…»

Я замыкал шествие, и когда настала очередь, утопил клавишу и доложил: «Колдун девятый на месте, расчет закончен».

И были наконец сказаны слова:

«ВРЕМЯ КОЛДОВСТВА ПРИШЛО. ВРЕМЯ КОЛДОВСТВА ПРИШЛО. СЧАСТЛИВО».

— Что это? — изумленно и предчувствуя большую беду, спросила Ижица.

Я раскрыл окно, а рамы открывались внутрь, и задернул плотные занавеси. На пороге появился хозяин.

— Вот и все, товарищ. Удачи.

Я наклонился и взял из-под дивана свой автомат.

— Ты… это ты? Ты оттуда?

Я взглянул на часы. Затем надел куртку, где в карманах все запасы для короткого боя, шагнул к Ижице, поставил автомат у стены и обнял ее. Как мог крепко и держал так, пока не замкнулись адские клеммы в трюме «Крылова» и его надстройки не взлетели высоко-высоко, а борта, распираемые тринитротолуолом, не лопнули, и нельзя было сказать, что «Крылов» затонул, так как дно канала принимало уже то, что не было больше кораблем, и на нем не уцелел никто. И вскоре прогремел второй взрыв и перекрыл тот канал, что у острова, и уже шагнули морские пехотинцы на кромку прибоя, по всей длине нашего пляжа, уже падали десантники на посты и заставы, и вышли из нор колдуны.

Взрыв, казалось, качнул этот дом, сорвал занавеси и бросил их внутрь, и зазвенели стекла и…

Она бросилась к окну, потом ко мне, опять к окну и к двери.

Я шел следом метрах в двадцати. Мимо бежали вооруженные люди, и никто не обращал на меня внимания. Ижица добежала до перекрестка, остановилась, повернулась ко мне, потом опять туда, где больше не было ее кораблика, потом остановилась, руки ее опустились, она ссутулилась и пошла, не понимая куда, скуля, как раздавленная сапогом зверушка.

Это чудо, что она свободно вышла из города к старым фортам, и я следом, и никакого боя там уже не было, и села лицом к морю, поджав колени и стала смотреть туда и что-то там видеть, и я сел поодаль. Я должен был хранить ее. Так распорядился Бог.

Ночью я унес ее в дюны и взял неотвратимо и грубо. Потом мы уснули вдвоем, я, Ижица и автомат, а стрельба и взрывы закончились часам к трем, и рано утром я отвел ее домой, в полупустую квартиру, и она пообещала, что примет сейчас ванну, если есть вода, поест, если сможет, и ляжет и уснет, а я зайду попозже, к вечеру, ведь нет никого больше ни у нее, ни у меня, и я ни в чем не виноват по большому счету, а она стала за ночь неузнаваемой. Я отправился разыскать кого-нибудь из наших, и тут меня арестовал патруль.

— Распишись вот тут, за показания.

К вечеру меня должны были расстрелять, но колдовство вершилось. Наша группа войск в ЕВРОПЕ подверглась ракетному обстрелу и, защищаясь, вышла на просторы и захватила город Берлин. Через польскую границу двинулись войска вновь воссозданного Прибалтийского округа, а теперь уже фронта, на помощь нашим, и началась Третья мировая война.

— Послушай, астроном. Тебе положена стопка и сигарета. Но я позволю тебе больше. Живи. И помни полковника. А я-то тебя никогда не забуду.

Через час транспортным самолетом я вылетел в Минск, а еще через день был под Краковом. Ижицы же больше не видел никогда.

Двадцать второго декабря капитан устал воевать. В принципе, все уже было кончено. Единственно, где он еще хотел бы повоевать, так это во Франции. Там сейчас шли локальные операции в районе Марселя. Никакого Парижа больше не было, но причудливое творение Эйфеля уцелело, как уцелело вино в старинных печальных подвалах. Марсель сохранился и манил капитана. Всю войну он провел в окопах Чехии. То отступал, то двигался вперед, а почему и как, начальникам виднее. Никакой Чехии, по большому счету, тоже не было. Здесь, в ее долинах, на ее полях, в горах ее и городах происходили решающие военные действия на европейском театре Третьей мировой войны. Войны, где так и не было применено ядерное оружие. Этот сладкий миф столетия. Главное оружие оказалось другим и являлось величайшей тайной генералов всех воюющих сторон. Оружие сработало, а потом началась обычная долготерпеливая война, с танками, пушками, ракетами и прочей белибердой. Один фронт прорван, другой держится, дивизия туда, дивизия сюда. И теперь капитан устал воевать, тем более что от его роты не осталось никого. Все, кто уцелел, дождались приказа и отправились по домам. В здании школы на окраине Брно остался капитан и его сержант. Сержант изредка уходил на час-другой и возвращался с пивом и другими полезными и нужными на войне вещами. Знал местечки. Это был хороший сержант. У него было даже больше медалей, чем у капитана, хотя воевал он на полгода меньше. Это он нашел в подвале школы дверку, за шелухой свежей кладки, ведущую в продуктовый склад. Паштеты, колбасы, джемы и так далее. Но даже сержант не хотел больше воевать. А пока они с капитаном оккупировали школу, и война для них еще продолжалась. Капитан дважды уходил в городские руины, в штаб, но приказа все не было. Как не было и жителей в древнем городе Брно. Но это уже особый разговор.

Капитан выбивал американцев из Лысице, немцев из Тишнова и какую-то сволочь из Пернштейна. Он их так выбил, что от пригородов вместе с замками, жилыми домами, садами и прочими декорациями ничего не осталось. Даже рельеф местности изменился. Город Брно брали другие, но результат был примерно тот же. В эту войну русского солдата берегли.

Начальники капитана въехали прямо к Элишке. Там под толстенными монастырскими стенами, которые даже соратники капитана не смогли уничтожить, процветал при всякой власти винный ресторан. Он так и назывался — «У Королевы Элишки». После долгих рукопашных боев монастырь отчистили от тел, проверили на мины, провели связь, и штаб победоносной армии въехал туда. Вина оставалось в подвалах еще на две мировые войны. Оба раза капитан возвращался в свою школу с презентами в высоких бутылках, разлитых еще во времена прошлого социализма и даже ранее. Но приказа все не было.