Следующим удивительным событием стала встреча Боба (молодой негр вместе со своим хозяином принимал участие в погоне за бандитами) и старой Санны. Но главное, чем был отмечен этот знаменательный день для нас, конечно, сам оазис — зеленый островок среди моря песка. Просто чудо! Впрочем, я вспомнил, что и раньше некоторые охотники рассказывали, будто в глубине Льяно-Эстакадо есть вода и растительность, но им никто не верил. Я тоже всегда считал выдумками эти истории о цветах и деревьях в середине пустыни, а теперь видел все это собственными глазами.

Убедившись, что оазис — не миф, я понял, как он возник. Известно, что под песками Сахары, над слоем непроницаемых скальных пород, скрываются большие запасы воды, целые подземные озера. Точно так же обстоит дело и здесь, в Америке. Пустыня отделена от Рио-Пекос горной цепью, которую во многих местах перерезают глубокие ущелья. По большинству из них бегут ручьи, но все они исчезают, достигнув сыпучих песков. Исчезают — не значит высыхают, они просто просачиваются вглубь, до самого каменного ложа Льяно-Эстакадо. Скальное основание пустыни не плоское, а имеет небольшой уклон к центру, наподобие гигантской чаши, там и скапливается вода, профильтрованная десятками тонн песка и ставшая после этого кристально чистой. Небольшой ключ, питающийся от этого подземного резервуара, выбивался на поверхность, давая жизнь оазису.

Теперь столь тщательно хранимая тайна Кровавого Лиса была раскрыта, что нисколько его не радовало. Впрочем, он быстро смирился с неизбежным и просил нас только об одном: никому не рассказывать об оазисе. Разумеется, все мы охотно дали такое обещание, хотя подобная мера предосторожности теперь уже не казалась столь необходимой, как прежде. Со «стрелочниками» было покончено, и «дух мести», карающий ангел Льяно-Эстакадо, мог отдохнуть от своей кровавой работы. А если где-то на окраинах пустыни еще и затаилось несколько разбойников, не участвовавших в нападении на караван, то они не скоро решатся высунуть носы из своих нор — в этом я не сомневался.

Путешественники провели в оазисе два дня и, отдохнув и пополнив запасы воды, двинулись дальше. Мы сопровождали их до самой Пекос. Отсюда они направились к равнинам Аризоны, а наш отряд повернул обратно, к Льяно. Станут ли переселенцы рассказывать об оазисе и поверит ли кто-нибудь их словам — предугадать было трудно, оставалось лишь положиться на сдержанность и порядочность этих людей. Ни один из моих спутников не страдал излишней болтливостью. На этот счет я был спокоен.

Но совсем иначе обстояло дело с команчами. Теперь они тоже знали тайну Кровавого Лиса, правда, они вместе с белыми поклялись молчать. Однако сдержат ли индейцы свое обещание? Вот в этом-то я сильно сомневался, понимая, насколько важен оазис для всего племени команчей.

Здесь требуется небольшое пояснение.

Примерно в полусотне миль от места, где мы находились, по ту сторону Пекос, начиналась область, считавшаяся самым опасным районом Дикого Запада. Это была спорная территория, на которую претендовали извечные противники — племена апачей и команчей. Как я уже говорил, состояние войны было для них вполне обычным, дети, едва научившиеся ходить, воспитывались в ненависти к старинному врагу. Время от времени вождям удавалось договориться о мире, но довольно было малейшего предлога, чтобы томагавк войны вновь являлся на свет, и набеги то с той, то с другой стороны продолжались с прежним ожесточением. А отыскать предлог было проще простого: владения обоих племен не имели четких границ, а то и вклинивались друг в друга. Вторжение в чужие охотничьи угодья, будь оно случайным или преднамеренным, считалось вполне достаточным поводом для войны. Имелись, конечно, и сотни иных причин, главной из которых было обоюдное желание перебить врагов до последнего человека. Среди белых поселенцев эта приграничная зона получила прозвание «ножницы», и точнее не скажешь. Здесь постоянно рыскали военные отряды обоих племен, границы то сдвигались, то расходились, подобно невидимым лезвиям, и путник, которого угораздило очутиться между ними, благодарил Бога, если ему удавалось выбраться оттуда живым.

Военные действия, вспыхнув в районе «ножниц», распространялись все дальше, за Пекос, и затихали лишь в Льяно-Эстакадо, куда обыкновенно устремлялись те, кто потерпел неудачу. В этих условиях стратегическая ценность оазиса была очевидной — то племя, которое первым приберет его к рукам, получало великолепную, хорошо укрытую от любопытных взоров базу. Там могли собираться отряды, готовясь к очередному набегу, и туда же можно было отступить в случае поражения, в то время как преследователи повернут обратно, будучи в уверенности, что разбитый враг погибнет от жажды в страшной пустыне. Смогут ли команчи пренебречь такими выгодами ради данного слова? Я в этом сильно сомневался, а потому сообщил о своих подозрениях Кровавому Лису. Он ответил, что доверять команчам было бы глупостью, и добавил:

— Вы правы, сэр, но я сам виноват в случившемся. Мне следовало еще вчера описать вам здешние места, и тогда для вас, наверное, не составило бы труда погнать «стервятников» в другом направлении.

Я согласился, что это было бы самым разумным.

— Поступи я так, про мой оазис узнали бы только вы и больше ни одна живая душа. А теперь гости ко мне могут нагрянуть аж с трех сторон.

— Думаю, вам надо опасаться только команчей.

— И еще апачей!

— Нет. Единственный апач, знающий вашу тайну, — это Виннету.

— Ну и что? Вы полагаете, он будет молчать?

— Конечно, если вы его об этом попросите.

— Попрошу обязательно. А что вы думаете насчет белых?

— Они не выдадут вас. Мои спутники не из болтливых, поверьте.

— Допустим, болтать они не станут. Но все-таки теперь им известно, где находится мой дом, и они могут появиться здесь в любое время. Мне это совсем не нравится.

— Однако вы не слишком гостеприимны!

— Поймите меня правильно, мистер Шеттерхэнд. Я ничего не имею против ваших друзей. Но гостя или его следы может заметить враг. Если ко мне будет приезжать каждый, кому вздумается, тайну не сохранить.

— Да, конечно. Что же, попросим их не только молчать про оазис, но и не обременять вас визитами.

— Пожалуй, так это прозвучит слишком жестоко. Как знать — может, кто-нибудь из ваших друзей однажды снова поедет через пустыню и попадет в трудное положение, например, у него кончится вода. При такой крайности — пусть приезжает, но только в порядке исключения. Вы возьметесь изложить им эти условия, сэр?

— Охотно.

— Ну а что касается лично вас и Виннету, тут другое дело. Заглядывайте ко мне, когда пожелаете, и чем чаще, тем лучше. Ни его, ни вас выследить невозможно, в этом я уверен.

— Благодарю, мы непременно воспользуемся вашей любезностью. Но скажите, что вы станете делать, если нападут команчи?

— Ничего. Не могу же я превратить мою хижину в крепость…

— Да, это было бы трудновато.

— Или нанять десяток-другой вооруженных парней и поселить тут в качестве гарнизона…

— Тоже нереально.

— Значит, остается только одно — предоставить событиям развиваться. Правда, теперь здесь останется Боб. Он поживет с матерью, и ей уже не будет так одиноко, когда я в отъезде. Да и мне не помешал бы помощник. Как вы думаете, сэр, можно ли на него положиться?

— На мой взгляд, вам не сделать лучшего выбора. Боб — преданный, неглупый и достаточно храбрый человек. Он был с нами во время небольшой переделки с сиу, и, хотя его не назовешь первоклассным бойцом, держался он неплохо. А что до обороны оазиса… В общем, вы правы — заранее тут ничего не предпримешь. Будьте поосмотрительней с команчами, вот пока и все. Возможно, они еще не разобрались в результатах нашей битвы со «стрелочниками» и полагают, что была уничтожена только часть бандитов. Если так, то без крайней нужды индейцы предпочтут не появляться в пустыне — по крайней мере, в ближайшие месяцы.

Кровавый Лис кивнул.

— Я и сам надеюсь на это, сэр. Хочется верить, что мы с вами не ошибаемся.