— Команчи? — спросила Эмма.
— Да. Больной спит?
— Крепко.
— В таком случае отправляйтесь на свои посты. Захватите фитили!
Девушки подожгли фитили и поднялись на плоскую крышу дома, где в каждом углу была приготовлена куча дров, пропитанных маслом. Здесь же были сложены невысокие каменные заграждения для защиты от выстрелов, и лежали заряженные ружья.
Ночь была тихая. Слышалось лишь негромкое журчание ручья, да иногда доносился с пастбищ храп и ржание лошадей. Мирная, безмятежная картина. Лишь наши сердца бились сейчас учащенно в ожидании предстоящего сражения.
Внезапно тишину нарушил резкий голос воловьей лягушки. Звук был сымитирован так искусно, что в другое время мы просто не обратили бы внимания на него; теперь же каждый из обитателей асиенды мгновенно понял, что это был сигнал к нападению.
Старый пастух Франсиско находился у той пушки, которая должна была защищать фасад дома. Ее ствол был заряжен осколками стекла, гвоздями и кусками рубленого железа, а под наброшенным на нее одеялом тлел заранее подожженный фитиль, с помощью которого предстояло осуществлять выстрелы. Спрятавшись за небольшим земляным укреплением, Франсиско внимательно вслушивался в ночную тишину.
У окна справа от входа стояли оба индейских вождя. Держа в руках заряженные ружья, они зорко вглядывались в ночь привычными к темноте глазами. И вот прозвучал условный сигнал, и на палисадах возникло оживление. Команчи стали перелезать через ограду и спрыгивать во двор усадьбы. Вскоре отряд из пятидесяти индейцев, которые должны были проникнуть в дом через окна, уже приближался тесной группой к дому. В этот момент вождь апачей поднял ружье и крикнул:
— Сне ко — дайте огня!
Едва прогремел выстрел, как девушки мгновенно запалили костры на крыше дома, и взметнувшееся высоко вверх пламя ярко осветило двор. Индейцы от неожиданности замерли на месте.
В свете костров Франсиско, дежуривший возле своей пушки, увидел перед домом плотную группу команчей, которые находились на расстоянии каких-нибудь пятнадцати локтей от его огневой позиции. Выстрел картечью с близкого расстояния был поистине ужасен. Множество команчей, как подкошенные, попадали на землю. И пока оставшиеся в живых приходили в себя и, переступая через тела убитых, пытались выбраться на свободное пространство, старик успел перезарядить пушку. Грянувший в следующее мгновение второй выстрел был не менее страшен. В это время заговорили и другие пушки, а в каждом окне дома и на крыше заблестели огоньки ружейных выстрелов. Почти одновременно с этим за оградой асиенды замелькали ослепительные огненные искры фейерверка, и раздался треск и грохот, сопровождаемый громким храпом и ржанием перепуганных и с гулким топотом разбегавшихся во все стороны лошадей.
Пространство перед домом огласилось гневными воплями живых и стонами раненых индейцев. Освещенные пламенем костров, команчи представляли собой идеальную мишень, в то время как стрелявшие оставались невидимыми в темных помещениях дома. Команчи явно не ожидали подобного приема со стороны обитателей асиенды; в первые же две минуты нападения они потеряли половину своих воинов и теперь спасались бегством.
Только Черный Олень, их вождь, еще сохранял присутствие духа и, как мог, старался удержать и подбодрить бегущих. Но все его усилия оставались тщетными. Прекратив безуспешные попытки остановить беглецов, он поспешил к фасаду дома, надеясь, что еще не все потеряно и передовой отряд продолжает сражаться. Но и здесь его ждало жестокое разочарование. Попав в первые минуты боя под перекрестный огонь пушек, команчи буквально усеяли двор усадьбы мертвыми телами своих товарищей. Поняв, что все кончено, Черный Олень побежал за последними из своих воинов.
В тот момент, когда он перелезал через ограду, его заметил из окна вождь апачей.
— Токви-Тей, Черный Олень! — крикнул он, не имея возможности выстрелить, поскольку только что разрядил в команчей оба ствола своего ружья.
— Черный Олень! — еще раз крикнул вождь апачей, отбрасывая в сторону ружье и вытягивая из-за пояса томагавк. — Вождь команчей показывает врагу спину?
Медвежье Сердце выскочил из окна, в одно мгновение пересек двор и легко перемахнул через ограду. В десятке метров от себя он увидел спину убегавшего вождя команчей.
— Черный Олень, остановись! С тобой говорит Медвежье Сердце, вождь апачей. Вождь команчей спасается от меня бегством?
Услыхав эти слова, беглец остановился.
— Ты — Медвежье Сердце? — крикнул он, обернувшись. — Так подойди поближе! Я брошу твой труп на съедение стервятникам!
Вожди сошлись. Оба они были вооружены томагавками, а более страшное оружие трудно себе вообразить. Уже с первых секунд боя стало ясно, что Медвежье Сердце превосходит вождя команчей в силе и ловкости. Но тут из темноты к ним метнулся человек с ружьем в руках. Это был граф Альфонсо.
Он и тут оказался хитрее всех и на протяжении всего боя отсиживался за оградой, не имея ни малейшего желания подставлять себя под пули защитников асиенды. Однако исход сражения оказался совершенно противоположным тому, какого он ожидал. Команчи не выдержали и побежали, а следом за ними — их вождь. В этот момент граф и услышал голос вождя апачей. «Хм, — подумал он, — возможно, сейчас мне удастся отомстить этому краснокожему!»
И вот теперь, когда оба вождя сражались друг с другом, он подскочил сзади к своему злейшему врагу и ударом приклада по голове опрокинул его на землю. Черный Олень тут же выхватил из-за пояса нож, чтобы убить оглушенного и снять с него скальп; но граф помешал ему поставить последнюю точку в этом бою.
— Стой! — крикнул Альфонсо. — Он заслужил другую смерть!
— Ты прав! — согласился Черный Олень. — Скорее к лошадям!
— К лошадям? Они все разбежались!
— Разбежались? — упавшим голосом переспросил вождь.
— Да. Их распугали фейерверком.
— Тогда скорее, скорее, иначе будет поздно!
Они ухватили вождя апачей за руки и заспешили прочь, волоча его ногами по земле.
Они спохватились вовремя. Увидев из окна, что вождь апачей бросился в погоню за Черным Оленем, Бизоний Лоб понял, какой опасности тот себя подвергает, и стал спешно собирать защитников асиенды для вылазки за пределы усадьбы. Когда они выбежали из дома, двор был уже пуст, и только мертвые команчи валялись повсюду.
— За ними, в погоню! — крикнул вождь миштеков.
Открыли ворота, и храбрые защитники асиенды стали выбегать наружу. С внешней стороны ограды кое-где еще продолжались отдельные схватки, в которых команчи оказывались, как правило, побежденными. Бизоний Лоб успел мимоходом уложить на землю нескольких индейцев. Он обежал вокруг асиенды, насколько хватало света костров, однако не обнаружил никаких следов вождя апачей…
Прошло несколько часов, прежде чем к Медвежьему Сердцу вернулось сознание. Открыв глаза, он увидел невдалеке от себя костер, вокруг которого сидели индейцы. Ноги и руки у него оказались связанными. Справа от него сидел Черный Олень, а слева — граф Альфонсо. Подняв глаза к небу, вождь апачей понял, что до наступления утра осталось не так уж много времени.
Альфонсо заметил, что пленник открыл глаза, и сказал:
— Он пришел в себя!
В ту же секунду взгляды всех команчей устремились на вождя апачей. Все они немало слышали об этом знаменитом человеке, но лишь единицам из них доводилось видеть его раньше. Свое пленение он воспринял со свойственным большинству индейцев внешним спокойствием. Голова его гудела от полученного удара, однако он мгновенно вспомнил все, что с ним произошло.
— Трусливая лягушка апачей попалась! — надменно произнес Черный Олень.
Медвежье Сердце презрительно усмехнулся в ответ. Он почувствовал, что гордое молчание пленника будет сейчас не слишком уместным.
— Лев команчей спасался от этой лягушки бегством! — сказал он.
— Пес!
— Шакал!
— Черный Олень победил Медвежье Сердце, вождя апачей!
— Ты лжешь!
— Замолчи!
— Не ты победил меня, и даже не другой воин. Этот трус, который называет себя графом бледнолицых, подлым ударом сзади сбил меня на землю. Это все, что я хотел сказать, и больше вы не услышите от меня ни слова. Медвежье Сердце презирает воинов, которые разбегаются, как кролики, при виде настоящих храбрецов!