меня. Я хотела угодить Ее Величеству, но в то же время боялась попасть в

немилость к Первому Министру. Тем не менее мои симпатии к королеве

одержали верх в этой борьбе.

Мария-Антуанетта прочитала письмо в моем присутствии и сказала,

вздохнув: "Ах, госпожа д'Адемар! Как тягостны для меня все эти нападки на

короля! Мы ходим по краю пропасти. Я начинаю верить в то, что граф Сен-

Жермен был прав. Нам стоило бы повнимательнее прислушаться к нему.

Однако, господин Морепа довольно-таки искусно навязал нам свою волю. Что

же ждет нас впереди?"3

2 "Палата Слушаний" — франц.

3 D'Adhemar, там же, IV, р. 63.

...Королева прислала за мной, и я поспешила исполнить ее волю. В руке она

держала письмо.

— Госпожа д'Адемар, — сказала она, — вот еще одно послание от моего

незнакомца. Вам что-нибудь известно о графе Сен-Жермене?

— Нет, — ответила я, — я с ним не встречалась и никаких сведений о нем

не имею.

— На этот раз, — прибавила королева, — оракул вещает языком, который

ему больше к лицу — послание составлено в стихах. Форма их, может быть, и

плоха, однако содержание далеко не радостно. Вы можете прочесть это

послание в соседней комнате, ибо я обещала уже аудиенцию аббату Баливь-еру.

Я хочу, чтобы мои друзья ладили между собой!.

— Особенно, — осмелилась вставить я, — когда враги торжествуют, видя

их междоусобицы.

— Незнакомец говорит то же самое. Но кто же прав?

— Королева может удовлетворить противоборствующие партии, назначив

их представителей на первые же два освободившихся епископальных поста.

— Вы ошибаетесь. Король не желает предоставлять епископского сана ни

аббату д'Эрсе, ни аббату Баливьеру. Покровители этих достойных людей, а

заодно с ними и наш аббат верят в возможность противодействия с моей

стороны. Вы можете, если провести сравнение с героями Ариосто (королеве

вспомнилась речь баронессы де Сталь), сыграть роль миротворца доброго

короля Собрира. Постарайтесь встретиться с графиней Дианой и убедить ее

прислушаться к голосу разума.

— Я попытаюсь поговорить с ней на языке разума, — сказала я, заставив

себя улыбнуться, чтобы развеять меланхолию, овладевшую королевой.

— Диана — испорченное дитя, — заметила Ее Величество, — однако, она

любит своих друзей.

— Да, мадам. И даже выказывает непримиримость к их врагам. Я сделаю

все, чтобы оправдать доверие королевы.

Вошли доложить, что по повелению королевы прибыл аббат Баливьер. Я

прошла в небольшой кабинет и, попросив у госпожи Кампан перо, чернила и

бумагу, сделала копию следующего отрывка, на первый взгляд весьма

сумбурного, однако впоследствии оказавшегося даже слишком ясным и

понятным:

Все ближе время то, когда ты, Франция,

В пучину бед войдя, раскаешься, поняв свою беспечность,

И стон отчаянья разбудит адский пламень.

Тот день грядет, Царица! Нет сомнений.

Рога коварной гидры

Пронзят алтарь, трон и Фемиду.

Безумье, победив рассудок, будет править миром.

Все ниц падут перед злодеем. Да!

Увидим мы паденье скипетра, Фемиды, духовенства,

Гербов и башен,

Даже замков, спастись пытавшихся поднятьем белых флагов.

Не знал спокойный мир, что будет он метаться в лихорадке

Повального обмана и убийств ...

Повсюду разольются реки крови.

И хор рыдающих по жертвам заглушит

Шум шагов, бегущих от расправы!

Со всех сторон грохочет гром войны гражданской.

Добро гонимо, и, суд верша над ним,

Все голосуют: Смерть, Смерть, Смерть.

Великий Боже! Кто ответит тем кровавым судьям?

Не меч ль мне чудится, занесенный над царственной главой?

Каких уродов чествуют и славят как героев?

Победный марш и стоны побежденных. Власть и бессилие ...

От бури пет спасенья людям, вручивших жизнь свою дырявой лодке.

Вихрь зла, разврата, преступлений тяжких

Грозит вовлечь в свой танец смерти

Всех подданных, имущих власть иль нищих.

И будут властью наслаждаться все новые и новые тираны,

И множество сердец заблудших найдут покой в раскаяньи.

В конце концов сомкнётся бездна,

И, возносясь из темноты могилы,

Воспрянет к лучшей доле прекрасной лилии цветок.

Эти пророческие стихи, вышедшие из-под пера, уже хорошо мне знакомого,

изумили меня. Я терялась в догадках об истинном их значении. Ибо откуда я

могла знать, что они не скрывают в себе тайны, а весь их смысл лежит на

поверхности!? Как я могла представить, например, что короля и королеву ждет

ужасная смерть в результате чудовищно несправедливого приговора!? Я не

могла знать всего этого в 1788 году, это было просто невозможно.

Когда я вернулась к королеве, и мы остались наедине, она сказала мне:

— Ну и как Вы находите эти грозные стихи?

— Они весьма и весьма тревожны! Однако, это не должно беспокоить Ваше

Величество. Людям свойственно преувеличивать всякие домыслы. Если это все

же и пророческие стихи, то все события, описанные в них, вероятно произойдут

в далеком будущем.

— Молю Небеса, чтобы Ваши слова оказались правдой, госпожа д'Адемар,

— сказала королева. — Однако, описания несчастий и бед в этих стихах очень

сильны и впечатляющи. Кто же это лицо, которое так заботилось обо мне на

протяжении стольких лет, не называя своего имени, не требуя вознаграждения

и, вместе с тем, открывая мне действительное положение вещей? Теперь он

предупреждает меня о крахе всего, и если в послании его содержится хотя бы

малый проблеск надежды, то можно поверить в то, что нас эта, хочется думать, дальняя беда минует.

Я попыталась успокоить королеву. Прежде всего, я посоветовала ей

принудить своих друзей найти согласие между собой, ибо не должны личные их

распри становиться достоянием салонных скептиков. Мария-Антуанетта

ответила мне следующими памятными словами:

— Вы, видимо, полагаете, что я обладаю хоть каким-то кредитом доверия в

наших салонах. Вы ошибаетесь. Я имела несчастие верить в то, что королеве

позволено обзаводиться друзьями. В результате же все они пытаются оказывать

на меня давление, добиваясь исполнения своих личных планов. Я нахожусь в

самой гуще интриг, из которой мне с большим трудом подчас удается выйти.

Всякий уже жалуется на мою неблагодарность. Это не достойно роли королевы

Франции. Существует одно хорошее выражение, которое в измененном виде

очень соответствует моему положению. Оно гласит: "Короли обречены на

величие". В моем же положении я с большим основанием могу сказать: "Короли

обречены на одиночество".

Если бы я знала об этом раньше, то многое бы в своей жизни сделала

иначе."4

4 D'Adhemar, там же, IV, pp. 74-97. Здесь упомянута дата 1788 год.

Госпожа д'Адемар не везде в своем дневнике указывает точные даты, и

только благодаря историческим эпизодам, которые привели к окончательному

краху, мы имеем возможность восстановить истинную канву событий. Отступая

несколько от естественной хронологии истории, самой по себе очень

интересной, но не имеющей никаких свидетельств о графе Сен-Жермене, мы

приближаемся к объявлению вне закона роялистов, происшедшему в 1789 году.

Несчастная королева тем временем получила еще одно предупреждение от

своего неизвестного советчика, довериться которому в полной мере ей

оказалось не по силам. Услышав о судебных процессах, начатых против