Даже такие крупные реки, как, к примеру, Платт, в летнее время маловодны. Лишь дальше на север, где берут начало истоки рек Шайенн, Паудер, Тонг и Биг-Хорн, картина меняется: земля становится лучше, трава сочнее, редкие кустарники постепенно переходят в густые леса, и, наконец, приходит час, когда нога вестмена начинает ступать в тени столетних и даже более древних лесных великанов.
Именно там лежат охотничьи угодья шошонов, или Змей, сиу, шайенов и арапахо50. Каждое из этих племен разбито на мелкие группы, преследующие свои собственные интересы, и нет ничего удивительного в беспрестанной смене состояний войны и мира между ними. А если мистеру бледнолицему вдруг покажется, что красный человек слишком затянул перемирие, он приходит и пускает в ход все средства до тех пор, пока индеец в ярости вновь не попытается копать топор войны и не начинает борьбу заново.
При этих обстоятельствах, само собой разумелось, что там, где соприкасаются земли стольких многочисленных и различных племен, безопасность одинокого путника под большим вопросом, если не сказать большего. Шошоны, или Змеи, всегда были заклятыми врагами сиу, а потому местность, раскинувшаяся южнее реки Йеллоустоун, от Дакоты до гор Биг-Хорн, частенько поливается кровью, и не только краснокожих, но и белых.
Толстяк Джемми и Длинный Дэви очень хорошо знали все это и потому ломали голову над тем, как избежать встречи с индейцами какого бы то ни было племени. Вокаде уверенно скакал впереди, он ведь уже проезжал этот отрезок пути по дороге сюда. Теперь он был вооружен ружьем, а на его поясе висели мешочки со всем необходимым для жителя прерий. Джемми и Дэви не изменили себе: первый, как и прежде, ехал на длинноногой кобыле, а второй трусил на своем маленьком непокорном муле, тщетно пытавшемся каждые пять минут сбросить всадника. Дэви достаточно было поставить на землю одну ногу – по мере необходимости правую или левую, – чтобы иметь прочную опору. Верхом он напоминал туземца с тихоокеанских островов, сидящего в узкой и очень опасной лодке с выносным поплавком, только благодаря которому суденышко и не переворачивалось. В нашем случае поплавком Дэви служили его ноги.
Наряд Фрэнка тоже не претерпел изменений: мокасины, легины, синий фрак и шляпа – «амазонка» с длинным желтым пером. Маленький саксонец отлично держался в седле и, несмотря на свое странное одеяние, оставлял впечатление бывалого вестмена.
Истинное восхищение вызывала посадка Мартина Баумана; верхом он умел ездить, по меньшей мере, не хуже, чем Вокаде. Парень, казалось, слился с жеребцом; он сидел на нем, слегка наклонившись вперед, тем самым сильно облегчая бег животному, а себе позволяя без переутомления выдержать напряжение изнурительной верховой езды по прерии. Он был облачен в кожаный трапперский костюм; его снаряжение и вооружение также было превосходно. Все его помыслы занимала теперь нелегкая задача, которую предстояло решить. От внимательного наблюдателя не ускользнуло бы ни бодрое выражение его лица, ни блеск его светлых глаз, ясно дававших понять, что в прерии молодой человек чувствовал себя, как в родной стихии. Весь его облик говорил о том, что он, наполовину еще мальчик, в случае необходимости повел бы себя как настоящий мужчина. Если бы не тяжелые заботы о пропавшем отце, мрачной тенью нависшие над ним, он, пожалуй, прослыл бы самым веселым членом маленького отряда.
На бедного Боба нельзя было смотреть без смеха. Его посадка в седле была просто неописуема. Он очень намаялся с конем, как, впрочем, и тот с ним, поскольку всадник больше десяти минут был не в силах сохранить одно и то же положение. Как только он в очередной раз пододвигался вперед, плотно прижимаясь к холке животного, тотчас с каждым его шагом начинал скатываться назад ровно на один дюйм51. Так он скользил и скользил, пока угроза слететь на землю не становилась для него более чем реальной. Тогда он опять продвигался вперед как можно дальше, и скольжение начиналось заново. При этом он непроизвольно принимал такие позы, которые не мог бы выдумать и цирковой клоун. Вместо седла негр привязал ремнем с пряжкой одеяло, поскольку знал, что удержаться в седле ему вряд ли удастся, и все равно при любом маломальском ускорении лошади Боб оказывался за одеялом. Он к тому же еще и ноги держал растопыренными в разные стороны. Когда в очередной раз ему говорили, чтобы он крепко прижал ими бока животного, негр неизменно отвечал: «Почему Боб должен давить ногами бедный конь? Конь ему ничего плохое не делать! Ноги Боба не какие-нибудь клещи!»
Всадники достигли края не очень глубокой воронки диаметром, быть может, в шесть английских миль. Это углубление, окруженное с трех сторон едва заметными бугорками, с запада ограничивала довольно крупная вершина, поросшая, как казалось издали, кустарником и деревьями. Весьма вероятно, что раньше в этой котловине было озеро. Теперь же его дно состояло сплошь из глубокого песка, из которого островками торчали лишь скудные клочья травы да чахлые и никчемные растения Mugwort, характерные для неплодородных земель Дальнего Запада.
Не раздумывая, Вокаде погнал своего жеребца в песок. Он держал путь прямо к упомянутой вершине.
– Что это за местность? – осведомился Толстяк Джемми. – Не знаю ее.
– Воины шошонов называют ее Пааре-пап, – ответил индеец.
– Кровавое озеро! Увы! Не хватало нам еще шошонов тут встретить!
– Почему? – удивился Мартин Бауман.
– Потому что тогда придется расстаться с жизнью. Здесь, на этом самом месте, охотничий отряд шошонов был вырезан белыми до последнего человека, причем без всякого повода. Хотя с тех пор прошло, пожалуй, лет пять, соплеменники убитых без жалости лишают жизни любого белого, имевшего несчастье попасться к ним руки.
– Вы думаете, сэр, что шошоны где-то поблизости?
– Надеюсь, что это не так. Как я слышал, они сейчас гораздо севернее, у Масселшелл-ривер, в Монтане. Скорее всего их нам нечего опасаться. Но пусть Вокаде скажет нам, ушли ли они на юг, или нет.
Индеец услышал вопрос и ответил:
– Когда Вокаде проезжал здесь семь дней назад, поблизости не было ни одного воина шошонов. Только арапахо разбили лагерь в том месте, где берет начало река, которую бледнолицые называют Тонг-ривер.
– Тогда нам нечего их опасаться. Впрочем, местность здесь открытая и плоская, и мы за милю заметим любого всадника или пешего, а значит, будем в состоянии своевременно подготовиться к встрече. Вперед!
Прошло, пожалуй, с полчаса, как они поехали в западном направлении, пока Вокаде не остановил своего жеребца.
– Уфф! – вырвалось у него из груди.
– Что стряслось? – Толстяк повернул свою озабоченную физиономию.
– Ши-ши!
Слово это из языка манданов, и означает оно, собственно говоря, «ноги», но также употребляется в значении «следы».
– Следы? – Толстяк напряг все свое зрение. – Человека или зверя?
– Вокаде не знает. Пусть мои братья убедятся сами.
– Good luck!52 Индсмен не может отличить след человека от следа скотины! Такого я еще не видел! Должно быть, это что-то необыкновенное. Сейчас взглянем на отпечатки. Эй, люди, спускайтесь-ка и не топчитесь тут без всякого толку, иначе мы не сможем ничего узнать!
– Не нужно волноваться – след здесь не кончается, – произнес озабоченный индеец. – Он очень большой и длинный, он идет издалека, с юга, и уходит далеко на север.
Всадники спешились, чтобы обследовать удивительные отпечатки. Отличить след человека от следа животного сможет даже трехлетний индейский мальчик. То, что Вокаде был не в состоянии определить след, казалось весьма странным. Но и Толстяк, как только окинул своим придирчивым взглядом отпечатки, покачал головой, затем взглянул налево – откуда шел след, потом направо – куда он уходил, еще раз покачал головой и обратился к длинному Дэвиду Кронерсу:
