– «Ту-154», вы меня слышите?.. Вижу вас хорошо. Руль высоты внешних повреждений не имеет, но в носовой его части виден какой-то посторонний предмет… На воздухозаборнике среднего двигателя вижу вмятину… Под ним, в верхней части фюзеляжа, трещина длиной около метра и загнут лист обшивки – встречным потоком.

– Спасибо, – поблагодарил Тимченко и повернулся к своим. – Ну, мастера, слышали?.. Что делать будем?

Наступила пауза. Все выжидательно смотрели на Скворцова. Помедлив, он сказал:

– С такими повреждениями мы далеко не улетим. А сесть без руля высоты не можем… Поэтому предлагаю: прорубить гермошпангоут, выйти в хвостовой отсек и проникнуть в канал воздухозаборника. Через него добраться до трещины и попробовать вернуть на место задравшуюся обшивку. Это должно приостановить развитие трещины… Задача рискованная, но, считаю, выполнимая.

Скворцов говорил громко, сухими четкими формулировками – будто сдавал экзамен нелюбимому преподавателю.

– Наконец, самое для нас важное и самое трудное – обследовать руль высоты и попытаться устранить неисправность… Этим займусь после трещины…

Тимченко задумался. Потом, приняв, видимо, решение, спросил все же Ненарокова:

– Твое мнение?

Ненароков тоже помолчал, прежде чем ответить:

– Теоретически возможно. Практически, по-моему, никто этого никогда не делал… Но у нас, Андрей Васильевич, другого выхода нет. Надо пробовать.

Тимченко удовлетворенно кивнул.

– Согласен. Попробуй, Валя…

Скворцов просто задохнулся от злости.

– Почему он?! Это моя идея, и, в конце концов, это мои обязанности. Я инженер!

– Приступай, Валентин, – спокойно повторил Тимченко.

Чтобы Ненарокову выйти из кабины, Игорь должен был отодвинуться вместе с креслом. Но он этого не сделал, не тронулся с места.

– Андрей Васильевич! Его сдует – вы будете отвечать! – Игорь выкрикивал все, что ему диктовала обида. – Он не знает как. А я знаю! И я должен!.. Андрей Васильевич, я буду жаловаться. Вы из-за личных счетов…

– Ты где находишься? Ты с кем разговариваешь? – Тимченко был из тех людей, которые, не повышая голоса, умеют придать ему такой напор, что устоять трудно. Не устоял и Скворцов. Он откатился в кресле, пропуская Валентина. А Тимченко продолжал:

– Да, Ненароков мне больше нравится. У него больше опыта, больше хладнокровия. Он и будет выполнять. А ты пойдешь с ним помогать ему снизу.

Скворцов и Ненароков рубили заднюю стену туалета пожарными топориками. Заглянувший в дверь пассажир смотрел с тревогой и удивлением, как на месте зеркала возникает безобразная дыра.

…Тамара ходила по салону, обаятельно улыбалась и спрашивала по-русски и по-английски:

– Уважаемые пассажиры! Не найдется ли у кого-нибудь лишний свитер, теплая куртка. Очень нужно для экипажа.

Кто-то неохотно расстался с теплой кофтой (в салоне было одиннадцать градусов), кто-то отдал пончо:

– Не знаю, подойдет ли…

А рослая блондинка, наверное, норвежка, сняла и отдала Тамаре надетый поверх костюма красный спортивный комбинезон:

– Вилл ит ду?

В Министерстве гражданской авиации хозяин просторного кабинета и все, кого он вызвал к себе, слушали теперь лысоватого инженера в очках. Повесив рядом с картой схему самолета «Ту-154», инженер рассказывал и для ясности помечал фломастером полученные самолетом повреждения, а также путь, который предстояло проделать Ненарокову.

– Они хотят пройти вот здесь… Подняться сюда и добраться до трещины… И попробуют залатать.

– Садиться им надо, а не фокусы показывать! – сказал, повернувшись к хозяину кабинета, импозантный седой мужчина. – Садиться, и чем скорей…

Инженер сердито блеснул очками.

– Да не могут они сесть! У них руль еле-еле ходит!.. В воздухе им и половины руля хватит. Но при подходе к земле, при посадке надо иметь полный ход штурвала… Это ребенку понятно!

Хозяин кабинета поморщился: не стоило инженеру разговаривать в таком тоне.

– Рискованное дело, рискованное, – дипломатично сказал хозяин. – Но раз Тимченко принял решение, видимо, другого выхода нет.

Он нагнулся к селектору.

– Дополнительно запросите состояние раненых. Не нужна ли медицинская консультация…

Раздевшись до трусов, Валентин торопливо облачался во все теплое, что добыла Тамара: шерстяное белье, тренировочный костюм, свитер, пончо и красный женский комбинезон. Вид у него был довольно смешной, но Тамара – здесь, где ее не видели пассажиры, – не улыбалась. Она знала, что предстоит Ненарокову. А тот посмеивался:

– Космонавт Ненароков к выходу в космос готов.

Мрачный и молчаливый Игорь повесил ему через плечо джинсовую, вышитую букетиками сумку. Там был инструмент. Он помог Ненарокову надеть наушники, для надежности примотал их к голове бинтом, а на лбу тем же бинтом закрепил электрический фонарик. Потом обвязал Валентина вокруг пояса спасательным канатом и конец каната дал ему в руки:

– Держи.

Шлепнув Игоря на прощание перчаткой, Валентин протиснулся сквозь дыру в негерметичный отсек. А Скворцов остался у шпангоута. Не выдержав, Тамара сказала ему:

– Он полез, а ты здесь?

– Точно. Он полез, а я на подхвате, – со злобой ответил Игорь. – Умею устроиться. – И он надел наушники.

…Ненароков осматривался в полутемном закутке, скошенном, как каморка под лестницей. Потолком каморки был изгиб воздухозаборника, куда предстояло проникнуть Валентину. (Канал воздухозаборника – это широкая труба, через которую всасывается воздух для двигателя.)

– Ну как ты? – раздался в наушниках голос Тимченко.

– Пока нормально… Стою в хвостовом отсеке под двигателем.

…Штурман напряженно следил за курсом и высотой, ведь всего в ста метрах находился сопровождающий их «Ил-18». А Тимченко, ведя самолет, разговаривал с Ненароковым.

– Закрепи фал именно здесь, – советовал Тимченко. – Чтобы можно было втащить тебя обратно.

– Да не беспокойтесь, Андрей Васильевич, – ответил голос Ненарокова. Андрей Васильевич нахмурился.

– Повтори, как понял?

– Закрепить фал… Завязываю двойным узлом за такелажное ухо.

– Средний движок я выключил… Не торопись. Двигайся осторожно… Я буду и дальше уменьшать скорость, но меньше четырехсот не смогу. Так что ветер тебя потреплет, не обижайся.

У гермошпангоута их разговор хмуро слушал Игорь Скворцов.

– Скворцов тебе не нужен? – спрашивал голос Тимченко.

– Пока нет…

…Светя себе фонариком, закрепленным на лбу, Валентин открыл замки люка воздухозаборника. Открыл все четыре, сообщил об этом в кабину и медленно, с трудом протиснулся в лючок.

И сразу ударил в лицо, завыл ледяной ветер. Валентин лежал в трубе с совершенно гладкими стенками. А надо было ползти по ней вперед и вверх.

С трудом достав из сумки отвертку и молоток, Валентин пробил в стене трубы две дырочки и продел сквозь них кусок проволоки. Получилась петля. В наушниках раздался голос командира:

– Валя! Почему молчишь? Что делаешь?

– Стремена делаю. Иначе не долезть. Скользко… Штук шесть придется делать.

– Только ты не молчи, дорогой. Говори каждое свое движение… И ты будешь лучше осмысливать, и мне спокойней…

…В салоне, среди пассажиров, нарастало беспокойство. К начальнику строителей, который лежал поперек трех кресел укрытый пледами и решал кроссворд в старом «Огоньке», явилась целая делегация – две женщины и мужчина. Мужчина начал:

– Сергей Николаевич! Почему нас не кормят? И вообще, почему ничего не объясняют? Мы имеем право знать!

– Объяснят, когда можно будет, – пожал плечами Сергей Николаевич. Лицо у него было серое, губы посинели от недостатка кислорода. – А пока я нашел себе занятие: мне после инфаркта нельзя волноваться. И вам не советую… Карты у вас есть! Взяли бы и сыграли.

– При чем тут карты?! – возмутился мужчина. – Ведь явно же происходит что-то! А от нас скрывают, как от маленьких! Чего они боятся? Я войну прошел… Чем так сидеть, мы могли бы помочь.