— Где Антон? — повторил человек. — Давай быстро, гнида.

Но Артур был сделан из крепкого материала. Побоями его было не сломать. Правда по большому счету это ничего не меняло. Там, где бессильны кулаки и утюги, на помощь приходит фармакология. Бриневскому так и сказали:

— Слушай, Артур, ты, конечно, пацан правильный, и нам тебя калечить совсем не хочется. Но мы же можем по-другому… Позовем доктора, доктор тебя раскумарит своим ширевом. Ну не паяльник же тебе вставлять в жопу… Будешь говорить?

— Отсоси, — зло бросил Артур. Он понимал, что если действительно начнут колоть какую-то гадость, то никуда не денешься — затрещишь. Но добровольно делать этого не собирался — не по понятиям это.

— Совсем дурной, — сказал оперативник ГРУ, который изображал ссученного мента. — Прошу вас, доктор.

Один из двух сидевших за столом офицеров встал и сказал: подержите его… Даже прицепленный за одну руку, Артур отбивался отчаянно, но его все равно зафиксировали, доктор завернул рукав на левой руке Артура и перетянул руку резиновым жгутом… Похвалил: хорошие вены, и ввел иглу одноразового шприца.

В принципе, специально обученный человек может сопротивляться воздействию «сыворотки правды». Но Бриневского никто этому искусству не обучал.

Ему вкатили дозу скополамина, и он «потек». Но рассказать смог очень мало: тринадцатого вечером ему позвонил Мишаня. Дал команду выделить группу бойцов для захвата какого-то отморозка. Отморозок, вроде, из какого-то спецназа… Захват кончился худо — на того отморозка уже менты капканы расставили. Двоих наших в перестрелке завалили, остальные ушли.

Это офицеры ГРУ знали и без показаний Артура. Причем знали истинную версию, а не придуманную в недрах ГРУ… Их интересовал Антон, но про Антона Артур ничего не мог рассказать. Кроме того, что Мишаню и Антона связывает какой-то интерес.

Артура крутили долго, но так ничего и не добились. Разумеется, с него сняли всю, какую возможно, информацию о деятельности группировки. В том числе о транзите металлов и наркотиков через Калининград.

Джинн почти сутки наблюдал за домом. Он не мог поверить, что в доме не оставили засады… Но, судя по всему, так оно и есть — пусто в доме.

Это были не самые лучшие сутки в жизни майора Фролова. В ней всякое уже было: напряженное ожидание в засадах, охота за караванами, многочасовые «дружеские» беседы с вождями афганскими племен, когда ты не знаешь, вернешься ли живым или тебе отрежут голову… Была чудовищно опасная работа с турецкими контрабандистами, одиночество в стамбульской тюрьме… Побег… Была короткая, ожесточенная схватка в Туле… И работа с сербскими боевиками… И ночной бой в окрестностях старой мельницы… Иногда ему казалось, что он прожил уже несколько человеческих жизней. Но никогда еще он не попадал в такую ситуацию, как сейчас — никогда он не скрывался от СВОИХ, на СВОЕЙ земле.

Джинну было очень худо. Он понимал, что обложен хорошо. Что его ищут. И, скорее всего, найдут… Он очень сильно рассчитывал на полковника Филиппова. Но после перестрелки возле дачи события снова приняли острый поворот, и теперь у Джинна не было никакой уверенности, что Филиппов захочет его прикрыть. Но даже если Филиппов захочет — как посмотрит на это руководство ГРУ? Не скажут ли полковнику генералы: «На хер, Женя, на хер… От твоего Фролова одни заморочки. Широкова он завалил, из Югославии сбежал. В Россию въехал под чужим именем… Потом затеял перестрелку с ОМОНом. А теперь поставил всю разведку в идиотское положение из-за этой перестрелки. С трупом! От Фролова нужно решительно отмежеваться, разыскать и передать военной прокуратуре… работай, полковник. Фролов должен предстать перед трибуналом. Или погибнуть при задержании».

В голове у Джинна роились десятки вопросов. Но, из-за отсутствия информации, на них не было ответов.

Как мог, он успокаивал встревоженную Ирину. Он говорил, что все образуется, что меры им уже приняты и нужно только немножко потерпеть… Ирина верила. Или делала вид, что верит. Во всяком случае, она категорически отказалась оставить его и твердо сказала: я с тобой. Я с тобой до конца, Олег… Джинн ты непутевый!

…После суток наблюдения за дачей Джинн пришел к выводу, что засады в доме нет. Вывод основывался, скорее, на интуиции, нежели на результатах наблюдения. Он решил рискнуть и наведаться в дом за кассетой, которую в спешке некогда было забрать из тайника.

Под давлением Антона, или, если сказать точнее, тех сил, которые представлял Антон, Мишаня согласился помочь. Он вызвал к себе одного из бригадиров и приказал выделить Антону двух человек… Каких особо не жалко в случае провала. В случае, если их заметут, пусть берут на себя попытку кражи из дачного домика. Срок получат плевый, а мы подогрев организуем…

Бригадир — душевный человек с душевным погонялом Мокруха — нашел двух исполнителей, и они поступили в распоряжение Антона. Визит на дачу Ирины решили провести глухой ночью, часа в два, когда весь поселок крепко спит.

Проверка по каналам паспортно-визовой службы позволила уже к вечеру установить Антона: с листа анкеты на полковника Филиппова смотрело лицо, как две капли воды сходное с фотороботом. Из овировских документов следовало, что «Мотыля» зовут Энтони Дж. Волкофф, он гражданин США, житель федерального округа Колумбия, 32-х лет, сотрудник фирмы «Сиэтл Медикал Экспорте Инк.». В Россию прибыл из Белграда первого октября сего года в служебную командировку сроком на один месяц.

Одновременно по заявлению Мукусеева было возбуждено уголовное дело по факту разбойного нападения, а продавщицы магазинчика, где Владимир покупал водку, опознали по фотороботу господина Волкоффа… Теперь были все основания для задержания «Мотыля» — прокуратура со скрипом, но выписала постановление.

Вот только сам «Мотыль» как в воду канул.

Из недостроенного замка нового русского перебрались в домик подружки Ирины. Ключ от хибарки хранился под крыльцом, но даже если бы его не было, Джинн легко открыл бы копеечный замок. (Про такие почему-то говорят: «Замок, рассчитанный на честного человека». А на кой хрен, спрашивается, от честного запираться? Честный и так чужого не возьмет.) В домике было очень холодно, но затопить печь они не решались.

Когда Ирина, укрывшись двумя одеялами, уснула, Джинн оделся, разрисовал лицо коричневым фломастером, положил в карман «заставу». Прежде чем выйти из дому, долго сидел, смотрел на спящую Ирину… А она была беззащитной по-детски, и губы ее потихоньку шевелились. Казалось, что Ирина читает молитву… Помолись за меня, Иришка! Пожалуйста, помолись за меня.

Он встал и неслышно вышел из дому. Было начало второго, поселок спал. Где-то лаяла собачонка, да со стороны шоссе доносился гул автомобилей. В небе тускло мерцали звезды.

До дачи Ирины он дошел за пять минут. Дошел — и залег у изгороди. Он пролежал долго — полчаса или больше. Дом был определенно пуст. Джинн мог бы поклясться, что дом пуст. Он посмотрел на часы: без семи минут два, — и скользнул в калитку. Дом встретил тишиной да легким сквозняком над полом. Джинн осторожно втянул носом воздух — присутствие человека иногда выдает себя запахом, дымом сигарет, ароматом бутербродов и кофе, который любящая жена сварила для мужа в засаду. Запахом оружейной смазки… Джинн принюхался и не уловил ничего. Он вошел внутрь.

Было очевидно, что в доме побывали и даже проводили обыск, но делали это поспешно и поверхностно. Если бы искали тщательно, то кассету обязательно бы нашли. Но не нашли — торопились. Джинн сунул пистолет в карман, пересек комнату и взял в руки древний проигрыватель «ригонда». Он развернул его задней стенкой… На улице послышался звук автомобиля. Джинн насторожился, вытащил пистолет и снял его с предохранителя. Машина проехала мимо, и он снова поставил «заставу» на предохранитель.

Машина, однако, уехала недалеко — остановилась, и звук двигателя стих. Джинн вышел в прихожую, приник к маленькому окошку. Спустя минуту напротив калитки остановился человек… Вот, значит, как… понятненько. Но почему он один?