Сквозь неплотно задернутые шторы Джинн видел, как сидит, обхватив руками голову, полковник СВР… Он сидел неподвижно минут десять и даже без бинокля было видно, что плохо полковнику — край.

Джинн не испытывал к нему ни малейшего сочувствия — каждый человек сам выбирает свою судьбу. Полковник СВР — не пацан, который может ошибаться и потом ныть: я больше не буду, простите меня… Тем более, что действия Широкова — отнюдь не ошибка.

Полковник встал, вытащил из кармана джинсовой куртки некий предмет. Джинн вскинул к глазам бинокль и разглядел видеокассету… Очевидно, решил он, это и есть «нечто важное», ценой в тысячу марок. А теперь еще и ценой в жизнь Гойко… А Широков подошел к шкафу и присел, скрывшись из поля зрения. Джинн догадался, что он убирает кассету в шкаф.

Потом Игорь ушел в душ. Джинн сидел, думал, что же делать: украсть кассету? Собрать «общее собрание» и принудить Широкова выдать ее?… Он колебался. Он не знал, как поступить правильно. Звенели цикады, в доме одно за другим погасли окна в комнатах Зимина и Мукусеева.

Джинн поднялся с земли, сунул бинокль в карман и подошел к дому. Влез в окно и сел в кресло. Спустя минуту из душа вышел Игорь.

— Олег! — удивленно произнес он.

— Извини, что без приглашения, полковник.

— Ничего, — справившись с удивлением, ответил Широков. — Выпьем?

Он налил в пластмассовые стаканчики виски.

— В посольстве, говоришь, презентовали? — спросил Джинн, разглядывая бутылку «Джони Уокера».

— Ага… За что пьем? — произнес Широков.

— А граната? — спросил Джинн.

— Граната? Не понял о чем ты.

— Гранату тебе, полковник, тоже в посольстве презентовали?

— Не понял. Что ты хочешь сказать?

— Да ладно тебе, полковник… А пьем за то, что первым в дом вошел Гойко. Если бы первым вошел Мукусеев — я бы тебя убил, полковник.

Широков посмотрел в глаза Джинну… Они смотрели друг на друга долго. Очень долго. Что было в этом взгляде?… СЛАВЯНСКАЯ ЛЮНАВИСТЬ.

— Хороший тост, майор, — сказал наконец полковник И опрокинул виски в рот. Джинн тоже выпил.

— Хорошее виски, — сказал Широков. — Еще по одной?

— Давай.

Широков еще раз налил по половине стаканчика.

— Зачем ты это сделал? — спросил Джинн.

— Не все ли равно?

— В общем-то, действительно, все равно… Но хочется понять.

Широков выпил, попросил сигарету, и Джинн бросил пачку на стол… Широков прикурил, с удовольствием затянулся. Он уже сделал свой выбор и знал, что это — последняя в его жизни сигарета.

— Понять хочется? — сказал он. — Верно, мне тоже хочется понять… Мы ведь с тобой одно дело делаем, Олег. В разных конторах служим, но делаем одно дело… или скажем так: делали. Обеспечивали безопасность страны. А теперь? Теперь что мы имеем? А? Страну мы просрали!… Не морщись! Просрали, Олег, просрали. Ты и я. И еще десятки тысяч таких, как ты и я. А теперь спокойно смотрим, как НАТО рвет на части Югославию. И мне, полковнику разведки, тошно и стыдно на это смотреть.

— И поэтому ты, полковник разведки, послал нас под пули, а потом поставил на нас растяжку? — спросил Джинн.

— Под пули я вас не посылал.

— Правда? Значит, мне показалось.

— Это накладка… Мне гарантировали, что никто не пострадает.

— Понятно… Тебе гарантировали. Допустим… Допустим, ты говоришь правду. А растяжка?

— Растяжку я поставил на этого Гойко.

— …твою мать! В этот раз не было никаких гарантий, полковник, что первым войдет именно Гойко.

Широков ничего на это не ответил… Нечего ему было ответить. Джинн закурил, сделал глоток виски и устало сказал:

— Ладно, с тобой будем в Москве разбираться. А сейчас давай сюда кассету.

Широков сидел неподвижно… В глазах стояла тоска.

— Давай, давай, полковник, — поторопил Джинн. Широков усмехнулся, встал и пошел к шкафу. Он распахнул створку и запустил руку в глубь дорожной сумки.

— В Москве, значит, будем разбираться, майор? — спросил он не оборачиваясь.

— Да уж не здесь, — буркнул Джинн. Игорь Широков повернулся. В левой руке он держал гранату! Указательный палец правой был продет в кольцо.

— Ты что — дурак? — произнес Джинн.

— Нет, майор, не дурак. Разбираться в Москве мы не будем. В Москве нас похоронят. Рядышком. Как героев, погибших от гранаты неизвестного террориста.

— Полковник, — сказал Джинн, — не дури.

— Тут дурости нет, Олег. Тут, брат, другое.

Джинн встал и протянул в сторону Широкова руку:

— Дай сюда гранату, Игорь.

— Извини, не могу. Эта гранатка мой единственный шанс избежать позора, — ответил Широков и руки его напряглись… Джинн понял, что сейчас он вырвет чеку. Он схватил со стола бутылку виски. А палец полковника в стальном кольце уже согнулся крючком и… Джинн метнул бутылку. Расплескивая коричневую струю, «снаряд» пересек комнату и врезался в голову полковника СВР. Джинн даже помнил звук, с которым «Джони Уокер» проломил висок Игорю Широкову. Глухо стукнулась об пол граната. Рядом с ней упала бутылка. Из ее горлышка еще выливалось виски, и граната лежала в маленькой лужице.

Не отрывая взгляда от гранаты. Джинн опустился на стул. Полковник лежал на полу, из разбитой головы сочилась кровь. Было очевидно, что он мертв.

— Вот так, Володя, — закончил свой рассказ Джинн. — Так я стал убийцей полковника СВР.

— Но ведь это самооборона, Олег, — сказал Мукусеев. — Именно так все и надо объяснить.

— Именно так я все и объясню… Весь вопрос в том, захотят ли мне поверить?

— Почему? Почему тебе не поверят?

— Долго объяснять. Во взаимоотношениях конкурирующих спецслужб есть некоторые нюансы… И моя вина или наоборот — невиновность будет зависеть не от фактов, а от того, каковы в данный момент взаимоотношения между ГРУ и СВР. А еще от того, насколько мое начальство готово разделить со мной ответственность… А я не уверен, что у них есть желание принять эту ответственность. Ты готов пройти испытание на полиграфе?

— Если нужно, то пройду.

— Скорее всего, будет нужно, — сказал Джинн.

Антон Зайцев-Волкофф примчался на такси. Его встретил Большаков, пригласил в свою машину.

— Ну? — процедил Антон, усаживаясь в салоне «восьмерки».

— Порядок, — невозмутимо отозвался Павел. — Видите красную «пятерку» впереди? Оба — наш журналист — депутат и объект — находятся в ней.

— Точно, что это наш объект?

— Точнее некуда. Я проверил.

Антон снял очки и стал протирать стекла концом дорогого шарфа.

— Кажется, все обговорили, — сказал Джинн. — Через три дня я позвоню твоему замечательному соседу. А сейчас подброшу тебя назад к «Павелецкой».

Он включил фары и указатель поворота, отъехал от тротуара. Одновременно с ним начали движение еще четыре автомобиля… Механизм, запущенный с помощью американских долларов, исправно крутился и Джинн уже находился между его шестеренок, но еще ничего об этом не знал.

«Пятерка» двинулась обратно в сторону «Павелецкой», спереди и сзади ее вели четыре радиофицированных автомобиля с профессионалами, поднаторевшими на такого рода делах.

В салоне большаковской «восьмерки» похожий на долговязого подростка Антон сказал:

— Павел, вы сможете взять этого гуся?

— Извините? — Большаков сделал вид, что не понимает. Антон поморщился и произнес:

— Задержать и отвезти по адресу, который я вам укажу.

— О-о-о! А вы знаете, дорогой друг, как это называется на языке уголовного кодекса? — с иронией сказал Большаков.

— Я хорошо заплачу.

— Нет, — отрезал Большаков. — В такие игры мы не играем. С этим вопросом вам лучше обратиться к вашему авторитетному другу. У него есть кадры для таких дел. Впрочем, я об этом не хочу не только говорить, но и знать.

— Хорошо, — сказал Антон и вытащил из кармана сотовый телефон. В девяносто третьем они были еще довольно редки… Большаков покосился на аппарат, но ничего не сказал. А Антон связался с «авторитетным другом» и попросил о помощи в виде «нескольких решительных парней». Очень нужно. Срочно. «Друг» поинтересовался: несколько — это сколько? Антон ответил: четверо… Нет, лучше восемь на двух машинах. Друг поинтересовался: а как там наши дела с получением американского гражданства? Антон ответил: все о'кей, будет в ближайшие дни. Тогда авторитетный друг сказал: бригада решительных парней выезжает через две минуты…