Разбор завалов продолжался еще несколько дней, но ни одного живого человека найти так и не удалось.
Карабасов.
Полковнику уже не первый раз снилось, что его поджаривают на сковородке. Он только кричал во весь голос: «За что?!», но зловещие тени упорно заталкивали его обратно, и поддували пламя. От таких снов Карабасов просыпался в мокром поту, и долго не мог заснуть. В голову лезли всякие черные мысли — о том, что он уже далеко не молод, что сколько не живи — все равно смерть придет — рано или поздно, и прочие подобные ужасы, от которых ночью не застрахован ни один человек.
Впрочем, неприятные мысли сплошным потоком лезли в голову и днем. Ситуация вокруг города и воинской части явно накалялась. Уже были и обстрелы, и нападения, и похищения. Теперь вот — взрыв жилого дома.
Ситуация наэлектризовывалась. Что дальше?
Полковнику как-то пришло в голову, что до сих пор в части еще не выкрали ни одного офицера. А ведь это гораздо более лакомый кусок, чем простые солдаты. То, что пока этого еще не произошло в Махач-Юрте, вовсе не означало, что это не произойдет в ближайшем будущем. Скорее, именно этого и следовало опасаться.
Карабасов вновь организовал офицерское собрание. Просто не нашел ничего лучшего, чем еще раз предупредить всех о бдительности. Все, что он мог сейчас сделать — сказать об этом лично.
Правда, собрание получилось бурным, и не совсем таким, как планировал его полковник.
Он начал речь с призыва к усилению личной бдительности, перечислив все те неприятности, которые обрушились на часть за послевоенной время… Но потом его опять не совсем корректно прервали уже начавшим набивать оскомину вопросом.
Встал майор Данилевич, и спросил:
— Когда, наконец, разрешат офицерам иметь при себе круглосуточно личное оружие?
Майор Данилевич проживал в Махач-Юрте один. Свою семью он уже давно отправил на историческую родину в Белоруссию — в город Кобрин. Жена с двумя детьми на руках тряслась за жизнь мужа и раз в две недели регулярно присылала ему письма с просьбой уволиться и воссоединиться с семьей.
«Зачем тебе все это надо? — спрашивала она. — Пусть москали сами разгребают свое дерьмо. Тебе-то что? С тобой там может случиться все что угодно. Что мы тогда с детьми будем делать?».
Майор Данилевич, в принципе, был согласен с ней, но его пока еще останавливали два обстоятельства.
В этой части, в отличие от многих других, заработную плату выдавали все-таки регулярно. На эти деньги он мог содержать и себя, и свою семью.
Кроме того, майор не мог себе представить, как это он просто так все возьмет, и бросит? Просто соберет вещи, и уедет в Кобрин? Вообще-то, строго говоря, если смотреть с практической стороны, в этом не было бы ничего невозможного. Другая страна. Российский паспорт он не получал, кроме удостоверения личности офицера у него вообще ничего не было. Поэтому он мог, наверное, приехать в Белоруссию, прописаться по месту жительства жены, и претендовать на получение белорусского паспорта. И гори все огнем!
Однако Данилевич не был уверен в том, что все это будет так легко и просто, и перед ним маячила неприятная перспектива остаться на какое-то неопределенное время не только без денег, но и без перспектив — если бы его легализация на территории Республики Беларусь затянулась.
И, наконец, немного удерживали на месте службы остатки «совкового» менталитета — то, что раньше именовалось «офицерской честью».
Тем не менее, майор серьезно, безо всяких шуток, опасался здесь за свою жизнь. Вообще-то, он и так носил при себе на всякий случай лимонку. Но пистолет, да еще официально — это было бы гораздо лучше.
— Я не могу этого разрешить, — устало сказал Карабасов. — У меня нет таких полномочий. Наверху считают, что с оружием вы будете еще больше подвержены опасности нападения. Хотя бы для того, чтобы отобрать у вас это оружие.
— А то, что без оружия нас можно как цыплят тепленькими брать — это их не волнует?! А оружия в Чечне столько оставили, что там теперь нет никакой надобности гоняться за каждым отдельным пистолетом. Вообще-то, товарищ полковник, по нынешним расценкам офицер в Чечне стоит гораздо больше какого-то там «макарова».
— Нет, — снова замотал головой Карабасов. — Ничего не могу сделать. Нельзя. Еще раз предупреждаю — не ходите по одиночке в город. А в идеале — вообще лучше за пределы части не выходите.
— У нас с таким пацифистским подходом, — не умолкал не на шутку заведшийся майор, — скоро будут прямо в часть приходить, выбирать кого им надо, и уводить с собой — как баранов.
— Вы не заговаривайтесь! — заорал взбешенный Карабасов. — Выше дело — нести службу. У нас сейчас война закончилась. Нам никто не разрешит оружием размахивать! Тут и до провокаций недалеко!
В общем, он и сам понимал, что говорит какую-то чушь, но ничего умного в голову не приходило, и он уже очень жалел, что затеял это ущербное собрание, и быстро его закрыл.
Офицеры расходились злые. Обычного смеха и беззаботного шума как-то и не было.
Данилевич уже на девяносто процентов был готов бросить здесь все к чертовой матери и переехать на ПМЖ в Белоруссию.
«Разгребайте сами свое дерьмо! Жена права. Дети и жизнь дороже!» — думал он, проходя через двери на улицу.
Мищенко.
«Человек такая скотина, что ко всему привыкает».
Вот и Олег уже как-то и приспособился к послевоенной жизни в Махач-Юрте. Служба наладилась, времени на самого себя у него стало оставаться больше. Деньги — худо — бедно — выплачивали, и стали даже появляться какие-то запасы наличности.
Последнее время не было и ничего угрожающего. Ни похищений, ни взрывов, ни обстрелов. Так что потихоньку, почти непроизвольно, но и офицеры, и личный состав начали расслабляться.
В жизни у Олега — живой все-таки человек — появилась постоянная подруга. Ничего похожего на любовь Мищенко к ней не испытывал, но она ему нравилась, а никого другого на горизонте все равно не наблюдалось.
Девочка была из местных русских. А потому из дома без сопровождения не выходила. Если им нужно было встретиться, то Мищенко шел к ней домой, и забирал с согласия родителей. Те, впрочем, никогда не возражали. Наверное, как думалось Олегу, они надеялись, что он женится, и заберет ее отсюда. Никогда, правда, вслух ничего подобного ни отец, ни мать не говорили, а Мищенко пока никаких намеков на это и не давал. Так, ничего особенного — прогулки, кафе, рестораны. Ну, поцелуи. Тащить ее в постель, Олег, честно говоря, еще побаивался. Он чувствовал, что тогда вопрос о женитьбе встанет очень серьезно. Тут нравы другие, и списать это дело на кого-то другого в случае чего, просто так не получится. И уехать из города в случае неблагоприятного развития событий никакой возможности не будет.
А Олег, чего греха таить, все надеялся, что ему повезет, и его, наконец, куда-нибудь переведут. Все-таки, уже май 98-го года, и он, пожалуй, в этом городе явно задержался. Пусть теперь другие тут мучаются. А его надо бы куда-нибудь в более спокойное место.
Вот и Мартышка уже прямо начал намекать, что у него наклевывается что-то в Волгограде. Олег упал был ему на хвост, если бы можно было. Но хитрый Мартышка намекать-то намекал, но вот дальше намеков дело у него не шло. И это Олега очень злило.
Сегодняшний вечер был вообще неприятным.
Сначала выяснилось, что его хитрый взводный-симулянт в очередной раз удачно сымитировал некое заболевание, и теперь в караул ставить некого — хоть сам иди. Что, видимо, и придется сделать.
На память себе Олег сделал зарубочку, что нужно этого взводного, когда он выйдет-таки на службу, зажать один на один в каптерке, и набить морду. Что-то тот стал слишком много себе позволять.
Потом выяснилось, что прохудился ботинок. Обувь стали делать совсем некачественную. «Теперь придется менять подошву», — подумал Олег. Пока же Мищенко приходилось щеголять в старых берцах, которые он не любил — они натирали ему ноги.
