Поэтому Найрн пообещала и Оливия Рен за ней заехала; они расцеловались, простили друг друга и уехали вместе. В эти первые мгновения девушка испытала чувство огромного облегчения. Она хотела уехать из этого дома не столько из-за Титуса, сколько из-за людей, в нем собравшихся, и их связи со всем тем, что ей пришлось пережить.

Все они знали, что она была влюблена в Филиппа Монтана и что он её предал. Что он швырнул ей в лицо её любовь в тот момент, когда она в него поверила, отнеслась к нему серьезно и отдала все, что могла. А он в это время тихо посмеивался над нею в рукав.

Ее щеки начинали гореть, когда она думала о том, как он делал вид, что критикует Бабс, тогда как все это время тайно за ней ухаживал. Невозможно было отрицать то, о чем сказал Джордан, — что Монтан пытался обнять Барбару в день её смерти и что она его оттолкнула. Она никогда бы не смогла ни забыть, ни простить ему предательства и двойной игры.

С того момента, как она увидела, что Вилли принес ему записку Барбары, и услышала, как несколько минут спустя Вилли передал: «Мистер Монтан сказал, что все в порядке», — её жизнь превратилась в сплошную муку. Несмотря на весь ужас гибели Бабс и последовавших за этим событий, когда она пыталась спасти Фила, уничтожив ту злосчастную записку, несмотря на все допросы в полиции, не было ни мгновения, когда бы все её нутро не болело и не горело. Гибли её уважение к себе, её мир, даже её разум.

То, что она оказалась так глупа, повела себя так по-идиотски, сводило её с ума.

Оказаться вместе с Оливией, казалось, сулило покой. Та ничего не знала об ужасном деле. Когда они достигли подножия холма и вместо того, чтобы повернуть направо к городку и церкви, повернули налево к дому Оливии, до которого оставалось с четверть мили по дороге, девушка просто удивилась. Но вскоре все прояснилось.

Взяв её руку в свои, Оливия сказала:

— Найрн, я — старая женщина, но я ещё не забыла свою юность. Мне тоже хватало проблем из-за непонимания, и я убедилась, что все это глупость. В мире происходит достаточно бед, если не принять своевременных мер. В моем доме сейчас находится гость, которого ты должна увидеть. Да, там находится Монтан — Найрн, Найрн, подожди…

Но Найрн не стала ждать. Она вырвала руку из рук Оливии. Ярость бушевала в ней гигантским смерчем.

— Пожалуйста, остановите машину.

При этой холодной и ясной команде юной гостьи человек за рулем притормозил и оглянулся через плечо. Оливия закричала:

— Найрн… остановись! — но та распахнула дверь, выскочила из машины на дорогу и, перебежав через нее, перемахнула каменную стену, огораживающую усадьбу Титуса.

Она побежала. Высокая сухая трава хлестала её по коленям, она спотыкалась на невидимых кочках, ветки шиповника цеплялись за чулки и рвали их. Она не останавливалась до тех пор, пока прямо перед ней не появился дом на вершине холма.

Остановившись, чтобы перевести дыхание, Найрн невесело улыбнулась. Она надеялась найти убежище в другой атмосфере, где она могла бы забыть Филиппа Монтана. Прошло менее получаса — и она снова оказалась в том же ужасном мире, где всюду незримо присутствовала Бабс и жили люди, которые знали о её помолвке, о её позоре, и кто пытался по-хорошему отнестись к ней. Но доброта делала все ещё хуже. Лучше всего отнеслась к ней Норма, но и та оставила её в одиночестве, а Фанни, Артур и даже Хью… Нет, это непереносимо.

Она подавила рыдания и бросилась сквозь деревья к дверям. Девушка не заметила детектива Винтерса, который наблюдал за домом. Он видел её, но не помешал войти, так как получил приказ следить за теми, кто выходит из дома.

Найрн вошла внутрь и закрыла за собой дверь. В доме было очень тихо. Миссис Карр должна была сидеть с Титусом. Найрн почувствовала, что страшно хочет пить. Выпить чего-нибудь холодного, потом подняться наверх и переодеться. Кухня была в полуподвале.

Она прошла через столовую, вошла в буфетную, спустилась по лестнице. И замерла, когда увидела миссис Карр.

Отвращение заставило её содрогнуться. Она сразу поняла, что произошло. Она не просто подозревала, она раз — другой имела возможность убедиться, что домоправительница время от времени выпивает. Но её не касалось и никогда не заходило так далеко. Так вот почему миссис Карр так охотно бралась за дополнительную работу, вот почему она была так разговорчива после полудня!

Женщина отключилась полностью. Должно быть, она понемногу выпивала весь день, а когда они уехали и она осталась с Титусом одна, то уже не смогла устоять перед бутылкой вина, которую принесла из погреба для сегодняшнего ужина. Бутылка стояла возле её локтя, опустошенная на три четверти.

Найрн тряхнула её.

— Миссис Карр, миссис Карр, очнитесь.

С тем же успехом она могла пытаться поднять мертвого. Однако нужно признать, что миссис Карр попыталась пошевелиться. Она даже зашла так далеко, что подняла свое багровое опухшее лицо.

— Спать, — пробормотала она, — просто немного поспать. Все будет хорошо… через несколько минут. А сейчас… уходите.

Найрн взглянула на часы на стене. Четверть седьмого. Фанни, Хью, Артур и все остальные не вернутся до семи. Может быт, ь к тому времени миссис Карр сможет прийти в себя? Она налила себе бокал имбирного пива, выпила и медленно поднялась по лестнице.

В тот момент она не боялась. Ей не пришло в голову, что можно чего-то бояться. Титус скорее всего спал, и ей захотелось на него взглянуть. Она прошла, но не через главный холл, а через солярий, в гостиную Титуса. И, подняв голову, замерла опять, ноздри её раздувались, сердце стучало, как молот.

Дым. Она ощутила запах дыма. Да, сомнений не оставалось. Титус в постели, совершенно беспомощный… Она взлетела по лестнице, бросилась к двери, распахнула её и отпрянула назад.

Оттуда действительно валил дым, плотные клубы дыма поднимались стеной. Только это была не стена, дым волнами накатывался на неё и вихрился вокруг на сквозняке, поглощал и душил. С постели, невидимой в этом удушающем море, раздалось слабое хныкание, жар стоял ужасный, у неё кружилась голова, её тошнило, она ничего не видела. С криком: «Титус, не волнуйся, я — здесь, я тебя вытащу» — она бросилась туда, где по её представлениям должна была стоять кровать, кашляя, задыхаясь, утирая слезы из воспаленных глаз. И неожиданно она сильно ударилась головой об острый угол старого комода орехового дерева.

Острый край резьбы рассек ей висок, хлынула кровь. Но Найрн Инглиш не обратила на это внимания. Продолжая ободряюще кричать и стараясь помочь беспомощному инвалиду, она споткнулась обо что-то бесформенное между краем кровати и верхней площадкой маленькой лестницы у дальней стены.

Дверь за ней с тихим стуком захлопнулась.

Макки приехал в дом парой минут позже. За ним по пятам следовала Люси Штурм. Взбегая по ступенькам крыльца, он заметил, как её машина тормозит у ворот, но ждать не стал. Пробежав через холл, взлетев по главной лестнице, он бросился прямо к спальне Титуса Фэрчайлда. Не оставалось сомнений в источнике гари и вони. Когда он распахнул дверь в спальню, пламя уже начало маленькими веселыми желто-голубыми язычками лизать покрывало на постели.

Макки, держась рукой за стену, обошел комнату, нашел постель, сорвал и отбросил прочь занявшееся пламенем одеяло, умело подхватил на руки старика, поднял безвольное тело и направился к двери в маленький коридор, а оттуда в главный холл и вниз по лестнице.

Титуса он положил на диван в гостиной. Детективы Винтерс и Брумбау последовали за ним. Им едва ли нужно было отдавать приказы: в машинах были огнетушители, а в водопроводных кранах — вода. Топот ног, крики по всему дому, Фернандес, склонившийся над потерявшим сознание стариком, плачущая Люси Штурм, пытающаяся объяснить Макки, что девушка исчезла из церкви.

Макки успел только спросить:

— Что-что? — и тут заметил, что на пороге появилось новое лицо. Это был Филипп Монтан.

Он несколько мгновений постоял в дверях; молодой человек выглядел так, словно зашел на чашку чая или просто позвонить по телефону; на его смуглом загорелом лице ярко горели глаза. Прислушавшись к тому, что говорила медсестра, он, не дожидаясь, когда она закончит или расскажет все детали, стремительно бросился вверх по лестнице и исчез из виду.