Монах осенил толпу знаком чаши, кривобоко слез со спины всхрапнувшей лошадки и приготовился к проповеди. Рыцари из отряда немного расслабились, люди не проявляли агрессии. Наоборот, многие одобрительно кивали. В отдаленных уголках Аллирии были отнюдь не в восторге от государственной власти, постоянных поборов и всесилия магов, все чаще оглядываясь на северных соседей.
Властный женский голос, прокатившийся над площадью подобно грому, прервал начавшего проповедь монаха на полуслове:
- Что ж вы творите, люди?
Крестьяне и рыцари, как один, обернулись на голос. Сухенькая маленькая старушка, опирающаяся на резной светлый посох, гордо подняв седую голову шла сквозь расступающуюся толпу.
- Вы с ума посходили?! - Ликия, старая жрица Тиалиссы, обличающе указывала на монаха и храмовников. - Они же смерть принесли.
- Замолчи, старая ведьма! - неприятно взвизгнул монах, наступая на старушку с занесенной для удара рукой. В толпе зароптали - старую жрицу, вот уже сорок лет служащую при храме богини Любви и Ненависти, знала и уважала вся деревня. Монах опустил руку, что-то злобно буркнув. Жрица победно усмехнулась и заговорила, обращаясь в толпе растерянных людей:
- Они говорят о свете, но на их руках кровь! Скольких они убили, скольких лишили дома и крова? Богиня учит нас любить всех созданий, населяющих этот мир, но как можно любить убийцу? Как можно любить меч, убивающий наших сыновей? - спрашивала старая жрица у тех, кто еще вчера приходил в ее храм за утешением. Люди перешептывались между собой, но откликаться на явно звучащий в словах старой жрицы призыв не спешили.
- Молчи, Ликия, хватит с нас твоих бредней! - гончар Марко, брызгая слюной, заорал на вздрогнувшую женщину. - Твоя богиня никогда не обращала на нас внимания, да и ты тоже! Тебе никогда не было до нас дела!
Жрицу словно водой окатили, настолько растерянной и несчастной она выглядела. Совсем другим, тихим и каким-то надтреснутым голосом она произнесла:
- Марко, о чем ты? Я же всегда служила вам...
- Себе ты служила, ведьма проклятущая, - плюнул ей под ноги старик.
- Чадо господне, - вкрадчивым голосом спросил монах, вмешиваясь в безобразную склоку, - скажи, тут только одна ведьма?
- Да Маринка еще, - отмахнулся старый гончар, продолжая тяжелым взглядом буравить жрицу, - наша травница.
- Ульрих, - негромко позвал монах, довольно усмехаясь. Предводитель рыцарей подошел к нему и чуть склонил голову, обозначая поклон. - Найди мне эту... Марину.
*****
- Исса, быстрей! - травница судорожно собирала небольшую котомку, беспорядочно сбрасывая в нее какие-то вещи. - Доченька, в селе храмовники. Скоро они будут здесь. Уходи скорее, тебя не должны найти, - женщина закинула в сумку несколько склянок с зельями и теперь пыталась покомпактней разместить там сменную одежду девочки.
- Мама! - Исса подскочила с лавки, вцепилась обеими руками в материнскую юбку. В огромных глазах цвета весеннего неба плескалось непонимание и страх. - Куда уходить, зачем?
- Ты должна, быстрее! - не вдаваясь в подробности, женщина попыталась накинуть лямку сумки на плечи ребенка, но та вывернулась, отпрыгнула перепуганным зверенышем, а потом бросилась к матери, всем телом повисая на ней, вцепившись руками и ногами.
- Мама! - женщина тяжело вздохнула и попыталась взять себя в руки. Так дело не пойдет, они только теряют драгоценное время.
- Исса, слушай меня внимательно, - Марина отцепила от себя дочку и заговорила нарочито скучно и медленно, стараясь вселить в ребенка уверенность и спокойствие, которых сама не ощущала. - Ты должна выжить. Я обещала твоему отцу, что защищу тебя. Ты должна уходить, - размеренно втолковывала она дочери, незаметно подталкивая ту к задней двери дома.
- Мамочка, давай уйдем вместе, - за минуту выцветшие от нежно-голубого до серо-стального цвета глаза требовательно вглядывались в лицо женщины.
- Нет, Исса. Я должна остаться, - спокойно произнесла травница. - Это моя плата Богине. Пришло время...
- О чем ты?
- Я должна тебе кое-что рассказать, - вдруг решилась Марина. Крепко прижав девочку к себе, она заговорила. - Я не твоя настоящая мать.
- Что...
- Только не перебивай, - оборвала она начавшую было вырываться девочку. - У меня родился мертвый ребенок. И я попросила богиню дать мне еще один шанс... В ту же ночь какой-то мужчина пришел в мой дом и принес с собой крошечную новорожденную девочку. Тебя. Он был изранен, на него охотились, как на зверя, и он оставил тебя мне, чтобы ты выжила. Он очень любил тебя...
- Я не верю тебе! - отчаянно закричала Исса.
- Но это правда, - спокойно отозвалась женщина. - Не знаю, кем был твой отец, но он сказал, что твоя мать, твоя настоящая мать, принадлежит к народу сидхэ.
Девочка упрямо мотнула головой, отбрасывая падающую на глаза смоляную челку, и жестко, не по-детски упрямо заявила:
- Ты моя мама. Другой мне не надо.
- Я воспитала тебя, но где-то есть другая... Пообещай мне одну вещь...
- Какую?
- Никогда не ищи ее. Никогда, ты поняла? - Марина требовательно посмотрела на дочь. Это действительно было важно. Ее дочь не должна стать чудовищем, только не она.
- Да, мама, - девочка уловила ее беспокойство и подчинилась. Травница облегченно вздохнула.
- Теперь уходи. Найди своего отца, девочка, если только он жив, - она порывисто обняла девочку, на миг закрыв глаза, а затем оттолкнула ее. - Иди! И да, запомни, твое настоящее имя - Айшэ.
- Я не уйду! - тонкие детские пальцы судорожно вцепились в лямку дорожной сумы. Упрямство в душе девочки боролось с инстинктом, требовавшим уходить как можно скорее и как можно дальше. Растерянная, маленькая и беспомощная, он заплакала.
- Ты должна! На все воля Богини, дочка. Мне пришло время платить по счетам, тебе же - нет. Уходи, - если бы мать кричала, то Исса бы не ушла, забилась бы в угол испуганным зверенышем, но осталась. Но женщина говорила спокойно и тихо, констатируя факты, а не убеждая. И девочка послушалась.
Марина вытолкала дочку через заднюю дверь, подтолкнула в сторону леса. Плачущий ребенок, постоянно озираясь, побежал к деревьям и только тогда травница едва слышно прошептала:
- Да не оставит тебя Риэн, девочка моя.
*****
Исса плакала, свернувшись клубочком в корнях огромного старого дуба. Привычный мир маленького ребенка раскололся в одночасье, осыпался колкими и звонкими кусочками разноцветного стекла, обнажив жутковатую реальность. Мир рухнул. Она осталась.
Ей было уже почти одиннадцать, хоть она и выглядела младше. Она все еще смотрела на мир огромными, широко распахнутыми глазами ребенка лет шести. И только изредка в глубине антрацитовых зрачков мелькало что-то иное, словно сонно приподнимал голову спящий хищник. И именно он, этот странный не то инстинкт, не то голос ее порченой крови нашептывал ей: "Беги, скорее беги отсюда. Еще есть время..." Вот только она не слушала. Стискивала маленькие кулачки, мотала головой и плакала, но оставалась, не находя в себе силы уйти от родного села.
Чем-то куда более глубоким, чем разум, она понимала, что все то, что рассказала ей мать - чистая правда. И что где-то далеко, возможно, еще бьется сердце того, кто когда-то сначала дал, а потом и спас ее жизнь. Но сейчас это не имело ни малейшего значения. Сейчас где-то там, в оставленном поселке, - она очень четко знала это, хоть и не могла бы объяснить, откуда, - убивали ту, кого она всю жизнь считала матерью. Ту, что вырастила, воспитала, ту, что согревала своей любовью. И даже если не она, а какая-то безвестная сидхийка, дала ей жизнь, то разве это имеет хоть малейшее значение?
Девочка встала, решительным жестом утерла с лица слезы. Она твердо знала, что не оставит маму в беде.