- До какой? - просипел я, теснее вжимаясь лопатками в холодную стену. А начальник-то, по ходу, агрессивный натурал. Сейчас нам как впишут за наши художества...

   - Ах нехорошо как, - покачал седой головой хозяин, все еще изображая строгого родителя. - А ну расскажи, сладкий мой, где товар? - так, стоп, при чем тут товар? Он что, злится не из-за того что мы с Филом в его кабинете делали?

   - Как это "где"? - изумился я. И правда, очень странно, работал же по схеме, все как всегда...

   - Ты мне зубы не заговаривай! - напускная забота слетела с шефа, как не по размеру подобранная маска. Из-под нее на меня зло смотрел голодный, очень раздраженный зверь. - Где товар, Марек? - он не кричит, но я вжимаю голову в плечи и готовлюсь к удару. Страшно.

   - Но, Егор Эдуардович, я же его привез, как вы велели, - начинаю лепетать я, еще плотнее прижимаясь к холодной плитке. Серые глаза шефа выворачивают душу наизнанку и меня колотит лишь от представления того, что может сделать со мной этот человек. - Отдал Тиму, - шепчут непослушные губы.

   - Товар ты, паскуда, Тиму отдал? - пощечина настолько сильна, что меня опрокидывает на грязный пол, звон в ушах сменяется набатом, но мне парадоксальным образом становится чуточку легче. Лучше пусть бьет, чем так смотрит. А начальник начинает кричать, с каждым словом всаживая мне под ребра носок дорогущего лакированного ботинка: - Ты хоть знаешь, что привез, гнида?

   - Товар... - хрипло шепчу я, сплевывая кровь из прокушенной губы. Пытаюсь приподнять голову, но встречаюсь со взглядом Фила и снова утыкаюсь лбом в заплеванный кровью пол. Его глумливая усмешка бьет куда сильнее обозленного начальника.

   - Сахар ты привез, засранец, гомосятина тупая! - все еще разоряется Егор Эдуардович, но больше не бьет. До моего плывущего сознания с трудом доходят его слова, но когда я их все-таки осознаю, я даже нахожу в себе силы сесть. От удивления. Это как же так? Ничего не понимаю...

   Видимо, на моем лице проступило столь искреннее недоумение, что мне поверили. По крайней мере, хозяин успокоился и уже совершенно другим голосом сказал:

   - Так, давай по порядку. Как ты встретился с курьером?

   - Как всегда, - прошептал я. Похоже, меня не убьют, скользнула радостная мыслишка. - Приехал во дворик, подождал, пока придет курьер. Сел с ней в машину, забрал товар, расплатился. Высадил ее в трех кварталах, у метро, как и было приказано...

   - Хорошо... - вот не нравится мне его тон, настолько не нравится, что весь оптимизм пропадает. Ведь самым дорогим местом чую, что мои неприятности избитыми ребрами не ограничатся. - А как курьер выглядел?

   Вопрос поставил меня в тупик. Я тупо уставился на начальника, судорожно пытаясь припомнить внешность девушки-курьера. Почему-то память подкатывала незначительные детали вроде того, что на этот раз у нее были очень красивые, явно дорогие часы, а вот туфли она скорее всего купила на сезонной распродаже - такие вышли из моды еще весной... Короче, всякая чушь, а на вопрос отвечать надо.

   - Егор Эдуардович, да ведь постоянный курьер-то, - тихонько промямлил я, вжимая голову в плечи. - Женщина, невысокая, пушистые рыжеватые волосы, чуть курносый нос, веснушки... Ну не знаю, как еще описать.

   - Грудь хоть какого размера? - со вздохом спросил начальник, глядя на меня, как на неизлечимо больного.

   - Э-э-э-э... - я замялся. Можно подумать, меня интересовала ее грудь! - Простите, не обратил внимания.

   - Педик.

   Это грубое слово, которое он просто таки выплюнул, не произвело на меня абсолютно никакого впечатления. На меня вдруг накатила такая апатия, что стало безразлично все вокруг. К тому же, ничего нового он мне все равно не сказал, точно такую же ненависть я видел когда-то в глазах родного отца.

   - Так вот знай, Маречка, - снова изменившиеся интонации его голоса вкрадчиво ввинчиваются в уши, находя дорожку сквозь кокон апатии, туда, где в животном ужасе бьется мое "Я", - что та баба, с которой ты работал, уже три недели как преставилась. И я знать не знаю, кто тебя, лопуха голубого, так прокатил, но я это узнаю, Маречка, веришь? - змеиный шепот начальника отдавался, казалось, по всему телу, неприятным зудом пощипывал обнаженную кожу.

   - Да, Егор Эдуардович, - покорно прошептал я, готовясь к самому худшему. Интуиция не подвела.

   - А вот ты - прищурился, словно целясь, шеф, - не узнаешь.

   Ну вот. Я же чувствовал, что этим кончится. Я уже готов... Опровергая мою внутреннюю браваду, прозвучал неприятный голос начальника:

   - Фил, разберись тут! - и мое спокойствие разбилось вдребезги, разлетелось осколками острого грязно-серого стекла. Нет, только не он, пожалуйста, кто угодно другой! Но удаляющийся шеф не слышал моей внутренней мольбы, да если бы и услышал, не обратил бы внимания.

   Фил, мой Фил, сладко улыбнулся, неторопливо достал пистолет из подмышечной кобуры и прицелился. В меня. С такого расстояния даже косой попадет... Господи, как же умирать не хочется! Только не я! Только не со мной! Вот бы оказаться где-то далеко-далеко...

   Выстрел!

   А умирать не больно, еще успел подумать я...

1675 год от Войны Сил

Западная граница Аллирии, г. Твиг

   Холодно.

   Я почти не чувствую тела, лишь противный, сковывающий холод. Он вцепился в само мое "Я", заставляя забыть, не двигаться, не быть... Он убивает куда вернее пули. Он действует куда тоньше, чем самый сильный яд. Вот она какая, оказывается, смерть. И нет ни рая, ни ада. Лишь этот вездесущий холод, поселившийся глубоко в костях...

   Раздавшийся совсем рядом со мной грубый мужской хохот убил философский настрой в зародыше. Ну какие тут возвышенные мысли, когда прямо у тебя над ухом кто-то громко ржет, а его собеседник чуть заплетающимся языком пытается продолжить так рассмешивший товарища рассказ:

   - И вот, короче, решили они засаду степнякам устроить...

   - Подожди, святоши? Да гонишь ты, поди, - не соглашается хохотун. Раздается тихое ругательство и характерный журчащий звук - у меня над головой кто-то решил справить нужду.

   - Да орчанку мне в жены, если вру! - запальчиво отозвался второй. - Короче, залегли они в засаду, дай, думают, пощиплем степнячков-то. А то уж больно разжирели, со своими хуторами посеред Пустоши. Ждали-ждали, потом чу! Едет кто-то, - рассказчик замолчал, выдерживая паузу.

   - Да не томи уже, раз начал, - нетерпеливо буркнул второй. - Да покороче!

   - А если короче, так то не степняки оказались, а сидхийские контрабандисты.

   - Хорош заливать! - не поверил хохотун.

   - Мамой клянусь! - интересно, он там изобразил широко известный в узких кругах жест "век воли не видать", или это только мечты моего больного воображения? - Мне Севка Рвач сказывал, он с ними ходил.

   - Да если б то сидхэ были, думаешь, ушел бы твой Севка? - журчание прекратилось, но менее скептичным хохотун не стал.

   - Говорю ж тебе, как есть они! - вот сейчас он должен бить себя кулаком в грудь. О, есть контакт, характерный глухой звук имеет место. Хм, интересно, почему я так спокойно это все воспринимаю? Даже чувство юмора прорезалось...

   - О, гляди, жмурик! - внезапно охрипшим голосом сказал второй, и порывавшийся еще что-то сказать мужик сначала заткнулся, а потом очень громко зашептал:

   - Уже и обобрали, смотри. Ничего не оставили, засранцы! - он в сердцах плюнул. Об этом мне подсказал не только звук, но и что-то мокрое, с тихим ляпом шлепнувшееся на мою закоченевшую спину.

   - Может того, святошам скажем? - неуверенно предложил хохотун. Сквозь полуприкрытые веки пробился лучик света, показавшийся ослепительным. Наверное, он светит мне в лицо, пытаясь получше рассмотреть.

   - Ты шо? - не поверил своим ушам другой мужик. - Ость, тебе жить надоело? Пошли, а то еще скажут, что это мы его порешили. Тебе охота церковникам потом доказывать, что это не ты, а какая бесь залетная?