Началось все с того, что один раз, пытаясь отдышаться после очередного разворота чертового плуга, я раздраженно подумал: «Я же доктор наук, в конце концов, неужели не смогу придумать что-нибудь для облегчения разворота этого долбаного агрегата? Почему я следую указаниям этого средневекового дебила, который ничего сложнее своего плуга в жизни не видел?!» Немного успокоившись, я принялся рассуждать методически. Для начала надо сформулировать проблему. Ну, это просто: во-первых, развороту мешает нож плуга, засаженный по самое не могу в толщу вязкой земли. Во-вторых, узкие деревянные колеса, утопающие все в той же земле, создают сопротивление при повороте. Первая проблема решается элементарно – колеса стопорятся просунутой между спицами палкой, которая упирается в основание ножа. Так как бык продолжает тянуть плуг, то застопоренные колеса создают сильный вращающий момент, опрокидывающий весь агрегат вперед, в результате чего нож легко выходит из земли. Всего-то и делов!

А вот вторая проблема оказалась чуть посложней. По рассказам Ганса, до мора, когда в деревне было больше мужчин, ему давали в помощь аж трех мужиков. Вчетвером они просто поднимали плуг и разворачивали его в воздухе. При упоминании этого факта я сразу вспомнил анекдот про то, сколько молдаван нужно, чтобы вкрутить лампочку. Очень похоже. Но вдвоем такой фокус не проходит – силенок маловато, в чем я уже успел не раз убедиться. Поэтому начал прокручивать разные варианты. Корень проблемы крылся в том, что колеса довольно сильно вязли в почве. Казалось бы, простейшее решение – уменьшить удельное давление на поверхность земли, тогда они не будут в нее погружаться. Но для этого нужны как минимум широкие колеса с пневматиками, а еще лучше – гусеницы, как у танка. Решив не тратить время на фантастику, я сосредоточил усилия на вариантах с тросами. В принципе таким образом можно получить любое нужное усилие, но при ближайшем рассмотрении выяснилось, что тут больше недостатков, чем достоинств. Во-первых, надо было распрягать быка, во-вторых, вбивать в землю вертикальный столб, который будет воспринимать усилия от тросов. И еще много чего. Например, где взять тросы нужной длины и прочности? Короче – нереально. И тут я наконец допер до самого простого решения, которое, как всегда, лежало на поверхности. В данном случае – на поверхности земли…

Вечером я отобрал из валявшейся около лачуги кучи заготовленных для ремонта изгороди вокруг огородика веток несколько ровных палок, две длинных и одну короткую. И на следующее утро явился с ними к месту отбывания трудовой повинности.

– Зачем ты притащил эти деревяшки? – удивился, впрочем, не сильно – что взять с «придурка», Ганс.

– Узнаешь! – загадочно пообещал я.

«Тракторист» сплюнул, и мы приступили к ставшему мне уже привычным делу. Когда бык доплелся до противоположного края поля и Ганс, засучив рукава, уже приготовился к выполнению столь нелюбимого всеми пахарями маневра, я остановил его:

– Хочу попробовать развернуть плуг в одиночку.

Ганс рассмеялся:

– Совсем умом тронулся? Ну, попробуй, раз хочется!

Он демонстративно отошел в сторону и присел на корточки, критически разглядывая меня. Ну, смотри-смотри, сейчас получишь урок по классической механике. Я просунул одну длинную палку между спицами колес. Теперь необходимо обеспечить поступательное движение. Для этого подхлестнул оставленной Гансом плеткой быка. Тот замычал, всем своим видом демонстрируя нежелание сотрудничать с таким субъектом, как я, и не тронулся с места.

– Ах ты, зараза! – мстительно, припомнив накопившиеся обиды, от души заехал этой скотине второй палкой по спине. Благо сейчас я за «водителя» и имею право.

Бык дернулся и сделал несколько шагов вперед. Достаточно. Плуг перевалился вперед, и нож оказался в воздухе. Теперь приступаем ко второму этапу операции. Я обошел плуг слева и вбил, как клин, короткую палку между спицами колеса рядом с длинной. Теперь плуг не сможет сдвинуться вдоль стопорившего его шеста. Вернулся на правую сторону и вставил одним концом между спицами остававшуюся у меня длинную палку. Используя ее как рычаг, легко перевернул весь агрегат на левый бок. Не до конца, а градусов на шестьдесят так, чтобы в землю упирался только торчащий конец стопорящего шеста и обод левого колеса. Получив таким образом ось вращения, я подошел к быку и повел его влево, многозначительно помахивая палкой. Тот, косясь на нее, сопротивления не оказал. Ну вот и все – разворот закончен! Осталось только перевернуть плуг обратно и выбить стопорящие палки. Вся операция заняла от силы две минуты. И я даже не вспотел.

Подошел ошарашенный Ганс. Если бы я лучше владел старонемецким, то предложил бы ему подобрать с земли челюсть.

В эти адские две недели немного отдохнуть удалось только в воскресенье. Несмотря на жаркую, в смысле объема сельскохозяйственных работ, пору, выходной день соблюдался строго. Утром все население деревушки, приведя себя в самый приличный, насколько позволяли их скудные возможности, вид, явилось к церкви на обязательную воскресную мессу. Я бы, конечно, лучше поспал подольше, но так наплевать на священный для аборигенов обычай было решительно невозможно. Не поймут-с. Зевая, слушал монотонную болтовню отца Теодора, читавшего, видимо, проповедь. Можно было прислушаться и попытаться понять о чем, но мне было лень. Возникало только желание осведомиться: «Почем опиум для народа, отче?» Но я благоразумно промолчал, иначе вряд ли бы дожил даже до костра – разъяренная толпа порвала бы меня прямо на месте. Если бы знала значение слова «опиум», конечно.

Священник закончил трепаться и затянул заунывную молитву на латыни. Я вместе со всеми только повторял «Аминь» в нужных местах. Все это уже начало мне порядком надоедать. Ладно бы еще служба в католическом соборе – орган, там, акустика, витражи… А тут только нудный деревенский поп в серой провинциальной церквушке. Потом все прихожане тоже стали на колени и начали молиться, кто как мог. Я, например, – никак. А вот моя новая хозяйка, Гертруда, очень даже усердствовала. Ну так, после вчерашнего, видимо, долго отмаливать придется…

…Вчера, вернувшись вечером с поля, я застал ее за неожиданным занятием – помывкой детей. Я-то, грешным делом, думал, что раз Средневековье – значит, они тут совсем не моются. Ну, вроде бы, у нас так принято считать. И первая проведенная среди «колхозников» неделя это как бы подтверждала – ни разу не видел, чтобы кто-нибудь мылся. Я, разумеется, с такими порядками мириться не намеревался и уже несколько раз собирался сбегать на близлежащую речку помыться, но непривычная работа изматывала так, что никаких сил вечером уже не оставалось. А тут, как оказалось, все же моются, но только по субботам.

Гертруда была занята тем, что терла каким-то деревянным скребком младших детей, засунутых в большое и глубокое корыто. Рядом грелся на костре небольшой котел, из которого она время от времени подливала горячую воду в лохань. Старшие уже помылись и чинно сидели на завалинке, обсыхая.

Увидев меня, хозяйка махнула рукой:

– Давай залезай после них!

Я подошел к корыту и заглянул внутрь. Там плескалась мутная водичка. Мутная не от мыла, о котором тут и слыхом на слыхивали, а от грязи, сошедшей с четырех грязных тел. Посмотрел я на эту водичку, и чего-то купаться в ней мне сразу расхотелось.

– Нет, Гертруда, я потом себе свежей воды натаскаю.

Та фыркнула, но ничего не сказала. Пока она освободила корыто, пока я таскал воду в деревянных ведрах и грел котел, стало темно. Хозяйка с детьми ушли в дом спать, а я зашел в свой сарай, куда заранее перетащил корыто – привычки мыться на виду у всех у меня отсутствовала, – вылил туда кипяток из котелка и с удовольствием погрузился в теплую водичку. Расслабленно прикрыл глаза, а когда через пару минут открыл их, то в слабом неровном свете лучины, которую зажег, чтобы не мыться в полной темноте, обнаружил Гертруду, которая без всякого стеснения стягивала с себя платье.