Весной 2004 года довелось мне плыть по узкой и извилистой реке Киржач, что протекает почти по границе Московской и Владимирской областей. Светило яркое апрельское солнце, берега были покрыты свежей зеленой травой, а деревья окутались дымкой распускающейся листвы. Вдруг впереди над лесом что-то сверкнуло, как будто солнечный луч разбился в воздухе о невидимую преграду. Река сделала новый поворот, и теперь уже ясно стал виден золотой, чуть покосившийся крест, золотое яблоко основания и черная полоска купола. Колокольня! Вот оно что! Мы подплывали все ближе, и колокольня все больше выступала над левым берегом реки. Крест сиял на солнце так ярко, что казался новым, поставленным совсем недавно. Что же, — подумалось тогда, — видно, рядом есть село, и его жители восстанавливают старый храм. Колокольня между тем поднималась все выше, огромная трехъярусная, с обвалившейся местами штукатуркой и пустыми колокольными балками. Но где же церковь? Рядом со столь величественной колокольней должен был стоять и храм, но храма не было. Река сделала очередной поворот, и колокольня предстала перед нами от основания до вершины. Сразу стало понятно, что ни о каком восстановлении речь не идет — обвалившиеся перекрытия, свисающая лестница, проломанная стена в том месте, где сбрасывали колокола... И не то что церкви, ничего кругом нет. Ни руин, ни домов, ни дороги проезжей, только остатки насыпи, говорившей о том, что некогда тут были и мост, и дорога, и село.

А сейчас безлюдность этого места нарушали только двое мальчишек, гоняющих по полю на мотоцикле. Огромная колокольня с так и не потускневшим за годы забвения золотым крестом стояла одна, как памятник ушедшей в прошлое цивилизации...

Имя этой цивилизации — Россия, Не нынешняя, которая приняла на себя это название два десятка лет тому назад, а другая — историческая. Та, что родилась тысячу лет назад, что крестилась в днепровских водах по воле Владимира Святого, что заселила наши северные земли, рассыпалась было под страшным монгольским ударом, но собралась. Собралась и из маленького зернышка Московского княжества выросла в огромную империю — от седой Балтики до ревущего Тихого океана. Цивилизацию, которая умерла в 1917 году...

Как умерла? — скажет читатель. Ведь на современной карте есть страна с названием «Россия», разве она не является той же Россией, где правили цари, которая вела свою историю с Рюриковых времен? Рассмотрим этот вопрос подробнее.

Для истории любой страны важно определение начальной точки — момента, с которого существует данное государство как юридический и политический организм. Далеко не всегда можно с точностью до конкретного дня назвать день рождения державы (хотя и такое встречается — история США как государства начинается с 4 июля 1776 года), но некоторая, пусть условная дата есть всегда.

Вопрос о начальной дате государственности имеет не только историческое, но и юридическое, и политическое значение. В XV в. после обретения русским государством суверенитета встал вопрос о выборе исторической идентичности. Иван III устоял перед соблазном объявить себя основателем нового государства и выступил как продолжатель династии русских князей, берущей свое начало от полулегендарного Рюрика. Этот выбор, с одной стороны, породил напряженность в отношениях с другими государствами, прежде всего, с Великим княжеством Литовским, но с другой стороны, обеспечивал легитимность нового единого государственного механизма и закреплял положение русской правящей династии как одной из старейших в Европе. В написанном в Москве в XVI веке «Сказании о князьях Владимирских» эта доктрина была окончательно сформулирована и закреплена. 862 год был признан официальной датой начала российской государственности, и эта дата не подвергалась никакому сомнению вплоть до 1917 года. Наглядным свидетельством этого является монумент «Тысячелетие России», воздвигнутый к 1862 году в Новгороде.

Октябрьский переворот ознаменовал собой не только радикальное социальное переустройство общества, но и конец традиционной российской государственности. Если Временное правительство, пришедшее к власти в феврале 1917 года, сохраняло преемственность с прежней юридической и политической системой, то большевики с самого начала официально объявили о полном и всеобъемлющем разрыве с ней.

Ни в одном из законодательных актов или идеологических документов советского государства не упоминалось о предшествующей СССР русской государственности. Более того, новый тип государственного устройства базировался на принципиально других основаниях, чем Российская Империя.

СССР строился не как национальное государство русского народа, а как многонациональный союз государств, образованный разными народами. Отсюда и стремление большевиков создать на месте унитарной империи федерацию из нескольких социалистических республик. Более того, СССР рассматривался лишь как первый плацдарм мирового социалистического государства, о чем недвусмысленно говорилось в «Декларации об образовании Союза Советских Социалистических Республик»:

 «Воля народов советских республик, собравшихся недавно на съезды своих советов и единодушно принявших решение об образовании «Союза Советских Социалистических Республик», служит надежной порукой в том, что Союз этот является добровольным обвинением равноправных народов, что за каждой республикой обеспечено право свободного выхода из Союза, что доступ в Союз открыт всем социалистическим советским республикам как существующим, так и имеющим возникнуть в будущем, что новое союзное государство явится достойным увенчанием заложенных еще в октябре 1917 года основ мирного сожительства и братского сотрудничества народов, что оно послужит верным оплотом против мирового капитализма и новым решительным шагом по пути объединения трудящихся всех стран в Мировую Социалистическую Советскую Республику».

Обращает на себя внимание символика СССР. Ни герб, ни флаг Советского Союза не имели какой-либо связи с национальной культурой России или ее прошлым. Более того, основная символика Страны Советов носила подчеркнуто интернациональный характер, а отдельные ее элементы — например, земной шар на гербе, декларируют стремление к созданию всемирного коммунистического государства.

Об этом же писала и вышедшая из печати в 1930 году Малая советская энциклопедия — «Всякая страна, совершившая социалистическую революцию, входит в СССР».

Распад советской государственности поставил перед новообразованными государственными образованиями и освободившимися от советского влияния странами Восточной Европы вопрос о выборе государственной идентичности. Подавляющее большинство постсоветских государств сделали выбор в пользу восстановления исторической и юридической преемственности с историческими существовавшими национальными государствами. В отдельных случаях такая преемственность была построена искусственно.

Только две республики бывшего СССР сохранили безусловную юридическую и историческую преемственность с советской государственностью — это Российская Федерации и Белоруссия. При этом для последней такой выбор является скорее вынужденным, так как все возможные исторические государства уже «заняты» соседями — Литвой, Польшей, и Украиной. Важно отметить, что, выводя свою государственность из Белорусской ССР, современная Республика Беларусь провозглашает себя национальным государством белорусского народа и отходит от интернациональных принципов советской государственности.

Совсем другая ситуация сложилась в России. И с юридической, и с исторической точки зрения Российская Федерация является преемником не Российской империи, а именно СССР.

Что мы знаем о старой России, стране своих предков? Не очень много. Живая связь времен уже почти оборвалась — почти не осталось тех, кто жил в те времена, тех, кто помнит. Большевистский эксперимент по построению принципиально нового советского общества не удался в главном — построить коммунизм не удалось, — но вполне удался в разрушительной своей части — разрыве с «проклятым прошлым». Хотя новый мир так и не построили, но старый разрушили, Результаты социологических исследований показывают, что большинство современных россиян знают своих предков не дальше, чем на три поколения от себя. Рубеж разрыва проходит по 30-м годам XX века. Именно тогда люди стали бояться рассказывать детям о прошлом своей семьи. И не только представители привилегированных классов старого общества, но и простые люди. Мало ли кто тот рассказ мог услышать и о чем донести.