— Но если он был таким непревзойдённым психологом, — нетерпеливо вмешался Борис, — как он мог поручить, даже навязать вам следствие? На что рассчитывал и зачем рисковал?

- Это очень интересный вопрос. Но — погодите. Пока вернёмся к началу… впрочем, где начало этой истории? Выбирайте сами. Пятьдесят второй год. Люба отказалась от блестящего художника и выбрала своего Павла. Девятнадцатый век, Париж, русская женщина приобрела золотой браслет с рубинами. Французское средневековье, хоругви с королевскими лилиями: белое на голубом. Школьная сцена, Наташа Ростова у воображаемого окна: «Соня, какая ночь!» Или двое на дачной веранде, июльская гроза — небесный гнев, по выражению художника… Но той весной он был счастлив.

В мае он вдруг заметил, что отношение Любови Андреевны к нему резко переменилось, недоумевал, тревожился, удвоил осторожность, только сейчас до конца осознав: именно близкие способны все разрушить. Главная опасность — Анюта. Верно оценивая её характер, Дмитрий Алексеевич знал, что скандала она не поднимет, но полной уверенности, что она ничем себя не выдаст, у него, естественно, не было. Он решает встретиться с ней наедине и раскрыть карты. Как бы вы поступили, Анюта, при таком раскладе?

- Не представляю! — лицо её пылало, глаза потемнели. — То есть, конечно, я устранилась бы. Ещё до разговора с мамой я… я ведь не любила его… как мужчину.

- Он знал, на это и рассчитывал. И вот мы подходим к роковому дню — к воскресенью третьего июля. Именно тогда завязалось и перепуталось столько случайностей, что почва для преступления была, в сущности, уже готова. Обед в саду. Появление Пети. Маруся пригласила тебя именно на этот день?

- Она просто сказала, что с третьего июля на даче будет жить. «Если хочешь, говорит, приезжай».

- И ты прилетел мгновенно… «Никого интересней не встречал», да?

- Так до сих пор и не встретил.

- Дмитрий Алексеевич, несомненно, чувствовал этот пылкий интерес. Юноша с букетом проник и в Отраду, имея возможность появляться там часто, законно и открыто.

На обеде в саду важны четыре момента. Первый: родители наставляют дочек тщательно запирать на ночь дом и оставлять двери внутри открытыми, светёлка на отшибе. Второй: просят прибраться в погребе — так о нем узнает Петя. Третий: Маруся показывает юному поклоннику окно своей комнаты. Наконец, возникает спор, каким путём идти на Свирку, выбирают короткий на пляж — в среду Петя до тайного места сестёр не добирается, он его просто не знает (в чем убеждается следователь-алиби Анюты не поколеблено).

Актриса кокетничает, художник втайне беснуется, громовой удар: юные влюблённые переплывают Свирку и скрываются в лесу. И нет возможности поговорить наедине, успокоиться: родители уезжают при условии, что бойкая и умеющая далеко заходить в своих играх Маруся должна подчиняться сестре и не разлучаться с ней. Чрезмерные требования Любови Андреевны, которая знает, что случилось со старшей дочерью, и не доверяет ей.

Чтобы иметь возможность видеться со своей невестой, Дмитрий Алексеевич решается на крайнее средство: во всем открыться Анюте.

- Но он мне ничего не говорил!

- Он не успел. Знаменитая сцена у жасмина. Как будто самое безопасное место для разговора, просматриваются действующие лица на огороде с клубникой и Борис Николаевич в гамаке. К чему столько предосторожностей? Он не боялся никого и ничего, он бы выдержал любой скандал, не дрогнув. Но — Маруся: он чувствовал, что «эпизода» с сестрой она ему не простит. Так оно в конце концов и случилось.

«Всё как прошлым летом, да?» — «Всё да не всё. Я ошиблась, прости. Прошлым летом мне на минуту показалось, что только с тобой я себя чувствую настоящей женщиной». Прекрасно! Но художнику мало убедиться в её безразличии, она должна стать его союзницей. «Люлю, нам необходимо встретиться».

- Да, я согласилась, чтоб поскорей кончить этот разговор. Мне было страшно.

- Вам было страшно, что вас услышат. Вот почему вы удалили из сада своего мужа и просчитались: убедившись, что сумки сестёр перепутали, Борис Николаевич прошёл в светёлку за своими плавками, где и услышал разговор… нет, к сожалению, всего лишь две реплики из середины: «…только с тобой я себя чувствую настоящей женщиной», «Люлю, нам необходимо встретиться». Эти слова ввели в заблуждение не одного мужа, но и сыщика. Я не понял, Анюта, ваших взаимоотношений с художником — главный (и не единственный) промах в моем следствии. Я ощущал в нем подавленную страсть, но относил её на ваш счёт. Ну и конечно, Дмитрий Алексеевич на этом крепко сыграл: ему как будто была известна ваша тайна.

- Что за ерунда! — вспыхнув, воскликнула Анюта.

- Разумеется, — поспешно согласился я, вглядываясь в её лицо: неужели? неужели правда, ерунда? — Не будем этого касаться, игра воображения. А тогда я верил в классический треугольник: муж, жена и любовник.

- Я не в каких треугольниках не состоял, — процедил математик.

- Да ну? Что означала ваша фраза: «Эта любовь им бы недёшево обошлась?» Что вы собирались сделать, кабы не помешали дальнейшие события?

- Ничего.

- Совершенно верно. Вас хватило только на то, чтобы бросить в беде человека, которого вы уважали, и женщину, которую любили. Любите и сейчас.

- Но, но, писатель!..

- Ты абсолютно прав, — обратилась вдруг к нему Анюта. — Какая б там беда…

- Нет! — отрезал я. — Ему не хватило великодушия, и он дорого за это заплатил.

- Чем? — поинтересовалась Анюта.

- Прежде всего, тем, что потерял вас.

- Невелика потеря!

- Для него велика, правда, Борис Николаевич?

Анюта расхохоталась:

- Да вы предполагаете в нем какие-то глубины…

- Предполагаю. На что, по-вашему, он истратил свои автомобильные сбережения?

- Я их пропил, — заявил Борис неожиданно. — За три года.

- Правильно. А пить начал ещё на поминках, ночью продолжил и вернулся домой в невменяемом состоянии. Соседке в голову не пришло, что он пьян — впервые! И что б вам признаться в своё время! Я-то воображал, как Павел Матвеевич спешит за вами в Отраду, а та ночь просто выпала у вас из памяти. Ладно, мы отвлеклись. В диалоге у жасмина мелькнуло одно слово, которому ни я, ни Борис Николаевич не придали настоящего значения. А между тем в этом слове — ключ к мотиву преступления и ко всей той круговерти, что творилась вокруг меня и Пети во время следствия. Угадать его невозможно, мне на него указал сам Дмитрий Алексеевич. Это ваше детское прозвище, Анюта, — Люлю.

- Странно. Мы действительно играли в детстве в шпионов, наши подпольные клички Мими и Люлю. Но какая связь…

- Ведь эти клички были подпольные? О них не знал никто, кроме Маруси, так?

- Ну да. Я как-то вспомнила… тогда, в грозу, на веранде, о нашем смешном шпионаже. И рассказала Дмитрию Алексеевичу… ну, забавно. Он раза два так назвал меня. Вот и все.

- Нет, не все. Ваш «эпизод» с художником начался со слова «Люлю» — им окончилась их тайная любовь. Впрочем, давайте покончим с тем сияющим воскресным днём, о котором Дмитрий Алексеевич вспоминал с таким волнением, что я записал в блокнот: «В кого из трёх, в женственную Любовь, гордую Анну или бесёнка Марусю, был влюблён художник?» Да, Дмитрия Алексеевича я увидел первым из свидетелей, и он произвёл на меня впечатление. Потом-то он частенько прикидывался не понимающим добрым дяденькой, но тогда… И его необычная внешность (некрасив, но на редкость молод, на редкость привлекателен), нервность, страстность. Вот мужчина, который сводит женщин с ума. Но главное: в нем чувствовалась тайна. Он уговаривал меня заняться расследованием — прямо горел. Он жил прошлым — черта, кстати, поразившая меня во всех четырёх свидетелях. Может быть, кого-то из Черкасских он любил особой любовью?

Мой второй разговор с Дмитрием Алексеевичем имел огромные последствия, о чем я и не догадывался. Во-первых, он сумел направить меня по ложному следу, тонко сыграв напускное равнодушие к Анюте, под которым якобы скрывается вечная любовь. Художник надеется с моей помощью раскрыть тайну и вернуть возлюбленную. Во-вторых, он внимательно рассмотрел мой исписанный блокнот и впоследствии сумел избежать ловушки. И наконец, именно тогда он услышал от меня это подпольное прозвище — Люлю.